Беру Марго на руки, делаю пару шагов, и усаживаю на высокий комод. Она раздвигает ноги в чёрных чулках — медленно, соблазнительно, — и облизывает губы. А у меня сердце в груди пляшет и кувыркается.

— Чёрт…

Опирается руками на деревянную крышку комода, раскрывается ещё сильнее для меня, и я понимаю, что больше не выдержу. Срываю рубашку к чёртовой бабушке, брюки тесные в угол летят, а следом и трусы.

— Красивое бельё, — говорю, откашлявшись, и обвожу ставший твёрдым сосок по контуру.

— Нравится?

Киваю и, обхватив Марго за бёдра, подтягиваю к краю. Во всех смыслах этого слова. В этом комоде, в верхнем ящике, завалялась пара презервативов, и я вовремя о них вспоминаю. Пара мгновений, и я уже во всеоружии.

— Готова? — усмехаюсь, глядя, как она сглатывает, а в глазах — таких блестящих, ярких — огонь желания разгорается. — Готова.

Накрываю ладонью место между стройных бёдер — место, в котором до сбившегося сердечного ритма мечтаю оказаться, а Марго выгибается, отдавая мне всю себя. Слегка нажимаю, массирую, даже сквозь тонкую ткань ощущая обжигающую влагу. Она готова, но мне не хочется торопиться. Хочу, чтобы запомнила каждое прикосновение, чтобы больше никогда и ни за что не смогла быть с кем-то другим. Не знаю и не хочу знать, почему для меня это так важно, просто делаю то, что кажется правильным именно сейчас и именно с этой женщиной.

Отодвигаю ткань в сторону, открыв себе доступ, и медленно проникаю в горячее лоно, а стенки сжимаются вокруг пальца, почти вводя в экстаз. Ввожу палец на всю длину, а Марго всхлипывает, когда нащупываю ту точку, прикосновение к которой подводит её к черте. Оглаживаю изнутри, надавливаю, ловя губами вскрик, а Марго извивается, обхватив мою талию ногами. Она всё ещё в туфлях, и это тоже кажется правильным. И пусть каблук царапает кожу — эта боль лишь новый виток удовольствия.

Я сам почти кончаю, когда она выкрикивает: “Ох, Ворон”, и это всеми забытое прозвище действитвует на меня, как разряд тока.

Закидываю её ноги себе на плечи и вхожу одним резким движением, потому что почти полностью потерял контроль над собой и своими желаниями. Мне нужна она. Сейчас. Вся.

Марго зарывается пальцами в волосы на моём затылке, царапает шею, ловит ритм. Пара мгновений, и мы двигаемся настолько синхронно, словно всю свою жизнь этим занимались. Она подходит мне идеально, и я гоню прочь мысли и сомнения.

Она моя. Всегда такой была. И навсегда останется.

— Карл?

— М-м-м?

— Ладно, спи.

— Нет уж, говори, что стряслось, коль разбудила.

Рассвет только-только окрашивает небо в розовый, а Марго уже не спит. Беспокойная женщина. Я и сам не привык долго валяться в кровати, но именно сейчас, когда Маргаритка так сладко сопела, уткнувшись носом мне в плечо, вырубился наглухо и не прочь был бы ещё полежать. Просто потому, что слишком давно уже не отдыхал по-человечески.

— Ты решишь, наверное, что я мнительная идиотка.

— С чего бы? Говори, давай, не нервируй меня!

Я и правда, готов её хорошенько встряхнуть за плечи, если не перестанет городить огороды и умалчивать о том, что на самом деле беспокоит.

— Я волнуюсь… вдруг Спартак этот придурочный что-то ещё придумает, чтобы “Приют” получить.

Приплыли.

— Обязательно придумает, к бабке не ходи. Но пока нет причины трепать себе нервы, спи.

— Хорошо… — вроде бы, соглашается, но потом снова вскакивает, даже несмотря на то, что моя рука лежит поверх её тела и по идее должна удерживать на месте. — Слушай, а что он может сделать? Ты же его хорошо знаешь? На что он способен?

Тяжело вздыхаю, окончательно попрощавшись с мечтой о нормальном и долгом сне. Марго всегда умела быть настойчивой, и с возрастом, как я посмотрю, ничего не изменилось.

— Тебе оно надо? — предпринимаю вялую попытку избежать этого глупого разговора, но Марго, переполненная страхами и пугающей неизвестностью, решительно кивает.

