— Хорошая идея: может, на самом деле повернуть назад?

Борис отреагировал моментально. Он перекатился в сторону, выхватил из набедренной кобуры “глок” и стал водить стволом из стороны в сторону в поисках цели.

— Недурно для журналиста, — опять послышался голос.

Борис еще раз перекатился в сторону. Поискал глазами: ни сзади, ни спереди, нигде не по сторонам никого не было. Уровень адреналина в крови зашкаливал, в висках стучало.

— Расслабься, фратер, — раздался тот же голос. — Тебе ничто не угрожает. Ничто и никто — кроме тебя самого.

Борис прислушался: так же на ветру шелестела листва деревьев, щебетали птицы. Голос шел как бы отовсюду, но теперь Борис был уверен, что этот голос слышит только он сам. Он был внутри его.

Шизофрения, мелькнуло в голове Бориса, раздвоение личности.

— Я же сказал: не напрягайся. Давай просто поговорим, — сказал голос.

Дурацкая ситуация, подумал Борис. И что прикажете делать? — спросил он себя. Продвигаться дальше, игнорируя Глас Небесный, или все же ответить. Но не говорить же с ним в голос: кто знает, сколько вояк бравого дядюшки Сэма попряталось в лесу. Но если этот Голос читает мои мысли, наверняка, я могу таким же образом ответить.

— Давай поговорим, — мысленно ответил ему Борис.

— Так-то лучше, — сказал Голос. — Не хочу показаться грубым, но что ты, черт возьми, делаешь?

— А кто, черт возьми, спрашивает? — это панибратское и, вместе с тем, высокомерное обращение вызвало у Бориса приступ глухого раздражения.

— Друг, — коротко ответил Голос. — Я твой друг и хочу предостеречь тебя от ошибок: куда и зачем тебя несет, фратер? Может, со стороны это выглядит романтично — заключенная в башне девица и спешащий ей на помощь отважный рыцарь, но жизнь-то куда приземленней и прозаичней. Ты делаешь ошибку, фратер.

— Тебе-то откуда знать? — спросил Борис.

Больше этого поучающего и снисходительного тона его бесило это фамильярное “фратер”. Чтобы так обращаться к Борису, нужно было обладать особой привилегией. А этот голос был не из числа ее обладателей. Хотя Борису он казался очень знакомым.

— Ты думаешь, что ты ее любишь, но на самом деле это не так. Покопайся в своем “эго” и ты поймешь, что все, что ты в ней любишь — это твое собственное отражение в ее глазах. Это как она тебя слушает, как смотрит на тебя, как стонет на пике блаженства в постели — ты, фратер, любишь не ее самое, а себя в ней. Спроси себя сам: если забрать у нее все это, будешь ты ее любить так же, как сейчас?

Голос звучал беспредельно самоуверенно и вместе с тем немного устало. Так говорит старый учитель в школе, преподающий ленивым ученикам из года в год одни и те же избитые истины. Ученики, если его и слушают, то в пол-уха: шлют друг другу эсэмэски, играют в какие-то игры на карманных компьютерах, и дела им нет до чужого опыта и чужих проблем. Они эту жизнь пройдут сами, набив по дороге свои шишки, и опытным путем проб и ошибок дойдут до того, что сейчас им пытается объяснить маэстро: небо — голубое, вода — мокрая, жизнь — дерьмо, а любовь — это то, что ты сам себе выдумал — ни больше, не меньше.

Борис молча слушал, стискивал зубы и пытался совладать с убаюкивающей, усыпляющей волю силой этого голоса. Он обладал поистине гипнотической способностью: хотелось просто с ним согласиться и повернуть назад.

— Ты уже почти понял, кто ты есть, но никак не хочешь это принять, — продолжал свои нравоучения невидимка. — А любовь… Любовь тебе нужна, чтобы почувствовать себя человеком, так как ангелом ты быть не хочешь. Не было бы этой женщины, ты бы нашел другую и любил бы ее точно так же, как любишь эту. Может, пора признать, кто ты есть на самом деле. Пришло время, фратер.

— А теб- то это зачем? — мысленно спросил Борис. — Какого рожна тебе от меня надо?

— Все просто, — сказал Голос. — Мне нужна твоя помощь. Для этого ты должен полностью осознать: кто ты есть и на чьей ты стороне. Мне нужно, чтобы ты был на моей стороне.

И тут Борис вспомнил, где он слышал этот голос. Это был голос человека из сна, голос его ночного гостя. Вот тебе, бабушка, Юрьев день, подумал он.

