А потом, когда я высыпался после трудовой ночи, приходило время футбола. На бывшем аэродроме, куда садились когда-то «кукурузники» и, по слухам, прилетал в свое время единственный в деревне летчик, получивший звание Героя Советского Союза, мы устроили футбольное поле. Брусья ворот сделали из длинных бревен, которые под предводительством бессменного капитана Вальки Крысанова ночью перенесли от железнодорожного полотна, где эти бревна были навалены в беспорядке. Сетки были старые, но настоящие футбольные — их Валька получил в СПТУ и самолично штопал, приводя в божеский вид. Разметку мы делали известью. Получилось очень даже прилично — поле поселкового стадиона, где рубились в футбол старшие товарищи, выглядело хуже. Матчи начинались после того, как спадала жара.
В Панфилово было несколько команд. Одну из них возглавлял местный шишкарь по кличке Искус. Это фамилия у него была Искусное. И надо сказать, что он фамилию оправдывал — пенальти и штрафные бил почти без промаха.
Ах, наша футбольная команда образца шестьдесят восьмого! На воротах стоял я. Тогда это занятие настолько увлекло меня, что вместе с нашим фанатом Валькой Крысановым мы тренировались часами в самую жару. Валька бил по воротам, а я ловил мячи, напялив на себя сразу два свитера, чтобы было тяжелее и для этих же целей не позволяя малькам, что сидели за воротами, бегать за мячом, когда Крысанов промахивался.
В защите чаще всего играли непробиваемые Серега Стоксин по кличке Сэм и мой вечный соперник Толька Никон по кличке Никан. Кроме них обычно играли Стариченко по прозвищу Кодя и кто-то из аэродромовских, чьи имена уже стерлись из памяти. Кажется, фамилия одного из них была Сорокин. Точно, его фамилия была Сорокин. И у него был младший брат, который хорошо водился.
В полузащите играл сам Валя Крысанов и Валерка Каехтин по кличке Куе. Откуда у него была такая странная кличка, я уже не помню, вполне возможно, что кличка эта появилась от постоянного стремления Валерки снести кого-нибудь на поле или просто подковать на одну ногу.
А нападение! Нападение у нас было из технарей. Одним из нападающих играл Славка Халупняк, который так хитроумно водился, что мяч у него отобрать оказывалось практически невозможно. Рядом с ним играл Хахонин, по кличке Хахоня. Кстати, он стал единственным из нашей команды, который добился профессиональных высот и играл в какой-то команде второй лиги. Вдвоем они могли обыграть сразу несколько человек, оттого (и смею думать, что тоже был тому виною) команда наша славилась непобедимой, и все вечерние матчи проходили с нашим перевесом. Я старался не пропустить, а Хахонин с Халупняком обычно не промахивались, да и Валя Крысанов никогда не упускал возможности забить гол-другой, поэтому чаще всего наши соперники, которые со временем уже начали приезжать помериться силами с других деревень и хуторов, обратно уезжали посрамленными.
Когда над полем сгущались сумерки, мы заканчивали игру и сидели под звездными небесами. В августе метеоры прочеркивали ночь чаще, чем в обычное время. Однажды мы увидели странное явление — с небес, медленно вращаясь, падало нечто, напоминающее диск с рядами иллюминаторов. Медленно поворачиваясь в воздухе, диск достиг черной неровной линии далекой лесополосы и скрылся за ней. Что это было, мы так никогда и не узнали.
Ах, времена!
Отец Славки Халупняка в свое время работал в райкоме партии, когда еще Панфилово было районным центром, а потому имел неограниченный доступ к духовным благам. Естественно, что у него сложилась неплохая библиотека. Книг Славкин отец никому не давал, но я сумел втереться к нему в доверие и начал брать книги на дом. Вот тогда-то я и прочитал «Гриаду» Колпакова. До сих пор помню невероятное впечатление от нее. Тогда она казалась откровением, ибо повествовала о путешествиях в центр Галактики, о битве с Познавателями, о странных трехметровых метагалактианах, которые пересекали Вселенную на огромном космическом корабле в виде голубого шара. Помнится, эту книгу я читал подряд пять или шесть раз, а мой дружок Санька Галкин, который еще жил на своем хуторе Макаровский, не только несколько раз перечитал ее, но и переписал от руки и даже сделал собственные иллюстрации. Конечно, тогда мы еще были глупы и не читали критиков, которые обрушились на бедного Колпакова и затоптали его за то, что он сочинил ненаучную сказку.
