Набираю номер сына, но в ответ полная тишина. Страх сковывает льдом, а внутри обжигающий жар, от которого не избавиться. Испарина покрывает лоб, и я потираю его ладонью, не ощущая облегчения. Пока я не узнаю, что с Мишей, успокоиться не получится, что бы я ни делала.

Проклинаю себя за то, что отправила сына на погибель. Я ведь не думала, что с ним в “Бразерсе” может что-то случиться. Там же куча охранников, Викинг… неужели не уследили? Или он сам ушёл и попал в беду? Ох, не знаю.

Набираю номер Лёни — лучшего друга сына, но и тут ничего добиться не получается: Лёня знать не знает, где Миша. И вообще, после того, как сын избил его, дружбе конец. Чёрт возьми, как не вовремя они поругались. И всё из-за этой девицы проклятой.

Так, ладно, делать нечего, нужно идти. Кладу телефон в карман, с собой беру только документы на всякий случай, и быстро выхожу из комнаты. В кабинете никого, и я очень надеюсь, что дверь не заперта снаружи.

Но нет, конечно же, Карл сделал всё, чтобы я была в безопасности: как ни пытаюсь, открыть замок так и не получается. Ну, почему всё, будто бы специально, летит в пропасть? Почему?

Чёрт, как же больно и страшно. Кажется, никогда я так не боялась, даже, стоя у дверей Интерната, с нехитрыми пожитками в тощем чемодане.

Дёргаю ручку двери в бессмысленной попытке выбраться наружу, стучу ногой в дверь, прошу хоть кого-то откликнуться на мой зов, но всё бесполезно. Словно я застряла в каком-то вневременье, без надежды что-то изменить. А горячие слёзы текут по лицу, капают с подбородка, а я даже не пытаюсь их стереть. Пускай, мне наплевать, как выгляжу сейчас со стороны. Одно понимаю: я теряю время. Вдруг над моим мальчиком уже издеваются, вдруг убивают — медленно и мучительно?

От осознания, что Миша может страдать, истерика накатывает сокрушительной волной. Опираюсь лбом о дверь и тихо сползаю вниз, снова ослабев и перестав с этим бороться. Как назло, телефон, зажатый в руке, жалобно пищит и выключается. Разрядился, собака бешеная.

Закрываю лицо ладонями и рыдаю: бесстыдно и горько, пользуясь тем, что меня никто не видит. В душе сумятица, а в воображении кровавые картинки сменяют одна другую. Сколько мне ещё торчать здесь? А если не успею, и Спартак начнёт воплощать в жизнь свои угрозы? А если уже опоздала? И как теперь скрыть всё от Карла, как не впутать его в это всё?

Не хочу, чтобы он снова каким-то образом пострадал из-за меня. Хватит, во второй раз я его жертву принимать не хочу. Тогда мы были детьми, и я совсем ничего не понимала, но сейчас-то должна всё решить сама. Пусть Спартак подавится моим баром, но не вредит тем, кто для меня роднее всех вместе взятых.

Сворачиваюсь на полу в клубочек, поджимаю под себя ноги, а слёзы не заканчиваются. Будто бы решила выплакать всё, что накопилось за долгие годы, а накопилось там немало: пустыню оросить хватит.

Кажется, наревевшись, я вырубаюсь — прямо так, лёжа, калачиком, на полу. Молочно-белая, мутная пелена простирается на километры вокруг, а у меня нет сил сделать хоть один шаг. Так и стою, не шевелясь, а в ушах звучат какие-то щелчки и нарастает шум.

Кажется, меня трясут за плечи, бьют по щекам, но я ничего не понимаю. Не могу разобрать, что происходит, как ни пытаюсь. Почему меня просто не оставят в покое? Почему для кого-то это кажется таким сложным?

“Маргаритка, да чтоб его, очнись!” — доносится встревоженное, и этот голос… он, определённо, мне знаком. Но сознание никак не хочет уловить, кто так настойчиво возвращает меня из небытия.

Карл! Господи, это же он!

Распахиваю глаза, и взгляд цепляется за встревоженное лицо Ворона. Он нависает надо мной, закрывает весь мир, а я дышу медленно, глубоко, пытаясь прийти в себя.

В обморок, что ли, упала? Или у умерла и воскресла? А может, я в раю, и меня встречает у ворот мой личный ангел?

— Мать их, я чуть инфаркт не хватанул, — произносит Карл, а прохладные пальцы убирают волосы с моего лица. — Что с тобой случилось? Пришёл, а ты на полу лежишь. Нельзя же так пугать.