— Ага, я понял, — с сарказмом сказал Борис, — установим новый ордунг и наладим конвейерное производство юберменшов. Предположим, я приму твое предложение, что я буду иметь взамен? Что ты мне можешь предложить?

— Слышу речь не мальчика, но мужа, — сказал Голос.

В нем явно ощущались нотки самодовольства.

— Своим соратникам из числа людей я предлагаю стандартный подарочный набор: славу, деньги, власть, исполнение мечты и любых фантазий. Но, насколько я тебя знаю, тебе это все не нужно.

Борис вдруг ощутил почти физическую потребность принять на грудь. Грамм сто очищенной, а лучше двести. Вторая стадия алкоголизма, машинально отметил про себя Борис. Эх, курить тоже нельзя, могу себя обнаружить.

— Так о чем тогда разговор, — сказал Борис. — Что у тебя для меня есть? Может, предложишь мне место властелина мира?

Очевидно невидимый собеседник, его пресловутый ночной гость уловил в мыслях Бориса иронический оттенок.

— Я бы с удовольствием, — сказал Голос, — тем более, что это место вакантно, но все же я льщу себя надеждой, что смогу тебе предложить нечто большое.

— Нечто большое? — переспросил Борис. — И что же это такое?

— Я сделаю тебя счастливым.

Борис рассмеялся. Он собирался чуть ли не на войну, а тут ему предлагают счастье почти на блюдечке. Это было настолько нелепо, что Борис не сумел удержаться и рассмеялся вслух. От звука его голоса вспорхнули с дерева испуганные птицы. Борис смеялся, и его смех разносился далеко по лесу. Он знал, что его могут услышать, но ничего не мог с собой поделать. Борис смеялся и чувствовал, как вместе со смехом его покидают отчаяние и напряжение последних дней: его ночные кошмары, внезапно открывшиеся паранормальные способности, несчастный случай с Никой и его страх ее потерять. Когда Борис закончил смеяться, он почувствовал огромное облегчение. Теперь он был пуст, и его опять можно было заполнять чем угодно: воздухом, водой, водкой или другой какой-нибудь дрянью.

Отсмеявшись, Борис вытер глаза.

— А ты сам знаешь, что это такое? — спросил он.

— Счастье — это крепкое здоровье и слабая память, — сказал Голос. — Или вот еще как вариант: счастье — это умение внушать другим зависть. Удовольствие без раскаяния — еще одна грань счастья. Вариантов много.

— И какой из них мой? — спросил Борис.

Если Голос и был где-то здесь, то он ему не ответил. Борис решил, что его оставили в покое. Он проверил свое снаряжение и уже решил двигаться дальше…

Старик сидел перед большим телевизором, в широком продавленном кресле и щелкал дистанционкой с канала на канал. Пораженные подагрой руки слушались его плохо, и дистанционный пульт выплясывал в них как живой. Впрочем, если судить по годам, этот старик был не такой уж старый — всего каких-нибудь шестьдесят лет. Просто многочисленные болячки, ранения, связанные с его профессиональной деятельностью, не так давно перенесенный инсульт превратили недавно еще крепкого мужчину в старую развалину. Седину таких старцев сравнивают с оперением самцов хищных птиц, родственников ястребов, но ничего хищного в этом человеке уже не осталось. Седая, как лунь, голова тряслась мелкой дрожью, по подбородку с уголка рта на старый застиранный халат, где уже расплывалось темное влажное пятно, стекала слюна. Иногда старик издавал громкие звуки, но, как говорил классик, только теми устами, которые не говорят по-фламандски.

Борис даже особо не удивился, когда в этом старике он узнал себя. Сейчас он наблюдал за происходящим как сторонний зритель, который видит это все с улицы через открытое окно. Упрощенный интерьер комнаты был похож на интерьер одного из одноразовых домов, каких много понастроено на побережье Флориды. Борису даже показалось, что до него доносится запах океана.

Кроме самого Бориса и его постаревшей копии, в комнате находился некто третий, вернее, некто третья. Красивая, молодая или молодящаяся женщина прихорашивалась перед зеркалом. В изящно подведенных глазах застыло отсутствующее выражение, а на губах блуждала легкая улыбка. Женщина собиралась на свидание. Даже спустя двадцать пять лет Николета Ласаль, в девичестве Мэйсон, сохранила прекрасную фигуру, стройности которой позавидовали бы многие ее ровесницы. А ее лицо…