Его приняли в Союз писателей.

Хотелось успеть много — в последний год Леонид как никогда испытывал потребность в работе. Стихи, проза, литературоведческие работы — все это предполагалось напечатать при жизни. О смерти просто не думалось — она была где-то далеко, она спотыкалась о его творчество и, казалось, никогда бы не поспела за ним. Но публикации случились позже, когда Леонида уже не стало. Обостренное видение мира было присуще ему с самого начала, он жил в стихах трагедией. Он так исступленно вглядывался в смерть, неудивительно, что смерть начала присматриваться к нему. Если очень долго вглядываться в бездну, бездна начинает вглядываться в тебя.

Он жил среди нас на изломе времен.

Мир его детства безвозвратно уходил, мир его взрослости казался безнадежно жестоким. Эльфы, водившие его в школу, гномы с голубыми фонарями, Саламандра, ожидавший у школьных дверей — все стало сказкой и только. Окружавший его мир был иным — нас уже повели «под белые руки лиса Алиса и Базилио слепой». Вместе с миром менялся и он, но в стихах его продолжал жить юный и чуть хулиганистый задира, которому были скучны старые ритмы и правила стихосложения, он взрывал их взрывчаткой собственного творчества, нимало не задумываясь о последствиях. Мальчишка, с любопытством заглянувший в поэзию двадцать первого века и оттого не похожий на всех остальных. Непохожесть на других — всегда признак таланта.

У меня на полке лежат его «Мистерии» — книга, которую задумал, но не увидел автор. Странная книга — непривычные стихи, загадочная, как ночная свеча, проза, удивительные эссе о Л. Толстом и Э. По. Впрочем, о них ли?

Пересказывать книгу — занятие неблагодарное. И, наверное, ненужное. Есть книги, которые ты читаешь, чтобы забыть несколько дней спустя, а есть книги, которые вглядываются в тебя, пытаясь помочь тебе разобраться в себе самом. «Мистерии» из последних. Читая книгу, вдруг понимаешь, что тебя задел легким стремительным крылом чужой талант. Ее невозможно пересказывать и декламировать, эту книгу нужно читать.

И все-таки, все-таки…

Хорошо, что эта книга вышла. Со всеми ее достоинствами и недостатками. Она нужна, без этой книги наше общество было бы беднее — каждая смерть обедняет мир на величину человеческой души.

Жаль, что Леня так и не успел повзрослеть. Он уже начал задумываться о жизни, принимать ее во всех проявлениях. Не успел.

Хотел вставить несколько цитат из книги, чтобы дать минимальное представление о творчестве Шевченко, и вдруг поймал себя на мысли, что, единожды начав, хочу процитировать стихотворение полностью, до конца. Цитировать Шевченко бессмысленное занятие, его надо читать вдумчиво, останавливаясь на каждом стихотворении, на каждом рассказе — они требуют осмысления, а это всегда признак таланта. Он мастерски владел пером, наверное, он знал о стихосложении все, но это не главное — текст обретает смысл, если в него вложена авторская душа. Леонид щедр, он безмерно щедр, он выплескивал в стихах душу так, словно и в самом деле чувствовал холодное дыхание за спиной.

Творчеству Л. Шевченко предстоит долгая жизнь. Странно и горько, но это действительно так — только потеряв человека, начинаешь понимать, что его творчество являлось частицей фундамента, на котором стоит Культура.

О себе он однажды написал так: «Я же, когда смотрю на свой дом со стороны, но чаще, когда думаю о нем и его населении, представляя его отдельным континентом, где лестничная площадка — страны, а квартиры — города со своими законами, обычаями и традициями, в которых за закрытыми дверьми пестуются дети, соединяются и ломаются судьбы, строятся планы, люди совокупляются, радуются и печалятся и уходят из жизни, когда подчиняясь общему течению бытия, а когда и безвременно».

Собственно, в этом кредо автора. Валентин Кононов — бытописатель. Это только кажется, что описывать человеческую жизнь просто. Чего там трудного? Садись и пиши!

Но там, где у одного получается красивый кувшин, у другого выходит кособокое подобие горшка. Все правильно, горшки обжигают не боги, обжигают мастера. Кононову в его нелегком деле помогает острый журналистский глаз и терпеливое внимание к людям, выработанное годами.

Однажды я прочитал его криминальные истории. Я сам много лет отдал оперативной работе в милиции. Обычно, когда профессионал читает чужое творение о том, что касается его профессии, он обнаруживает массу мелких неточностей, которые переводят чужой рассказ в разряд недостоверных. В рассказах Кононова мой взгляд не зацепился за какие-либо шероховатости. Кононов описал обычную милицейскую жизнь, а в повести «День и ночь» даже рутинную работу ночных милиционеров. Все показано правильно, без наигранности, фальши, предубеждения, а тем более выспренности того, что наша служба и опасна и трудна. Потому и написанное им читается с интересом. И простой язык, и стилистика — почти армейская.

Или взять его лукавые истории из «Откровений свежей головы». Жизнь без юмора невозможна, у каждого в жизни скапливается несколько десятков забавных случаев, о которых можно поведать при застолье, чтобы поднять настроение друзьям. Но не каждый умеет это делать. Кононов умеет. У него забавное перемешано с трагичным, а трагичное в конце концов начинает отдавать комизмом, но что наша жизнь, как не одна огромная трагикомедия, которая начинается с крика и заканчивается им же?

С большим интересом я читал его рассказы и повести, следил за появляющимися журнальными публикациями, каждый раз открывая в писателе что-то новое для себя.

Да, стилистику его не сравнить со стилистикой Е. Лукина, да, Екимов точнее и красочнее в деталях, но тем-то и хороши писатели, что не походят друг на друга, поэтому и сравнивать их незачем — у каждого текста свое обаяние, у каждой книги — свой запах.

Поэтому в цикле рассказов «Дорогие мои, хорошие» все перемешано — комизм ситуаций смешивается с болью неподдельного горя, а горе уступает место надежде, герои Кононова смеются и плачут, дерутся и мирятся, верят и теряют надежду, радуются, тоскуют, грустят — но разве не из всего этого состоит человеческая жизнь?

Есть две категории пишущих: одни добиваются своей гармонии с написанным текстом витиеватостью фраз, использованием богатого арсенала литературных средств и изысканной стилистикой, другие ведут беседу с читателем, рассказывая ему очередную историю, которая тому была неизвестна, рассказ чаще всего требует лаконизма и скупости изобразительных средств. Кононов — хороший рассказчик.

В чем его сила? Его сила в том, что, читая его, принимаешь рассказанные Кононовым истории как часть своей жизни: что-то подобное, пусть и не в такой форме, происходило с тобой. Читая Валентина вживаешься в коллизии чужой жизни и чувствуешь свою сопричастность к ней. Люди перестают быть чужими, становясь частью твоего окружения. С ними знакомишься, когда открываешь книгу, и уже не прощаешься, когда ее закрываешь.

Даже в названиях можно увидеть многое: «Гони, Толя, гони!», «Прием пива под солнцем в зените», «Лекарство от зубной боли», «Восемь порций пельменей»… Иногда мне чудился за текстом ранний Аксенов, иногда — поздний Шукшин. Но Кононов не подражает им, у него своя творческая манера, он просто из той же категории рассказчиков, что и авторы «Коллег» и «Срезал!».