Вот они, истоки его рыболовного азарта. А славно — выехать на середину пруда на резиновой лодке и ловить сазанов, пусть не пудовых, но охотно клюющих исключительно для того, чтобы сделать человеку приятное.
И мир для Зайцева предельно прост именно потому, что все вокруг укладывается в его представления о счастье и горе.
А мир предельно прост.
Душе близки родные
Стада небесных звезд,
В полях — стада земные.
Вечерний свет потух.
По медленному склону
Ведет стада пастух
К открытому загону.
В ночи стада лежат.
Сны видят расписные.
Все вперемешку спят —
Небесные, земные.
Только предельно простодушный человек скажет, что эти философские строки славят животноводство и буколику сельского быта.
Бывают звезды яркие, но быстро сгорающие, которые оставляют за собой хвост несбывшихся надежд и преждевременных заверений. Звезда Михаила Зайцева горит ровно. Читая его стихи, например, вот такие:
Листья осени, медленно рея,
Опускаются к мягкой земле.
Завершается быстрое время
Пребыванья в добре и во зле.
Но не плачет душа, не робеет,
Не тоскует по голым лесам.
Словно лист, потихонечку реет,
Ближе, ближе к родным небесам, —
понимаешь, что перед тобой истинный поэт.
Собирать не грибы, но души
Поэт Сергей Васильев… Родом он из Еланского района Волгоградской области, а там всегда хватало и речек и лесов. И всегда там хватало грибов и дождей, щук, жирующих на мальке в мелких омутах, и спокойствия для усталой человеческой души. Может быть, именно поэтому поэзия его неторопливая, раздумчивая, изобилующая метафорами и сравнениями. И звуком — его Васильев почитает больше всего.
Светлый ангел пошел кружить
И седьмую сломал печать.
Ты не знаешь, чем завершить,
Я не знаю, с чего начать.
Если правду сказать, страшит
Эта страсть чепуху молоть —
Не Господь, а червь сокрушит
Нашу душу и нашу плоть.
А о том, что потом — молчок,
В этой полночи ты да я,
Горемычный и злой сверчок
Несподручного бытия.
И, когда пойдем на дрова,
Мы с тобою слезу утрем —
Что поделаешь, дважды два
Не всегда равняется трем.
Бог и червь — они заодно,
И не держится свет в горсти.
Завтра будет хлеб и вино —
Хоть за это меня прости.
Есть поэты, которые берут кровью и по́том, они не ждут от поэзии милостей, взять их — задача, которую они решают усердием. Васильеву дар дан свыше, кажется, что легкокрылый полет стиха дается Сергею без особого напряжения, но только близкие люди знают, сколько порой отлеживается то или иное стихотворение, сколько правок претерпевает, прежде чем выйти в свет.
Стихи Васильева философичны, но философия их проистекает из быта, окружающего нас. Иногда читаешь их и удивляешься тому, как он смело собирает в строках, казалось бы, несовместимые вещи, чтобы получить удивительный конечный продукт — настоящее стихотворение. Столкнуть обыденность и прикосновение к чуду — это привычный для Васильева поэтический прием. Чаще всего его ведет за собой звук, и звук этот определяет содержание. На этом пути, как ни странно, у Васильева больше удач, чем провалов.
Нежность — в котомку, рябину — в лукошко,
Только уже не пробиться к острогу:
Белая крыса и черная кошка
Перебежали нам нынче дорогу.
С мордою длинной да с шерстью морозной,
С желтыми и голубыми глазами —
Нас одарили улыбкою грозной
И запропали по-над облаками.
Что же теперь нам с тобой остается
В жизни дремучей, в ночи беспредельной?
Впрочем, чужое вино не прольется —
Прочен сосуд безмятежно скудельный.
Лишь бы нас ангелы не повязали,
Прочие нас никогда не увидят.
Переночуем, дружок, на вокзале
Да поглядим, что из этого выйдет.
Его книги нельзя читать подряд — надо откладывать их после каждого прочитанного стихотворения, ибо оно требует осмысления. Цитировать его бесполезно, Васильева надо читать. Его печатают журналы «Москва», «Новый мир», «Дружба народов» — мимо таких стихов пройти невозможно.
Он продолжает традиции поэзии девятнадцатого века, но — странное дело! — это не мешает его стихам быть весьма и весьма современными. Видимо, дело в том, что они воспринимаются на уровне эмоций, а эмоции не изменились с начала человеческих времен.
Если долго идти на север, придешь на юг,
Где, позабыв о Дарвине и Линнее,
Враз и увидишь, что раз чудесам каюк,
Смерть в одночасье реальнее и длиннее.
Там и огневки, которых неяркий день
Длится, что век для тебя, до того прекрасны,
Что неспособны даже отбрасывать тень
И понимать, как деянья твои напрасны.
Что до Набокова, тем-то он и хорош,
Что, отрешась от законов безумной тверди,
Вооружался сачком и не ставил в грош
То, что случится с бабочкой после смерти.
А еще он — главный редактор «сумасшедшего» детского журнала «Простокваша». Красочный, специально для детворы, журнал этот вызывает тихое восхищение. В нем работают не за деньги — иногда авторам и художникам не платят по нескольку номеров. Здесь работают из любви к творчеству и детям. Шутливые и серьезные заметки перемежаются со сказками, загадками, шарадами, выдуманными специально для каждого номера.
И только сам С. Васильев знает, каких трудов стоило ему пробить тот или иной номер, как сложно было найти идею номера, а главное — добиться, чтобы на журнал бесперебойно выделялись деньги. Но несмотря на это, он продолжает быть выдумщиком, моторчиком, который заставляет игрушку-журнал двигаться и ползти вперед.
А еще он — прекрасный переводчик. Магомед Ахмедов из Дагестана долго искал переводчика для своих стихов и нашел его в Васильеве. Если судить по переводам, в Дагестане родился второй Расул, чья популярность в немалой степени также зависела от прекрасных переводчиков.
Я бы пришел к судьбе на похороны,
Когда бы знал, что выживет народ.
Но где орлы? Кругом одни вороны
Да суетится важно всякий сброд.
И ветер века носится по свету,
Глумясь над светом и ведя во тьму.
Господь Всевышний,
помоги поэту,
Чтоб он помог народу своему!