— Я не знаю, плохо что-то стало, голова закружилась.

Карл хмурится, а я пытаюсь подняться, но сильные руки удерживают за плечи, не давая пошевелиться. Кажется, я лежу на диване, но, когда Карл так близко, не разобрать. Да и плевать, если он рядом.

— Я пошлю за врачом, — говорит, а в голосе несвойственная ему тревога. — Отдохни пока.

— Нет, не надо... не надо врача. Мне пора, у меня дело. Отпусти!

Я пытаюсь вырваться, хотя умом-то понимаю, как глупо и странно выгляжу со стороны. Но у меня нет времени, надо торопиться. Миша в опасности, я не имею права разлёживаться!

— А ну, лежать! — шипит Карл, глядя не меня, сощурившись. — Что стряслось, пока меня не было? Признавайся, пока я ещё терпеливый.

Вижу — по глазам пылающим, по сжатым в тонкую нитку побелевшим губам, — что Карл на краю. Сейчас его терпение лопнет, и случится взрыв космических масштабов.

— Нет, ничего! Мне просто из налоговой позвонили, и из страховой. Это из-за “Приюта”. Мне надо, ты не понимаешь!

— Это из-за их звонков страховщиков ты рыдала так, что лицо распухло, что красный воздушный шар напоминает? — хмыкает, а я закрываю щёки руками, пытаясь закрыться. — Марго, не держи меня за идиота. Признавайся!

Ну вот почему он такой умный? Ничего не скроешь. Да и придуманные на ходу причины побега явно недостаточно достоверны, чтобы Карл смог мне поверить и отпустить.

— Куда ты уходила? Кто тебе звонил? — давит Карл, и я понимаю, что не отстанет. Не даст соврать, а если и получится, то не простит.

Карл ненавидит фальшь. Да и после всего того, что он уже сделал для меня, имею ли право скрывать что-то?

Да и смогу ли справиться самой?

Только открываю рот, чтобы рассказать ему о звонке Спартака, как тишину взрывает звонок мобильного. И если у меня это колокольчики, то у Карла громыхание басов и звуки тяжёлого рока.

Ворон отпускает меня, тянется за телефоном и, нахмурившись, снимает трубку. Я же поднимаюсь, усаживаюсь на диване, и потираю плечи, а кожа хранит ощущение сильных пальцев, сжимающих до хруста в суставах.

— Да, Вик. Да, в Промзоне. Чего? Мать вашу, какого хрена?! Сейчас буду.

Бросает телефон на диван, и он чудом не попадает в меня, а я отползаю в сторону, пытаясь вжаться в подлокотник и исчезнуть, испариться. Только бы не видеть, какой Карл бледный сейчас, как взбешён, а в глазах яростный огонь полыхает.

— Викинг звонил, да? Миша пропал? — задаю вопросы, ответы на которые мне причиняют сейчас просто невыносимую боль.

— Откуда ты…?

— От верблюда. Вернее, от Спартака. Он звонил мне, угрожал.

Я коротко пересказываю Ворону суть происходящего, стараясь сильно не задумываться над тем, сколько времени мы уже потеряли.

— Я понял. Поехали.

— Куда?

— К Вику. Там решим, что дальше делать. Но одну я тебя не оставлю, не надейся даже.

Карл опирается руками на спинку дивана, по обе стороны от моей головы и приближает лицо, пока всё, что могу увидеть — его глаза.

— Скоро всё закончится, Маргаритка. Скоро всё будет хорошо. Ты мне веришь?

— Только тебе и верю.

Глаза Карла теплеют, и горячие губы накрывают мои. Поцелуй длится не дольше нескольких секунд, а мне кажется, что в меня энергию влили, заменив ею кровь.

— Но за то, что сбежать пыталась и решила всё от меня скрыть, я тебя накажу. Потом.

— Роджер, побудь пока с Марго, — прошу слезающего с мотоцикла друга.

Он примчался по первому зову в рекордно короткие сроки, и сейчас его рыжая, как огонь в зимнем лесу, шевелюра, кажется, освещает всё кругом. Бородатая физиономия расплывается в хитрой улыбке, а я сплёвываю на землю.

— Договорились, — кивает Роджер и переводит взгляд на Марго. Аж от счастья светится, хотя, кажется, ни единого повода для этого нет. Но мой огненноволосый друг умеет находить позитив даже в самой тёмной и глубокой заднице.