Вылезаю из кровати, злой на Спартака, что снова ворует моё время. Не мог этот мудак сдохнуть где-нибудь в канаве тихо-мирно? Обязательно было являться в город и путать мне все карты? И какого хрена он вообще удумал к Марго соваться?

Размышляя, достаю из шкафчика пачку сигарет, зажигалку и, усевшись на комод, закуриваю. В комнате довольно светло, и я смотрю на сидящую на кровати “по-турецки” Марго сквозь облако табачного дыма. Она терпеливо ждёт моего рассказа, а я думаю, с чего бы лучше начать. Понятное дело, что особенно жуткие подробности останутся при мне, но о чём-то поведать надо, потому что Маргаритка не успокоится.

— Видела шрам на лице Фомы? — интересуюсь, а Марго кивает. — Спартака затея. Он вообще… парень с богатой фантазией.

Ну и не только на теле Фомы есть отметины авторства Спартака — на мне тоже парочка красуется. Неистребимая память о прошлом.

— Понятно, — вздыхает, хотя ведь и сотой доли не знает и не понимает.

Из меня так себе рассказчик, но не хочу, чтобы Марго надумала себе страхов, которые потом спать мешать будут.

— Мы начинали когда-то с ним вместе. Одновременно пришли в клуб “Чёрные ангелы”, члены которого, скажем прямо, в то время были способны на многое из того, что я потом вытравил из них калёным железом.

— Например? — перебивает, а в глазах искры любопытства мелькают. — Чем они занимались? И ты… ты тоже, да?

Я помню этот взгляд — таким она всегда встречала меня после вылазок на ту сторону. Я мог бы тогда уйти и не вернуться, в любой момент мог. Чёрт возьми, я имел сотни причин не переступать порог интерната вновь, но я знал, что Маргаритка ждёт меня, и только это одно отправляло все доводы рассудка в адскую пропасть. Я не мог её бросить одну, на растерзание рассвирипевшей толпе. И не хотел. Потому всегда возвращался, как бы тошно ни было от собственной слабости.

Но я знал, верил, что так правильно.

Вот и сейчас, Марго сидит на моей, мать её, кровати и глазищами своими под кожу вглядывается. Кажется, может видеть спрятанные под ней вены и артерии, жилы и кости. Но самое главное, моё сердце, превратившееся однажды в кусок льда, но сумевшее оттаять из-за неё. Ради неё.

— Марго, ты же не отстанешь? — усмехаюсь, делая новую затяжку, а ярко-рыжий огонёк трепещет на кончике сигареты.

— Ты же знаешь, что нет.

Она улыбается, закусывая нижнюю губу, и я сдаюсь. Понятное дело, я не кромешный идиот, чтобы с головой окунуть её в свой мир — это было бы слишком жестоко и несправедливо по отношению не только к Маргаритке, но и к нам обоим. Моя жизнь далека от радужных рассветов и хрустальных замков, и о многом знать кому-то просто опасно. И да, ко всему прочему, я просто малодушничаю: боюсь, что если вывалю на Марго слишком много подробностей в один присест, то она сбежит. Ну а кто бы не сбежал? А мне этого очень уж не хотелось бы.

И вздохнув поглубже, закуриваю ещё одну сигарету и начинаю свой рассказ:

— Мне было всего двадцать, когда попал в клуб. В тюрьме я познакомился с Роджером, и после освобождения, в восемнадцать, он показал мне, что только за рулём байка можно почувствовать себя по-настоящему свободным. Как оказалось, свобода очень легко превращается в наркотик и делает людей своими рабами. Так и пристрастился, благодаря рыжему другу, к этой культуре, кочевой жизни и бегущему по венам адреналину.

Уж не помню, как именно нам пришла в голову идея влиться в ряды байкерского клуба. Многие вещи я беспощадно стёр из памяти, чтобы не гнили внутри, не мешали жить.

Сначала были просто претендентами, неофитами, так сказать. По сути, черновая работа: принеси, подай, отнеси, узнай. В двадцать лет, когда за душой нет ни копейки, а энергии в крови столько, что хоть электричество вырабатывай, всё по плечу.

Мы с Роджером влились во всё это дерьмо, нас засосало и закрутило, и мы сразу не поняли, во что вляпались, а когда дошло, стало не до смеха, но и выбраться уже не получалось. Криминал, разборки, всё вместе и каждое в отдельности больно било по психике, перекручивало через мясорубку, но трепыхаться было уже не с руки — увязли.