Еще у Халупняка-старшего была «Война невидимок» Шпанова, «Остров погибших кораблей» Александра Беляева в золотой виньетке «Библиотеки приключений и научной фантастики», тот самый знаменитый восьмитомник того же Беляева с его невероятными рассказами о профессоре Вагнере, а кроме этих книг в библиотеке Халупняка-старшего имелась одна книга, которая на протяжении многих лет оставалась моей библиозавистью, — вологодский сборник Г. Гребнева с романами «Арктания» и «Южное сияние». Книга эта мне больше и не встретилась, хотя библиотека Халупняка-старшего, наверное, показалась бы сейчас жалкой по сравнению с той, что занимает стеллажи моей квартиры.
Но тогда! Ах, как это славно было тогда!
Книги. С ними неразрывно связана вся моя жизнь. Это сейчас детворе стало не до книг — играют в компьютерные игры или смотрят видеомагнитофон, количество кассет для которого перевалило число книг в сельской библиотеке. А тогда книги требовались для познания мира. Книги учили всему, обязательному жизненному набору учила школа.
В Панфиловской средней школе я учился до шестого класса. Потом родители переехали в Волгоград, и станция Панфилово стала лишь местом, где я проводил свои каникулы. Из учителей школы помню свою первую учительницу Елизавету Яковлевну Козявину. Помню ее старенькой, наверное, она тогда уже и была такой. Елизавета Яковлевна жила в маленьком домике на той же улице Демьяна Бедного, где жили мы с родителями и где после переезда остались дед с бабкой. Помню, как мы собирались у Елизаветы Яковлевны вечерами и крутили на диапроекторе пленки, на которых нечто подобное современным мультфильмам, но состоящее из отдельных взаимосвязанных рисунков с текстами под ними, чередовалось с познавательными лентами, которые тогда выпускала московская студия «Научфильм». Теперь я понимаю, что Елизавета Яковлевна и после школы занималась нашим воспитанием и обучением, но тогда эти вечера казались приятным времяпровождением.
Еще я помню учителя физики и географии по школьной кличке Глобус, которую ему дали за мощный бритый череп, и учительницу пения по имени Татьяна с ангельски прекрасным лицом и тоненькими ногами. В это лицо я долгое время был тайно влюблен, но именно в лицо, потому что как личность учительницу я совсем не знал. Позже она вышла замуж, но замужество оказалось неудачным, муж пил и даже бил ее по этому прекрасному ангельскому лицу — обычная судьба ангела в сельском захолустье, где пудовая грязь на резиновых сапогах обязательно тянет людей в прошлое, зачастую не давая им расправить крылья.
Помню еще учительницу биологии Чернову. Ее дочь — Ольга Чернова — училась со мной в одном классе. Потом, уже через много-много лет, судьба нас с Ольгой столкнула в Волгограде и от этой встречи осталось несколько фотографий. На них Ольга совершенно не похожа на ту девочку, с которой я когда-то учился в школе. Мать ее запомнилась тем, что однажды после веселой практики в школьном саду записала мне в дневник замечание «На уроке практики свистел и кушал арбузы». Сейчас это замечание вспоминается с улыбкой, но тогда я искренне убивался — как же так, ведь она вместе с нами ела эти арбузы, почему же она записала мне замечание? Как же так, ведь все вокруг свистели, почему же отметили меня одного?
Как оказалось, я неплохо помню детство. Еще у нас был учитель физкультуры Геннадий Петрович по кличке Гыгы, которая ему была дана за идиотский смех. Он был худ и долговяз. Вторым учителем физкультуры был крепыш по фамилии Амочаев, как следствие своей фамилии, он позже переехал в зерносовхоз «Амо», который, как нетрудно было догадаться, находился за Амовским бугром, или иначе говоря — за кладбищем.
