— Я не имею права тебя останавливать, — говорит, не сводя с меня чёрных глаз, и я принимаю этот бой, потому что не привык пасовать. И то минутное замешательство, попытка бегства — слабость, которую никогда себе не позволял. — Ты можешь уйти, в любой момент. И больше никогда не возвращаться.

— Как тогда? — усмехаюсь, а она кивает, закусывая губу.

— Как тогда не надо. Это очень больно. Я ведь ждала, надеялась, но...

— Наливай, Маргаритка.

Она не сводит с меня глаз, улыбается, а я думаю, какого чёрта вообще сюда попёрся? Сидел бы в “Магнолии” или в Промзону бы вернулся, но сегодня вообще слишком странный вечер, чтобы ответы на вопросы находились с лёгкостью. Да и чёрт с ним, в самом деле.

Хоть один вечер побуду тем, кем слишком давно не был. Я ведь забыл почти, каково быть благородным и милосердным.

Марго тем временем достаёт откуда-то бутылку виски, разливает по двум стаканам — себе всё-таки несколько меньше, на донышке совсем — и протягивает мне один из них.

— Хочешь есть? — спрашивает, а я сглатываю, потому что понимаю, что действительно голоден, как зверь. — На кухне много вкусного. Хочешь?

Странное дело, теперь она обо мне заботится, и это кажется чем-то диким. Будто бы мы поменялись ролями, и мне это чертовски нравится. Я никогда не допускал до этого, но почему-то из рук Маргаритки способен многое принять.

— Хочу, — киваю, а Марго медленно выходит из-за стойки и идёт к неширокой двери в конце зала.

— Только не уходи никуда, хорошо? Я сейчас.

И скрывается из вида, но очень быстро возвращается, словно в самом деле боится, что могу уйти, пока она будет громыхать посудой в кухне.

— Я поняла, что совсем не знаю, что ты любишь. Сейчас, — говорит почти виновато. Или мне так кажется? — Но я помню, что ты часто приносил сыр. И ещё салат захватила, и нарезку мясную.

Ставит на один из столиков — самый ближний к барной стойке — тарелку, на которой горкой наложен сыр самых разных сортов. Следом в рядок выстраивает прозрачную ёмкость с салатом, тарелки.

— Какая памятливая, — усмехаюсь и незаметно сглатываю ком, неожиданно застрявший в горле. — А что ты ещё помнишь?

Марго садится за столик и берёт с тарелки ломтик сыра.

— Многое, хотя что-то и стёрлось, конечно, из памяти, — рассуждает, не сводя с меня глаз. — Виски захвати. И не стой столбом, пожалуйста, присаживайся.

Делаю, как она просит, и сажусь напротив. Стул подо мной противно скрипит, и я непроизвольно морщусь.

— Ворон... — произносит, словно мою старую, всеми забытую, кличку на вкус пробует. — Как ты?

Это простой на первый взгляд вопрос, но я не могу и не хочу на него отвечать. Правда — не то, что нужно сейчас. Пусть этот вечер останется без налёта гнили.

— Я? Лучше всех, — произношу, а в тёмных глазах Маргаритки недоверие мелькает. — По мне разве не видно?

— Правда?

— Чистая.

— Ты ешь, ешь, — говорит, а в глазах всё тот же насмешливый вызов. — Салат вкусный очень, фирменный рецепт.

Ох, Маргаритка, на проблемы ведь нарываешься.

Этот молчаливый поединок — глаза в глаза — как-то странно действует на меня. Хочется то ли закрыться от Марго за тёмными стёклами очков, то ли протянуть руку и провести пальцами по коже на смуглой щеке. В итоге кладу кусок сыра в рот и молча жую.

В тишине проходит ещё какое-то время, пока Марго не берёт в руки свой стакан.

— Давай, может быть, за встречу выпьем, — предлагает, улыбаясь. — Всё-таки это почти невероятно, что ты пришёл именно в мой бар.

— Не похож я на твоего постоянного клиента, да? — усмехаюсь, следуя её примеру.

— Не похож, — подтверждает, — потому вдвойне невероятно.

— Иногда со мной такое случается. Меня тянет куда-то. Как сегодня.

Она открывает рот, будто сказать что-то хочет, но потом делает неопределённый жест рукой, будто слова отгоняет. Непрошенные.

— Я рада, что тебя притянуло… сюда.

