С Лорной он познакомился два года назад в Иране, когда был там с миротворческой миссией ООН. В Иране Лорна представляла “Си-Би-эС”. По годам она была ровесницей Бориса, выглядела, естественно, моложе и мечтала дорасти до выпускающего редактора. В постели она была просто ассом. К сожалению, со временем Борис вывел печальную закономерность: чем привлекательней, чем сексуальней женщина, тем она стервозней. Лорна же была очень привлекательна и очень сексуальна. Ее особенностью было то, что в дань моде она усвоила привычку ругаться исключительно на русском языке. Но если где-нибудь на Бродвее, где знали только “лублу”, “уодка” и “мадрьешка” это звучало просто несколько пикантно, то в средней полосе России это вызывало только смех и нездоровое любопытство. Интересно было то, что самые забористые выражения она произносила практически без акцента.

Когда Борис с Никой вошли в бар, ему показалось что в “Веселом Роджере” сразу стало немного тише. Борис не подошел к стойке как обычно, а проследовал с Никой к свободному столику. Сидевшие у стойки девицы сразу заподозрили в ней конкурентку, но когда она им улыбнулась, презрительно отвернулись, переключив свое внимание на сидящих в зале мужчин.

— Что ты будешь пить? — спросил ее Борис.

— А что здесь обычно пьют? — спросила его она.

— Обычно — что-то крепче содовой.

— А что пьете вы?

— Обычно я пью водку, — ответил Борис, — но, боюсь, для тебя это будет слишком крепко.

— Тогда закажите мне что-нибудь сами, — сказала Ника.

— Я на минуту, сделаю заказ. Здесь нет официанта, — поднявшись, сказал Борис.

Он подошел к стойке. Изаксон уже был тут как тут, потягивал свой неизменный “бурбон” и понимающе улыбался: и ты, фратер, не безгрешен. Подошел Роджер.

— Фратер, у тебя есть что-то безалкогольное? — спросил его Борис.

Роджер с выражением посмотрел на Бориса.

— Ты иногда думаешь, что делаешь? — спросил он. — Или мозги вниз стекли?

— Это не то, о чем ты думаешь, фратер, — сказал Борис. — И к тому же ей уже восемнадцать.

— Да я не о том, — сказал Роджер. — Посмотри на нее.

Борис повернулся назад и посмотрел на Нику. Девушка спокойно сидела, откинувшись на спинку стула, и с интересом оглядывала зал. Расположившиеся за соседними столиками солдаты, прихлебывая пиво, беззастенчиво таращились на ее ноги. Бориса второй раз за вечер охватило странное ощущение, что у него что-то с глазами. Когда он смотрел на Нику, все вокруг нее как бы начинало расплываться. И наоборот: если смотреть немного в сторону, то ее хрупкая фигурка сразу же теряла четкость своих очертаний.

— Ей тут не место, — сказал Роджер. — Здесь она как жемчужина в хлеву.

— Может, ты и прав, фратер, но лучше налей мне пшеничной и дай мне орешков и пива.

Со стопкой в руках и кружкой пива Борис вернулся за столик.

Ника, вы пиво пьете? — спросил он. В ее присутствии он чувствовал себя каким-то детским, отчего постоянно сбивался с демократичного тыканья на “вы”. С пяти лет, — засмеялась Ника. — Когда я была ребенком, дедушка считал, что я слишком тощая, и перед обедом давал мне пару глотков пива для аппетита. Тайком от бабушки и мамы, конечно. Так, что я алкоголик со стажем. Ну, тогда давайте выпьем за знакомство, — сказал Борис. Давайте, — согласилась Ника. — Только почему вы обращаетесь ко мне на “вы”?Остаточные зачатки воспитания — объяснил Борис. — А как бы вам хотелось, чтобы я к вам обращался? На “ты” и по имени, — сказала Ника. Хорошо, — согласился Борис. — Тогда и ты говори мне “ты”.

Ника окинула его взглядом, в котором явно читалось сомнение.

— А можно? — спросила она.

— Даже нужно, — сказал Борис.

Они выпили.

— Ну, и как тебе здесь? — спросил Борис.

— Интересно, — сказала Ника. — Только почему вы так много пьете?

Хороший вопрос, промелькнуло у Бориса в голове.