И улыбается. Чёрт возьми, она улыбается точно так же, как когда-то давно, когда стояла в центре позорного круга. Только вместо плюшевого покалеченного зверя она впилась пальцами в стакан с виски.

Есть, наверное, вещи, которые не изменить в этой жизни.

— Откуда у тебя этот бар? — спрашиваю, потому что мне на самом деле интересно, но в глазах Маргаритки мелькнуло странное выражение, словно я ступил на опасную территорию.

— Достался в наследство, — отвечает, пожимая плечами. — От одного очень хорошего человека.

— Я рад за тебя, правда.

Я не вру, действительно рад. И да, меня не волнует, сколь близок был к ней этот хороший человек. Муж, сват, любовник? Разве это важно? Мы чёртову тьму лет не виделись, она красивая и даже сейчас выглядит лет на тридцать  максимум — вон, как тот дрыщ вился у барной стойки, пытаясь привлечь внимание Марго, аж кипятком ссался. Понятно, что у неё были в этой жизни мужчины. Только неприятно царапнула формулировка о наследстве. Умер, что ли, благодетель?

— Спасибо, Ворон.

Многое изменилось, но искренность во взгляде никуда не делась. А ещё сила, затаившаяся в этом стройном теле — вот она, почти осязаемая, волнами вокруг расходится.

Музыка играет совсем тихо, а я пытаюсь узнать мотив, но почти ведь ничего не понимаю в современных ритмах. Мой удел — старый добрый рок, а не вот это вот, что льётся из колонок. И вообще, в этом баре слишком красиво и светло для меня, но впервые за много лет мне не хочется спрятаться в самый дальний угол, закрывшись от всего мира.

Мне очень хочется узнать, что творится в его жизни, чем он живёт, но не хочу быть навязчивой. Тем более с тем, с кем не виделись так долго, что можно было уже и не вспомнить друг друга, случайно столкнувшись нос к носу на пути.

Но для меня он навсегда останется Вороном — мальчиком, спасшим меня однажды от чужой злости. Смогла бы я тогда справиться сама, отбиться? Да вот вряд ли — к бабке не ходи, потому что тогда я совсем не умела сопротивляться и бороться тоже не могла. Да и с кем? Теми, для кого в радость гнать, улюлюкая, тощую девочку по сумрачным коридорам? Нет уж, такие враги мне были не по плечу. Но Карл появился в том кругу, ещё бледнее обычного, худой и длинный, с упавшими на лицо мокрыми белоснежными волосами и посмотрел на меня, впервые так долго смотрел. А я улыбнулась ему, потому что показалось тогда, что так правильно. Именно так и должно быть.

Ему вообще редко кто улыбался. А мне захотелось, потому что он был добрым, а добро я ценить умела. Как, впрочем, и сейчас.

Он показался мне ангелом. И до сих пор я считаю, что, не случись его в моей жизни, не выйди он тогда на шум, утром меня бы закопали на заднем дворе в безымянной могиле. Мне хоть и исполнилось всего двенадцать, и наивности во мне было, хоть засаливай, но прекрасно понимала, что в приюте мне вряд ли рады. Уж слишком злобные взгляды летели в мою сторону, стоило переступить порог.

Год после того случая в коридоре Карл держал своё слово: защищал, подкармливал, даже игрушки какие-то приносил. Куклу, например, с чудесными шелковистыми волосами. Она казалась мне необыкновенной, будто из другого мира — того, частью которого я когда-то была, пока в жизнь не пришло горе.

Я долго допытывалась, где он её взял, но Карл упорно молчал. Собственно, он вообще не считал нужным посвящать меня в детали своих вылазок. Просто исчезал на несколько дней, не прощаясь, а потом появлялся, словно герой, с дарами под мышкой.

Я снова задумалась, слишком глубоко нырнув в воспоминания и тягостные мысли, но голос Карла возвращает к реальности.

— Скажи мне, Маргаритка, ты всё такая же смелая? — спрашивает, глядя на меня, а в глазах — насмешка.

— Хочешь проверить?

Взгляд мой цепляется за мерно тикающие настенные часы, и я вдруг понимаю, что мы сидим уже вот так больше часа. Погружённый каждый в свои мысли, но молчание не напрягает ни капельки. Уютно даже.

Карл резко поднимается на ноги и возвышается надо мной, высокий и стройный.