— Кто это — мы? — чуть смутившись, спросил он.

— Вы — взрослые.

Борис задумался. Примерно год назад в одно утро после грандиозной попойки в его тяжелой похмельной голове родился тот же самый вопрос. Он и раньше выпивал, релаксируя исключительно под крепкие напитки, но в последнее время Борис заметил, что для комфортного состояния ему требовалось куда больше горячительного. И не то, чтобы у него уже была алкогольная зависимость, просто именно в последние год-два он все чаще стал чувствовать какое-то беспричинное чувство дискомфорта, ликвидировать которое можно было только хорошим количеством водки. Не дышалось ему полной грудью. Какой-то червь точил его изнутри, требуя как жертвоприношения очередных возлияний. В общем, выражаясь словами одного его знакомого, Борис стал “многолитражным”. Примерно с месяц Борис обсасывал этот вопрос со всех сторон, и однажды ночью, в нетрезвой полудреме ответ на него пришел сам собой. Как тяжелым обухом по голове. Ему стало скучно жить, в его жизни не было смысла. И не то, что он был раньше, нельзя было сказать, что у Бориса была какая-то цель, но, по крайней мере, раньше он не нуждался в каком-то жизненном плане, а тут засвербило. Это открытие вывалилось на Бориса из его подсознания подобно ушату холодной воды. Ведь, по сути, он совсем один, родители не в счет: у него много приятелей, но нет друзей, есть женщины, но нет любимой. И не он сам, а его подсознание стало чувствовать, что ему чего-то не хватает, а скорый поезд под названием “Жизнь” пробегает мимо него стороной. Так в свои тридцать с небольшим лет Борис на своей шкуре узнал, что такое кризис среднего возраста.

Немного помолчав Борис ответил.

Наверное, у каждого своя причина, — сказал он. — Кто-то пьет от скуки, кто-то из-за неразделенной любви, кто-то пытается утопить в рюмке свой страх одиночества. Одни пытаются таким образом уйти от реальности, другие заглушают алкоголем свое чувство неполноценности, другие пьют просто от горя. Некоторые в состоянии подпития чувствуют себя более раскованными, более храбрыми и даже более мудрыми. Один выпьет немного — и чувствует себя героем, у другого — прилив вдохновения. Пьянство — болезнь творческих людей. Писатели, художники, актеры — острочувствующие люди, в той или иной мере прикладываются к бутылке. Окружающий мир их не устраивает, поэтому они пытаются изменить свое отношение к нему, что без изрядной дозы горячительного пропащее дело. А вообще, если бы каждый знал, почему он смотрит в стакан, то он и не пил бы, наверное. Но никто не хочет копаться в самом себе и вытаскивать на свет свое грязное белье. Человек даже сам себе не склонен признаваться в своих ошибках, поэтому каждый из нас найдет уважительную причину, по которой он прикладывается к бутылке. C’est la vie — как говорят братья-французы, — философски заключил Борис. — Хотя мои умозаключения не относятся к женщинам. По части психологии прекрасного пола я полный профан, — признался он.

Тут он почувствовал себя неловко. Вместо того, чтобы ответить на простой вопрос прочел целую лекцию.

Как это мрачно, — сказала Ника. — Моя мама одно время тоже сильно пила, хотя, пока был жив отец, она себя еще сдерживала, но потом… Мой папа был на двадцать лет старше мамы, — добавила она. Сочувствую, — осторожно сказал Борис. Он не знал, как реагировать на подобные откровения. И непонятно было, чему он сочувствует Нике: то ли из-за невоздержанных возлияний ее матери, то ли из-за смерти ее отца, то ли из-за того, что он был на двадцать лет старше своей жены. Борис решил сменить тему. Ты сказала “вы — взрослые”. А себя ты не считаешь взрослой? — спросил он ее. Не знаю, — задумчиво ответила Ника. — просто не хочется врать, обманывать, предавать, лицемерить. Так мне взрослеть совсем не хочется. Ты считаешь, что худшие качества человека усиливаются пропорционально возрасту? Что ж, может, ты и права. Немногие со временем меняются в лучшую сторону. Скорее, наоборот. Но это же не значит, что и ты должна быть такой, — сказал Борис. — Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе: