Да и хрен с ним, прошлого не исправишь. Жалею ли я о чём-то? Нет. Я сам выбрал свою судьбу, сам делал ошибки и расплачиваться за них тоже буду единолично. Простил ли я себя? Тоже нет, но научился жить со своими грехами и совестью в согласии.

Однажды всё скрутилось в такой тугой узел, что пришлось рубить топором, наотмашь. Тогда Роджер лишился глаза — по моей вине, — а я стал президентом клуба, превратившись из Ворона в Чёрного ангела.

Пришлось брать бразды правления в свои руки и ставить жизнь клуба хоть на какие-то, но прямые рельсы.

Опережая твой вопрос, скажу, что: да, в клубе торговали наркотиками, оружием и много чем ещё. Насилие и всё, в таком духе — вот то, с чем потом пришлось бороться. Когда-то силой, когда-то хватало и слов, но с годами клуб “Чёрные ангелы” стал почти приличной организацией. Почти, потому что слишком много сложностей, о которых знать не нужно. Просто смирись, что есть в этой жизни углы, в которые я тебя никогда не пущу, даже если будет стоять вопрос жизни и смерти. Для твоей же пользы.

Но Спартак… когда-то он не получил место президента клуба. Просто так сложилось, но ребята никогда ему не доверяли. С этим ничего не поделаешь, но они, коллективным голосованием, почти единогласно выбрали меня. Не сказать, что я горел этой идеей, мечтал о повышении, но сделанного не воротишь. А Спартак обиделся. Он вообще оказался на редкость мнительным и ранимым мудаком.

Сейчас он мстит. Мне, клубу, городу, из которого пришлось уехать. И периодически он снова возникает, устраивая шухер, наматывая мои нервы на кулак, и всеми силами пытается устранить меня, как жизнеспособную единицу.

— Шрамы… на твоём теле… они из-за Спартака? — спрашивает Марго, а глаза такие огромные, что в них утонуть можно.

Проницательная она всё-таки. А ещё, мне кажется или она на самом деле волнуется обо мне?

— В большинстве случаев так или иначе.

Я не собираюсь вдаваться в подробности, потому что того, что уже сказал, вполне достаточно, чтобы утолить её любопытство. На большее я, увы, не способен.

— Марго, он очень жестокий и беспринципный подонок. Я просто хочу, чтобы ты знала об этом. Раз у нас зашёл этот разговор.

— Спасибо… легче мне, конечно, не стало, но что-то я поняла.

— Что именно?

— Что хрен ему на палочке, а не ключи от “Приюта”!

— Моя девочка, — усмехаюсь, туша окурок в пепельнице. — Но охрану не зря в бар поставили, так надёжнее. Моя паранойя на время, может быть, утихнет.

— Спасибо тебе, — вдруг говорит, приглаживая волосы пальцами.

— За что?

— За всё, что уже сделал. Мне неловко тебя обременять, противно даже, но меня распирает изнутри от чувства благодарности.

Чёрт, в носу что-то щиплет. Старею, наверное, сентиментальным становлюсь. Но, чёрт возьми, мне приятно это чувство, радостно делать хорошо этой женщине.

— Слушай, может быть, закроешь пока бар? — предлагаю, переводя тему. — На время, пока мы со Спартаком не разберёмся.

— Зачем это? — удивляется, а во взгляде чистое упрямство.

— Просто потому, что так намного безопаснее. Уедешь куда-нибудь, отдохнёшь.

Это и правда, могло бы стать неплохим выходом. Временная мера, которая облегчила бы мне задачу.

— Нет, и не уговаривай! — Встряхивает головой, а чёрные волосы водопадом по плечам.

— Почему упираешься?

— Потому что не привыкла пасовать перед всяким моральным мусором.

Вздыхаю, потому что понимаю: её не сдвинуть с места.

— Упёртая какая…

— А то! Но вообще, пока Миша не уедет, я никуда не сунусь. Мало ли…

Это её “мало ли” серпом по яйцам.

— Материнский инстинкт, да?

— Он самый, — подтверждает, решительно кивая. — Ну не могу я его оставить в городе, а самой рвануть куда-то отдыхать. Немыслимо! Да и Алёна… нет, даже слышать ничего не хочу!

— И долго Миша в городе будет?

— Ещё две недели.

Ясно, значит, раньше этой даты бесполезно заводить с Марго разговор об отъезде. Ладно, придётся, значит, решать проблемы по мере их поступления. В первый раз, что ли, на бегу ориентироваться?

— Есть хочешь? — спрашиваю, чтобы увести все эти дурацкие разговоры о Спартаке и его заморочках в сторону.

— Немного, — кивает и смотрит на меня хитрющими глазами. — Кто-то ненасытный, а я потом, между прочим, ходить нормально не могу. В моём возрасте это вредно вообще-то.

За один длинный шаг преодолеваю расстояние между нами. Чуть толкаю Марго, а она падает на спину, смеясь. Опираюсь на кулаки по обе стороны от её тела и нависаю сверху:

— Чтобы я больше этого не слышал, поняла?

— О чём ты? — замирает, впиваясь в мои глаза взглядом. — Я не понимаю.

— Всё ты понимаешь, — хмыкаю и ложусь на неё сверху, пытаясь не придавить ненароком. — Ещё раз скажешь что-то о своём возрасте, разозлюсь. Поняла меня?

— Разозлишься? — переспрашивает, а тёмные брови ползут вверх.

— Да, Марго, разозлюсь. И да, лучше тебе не видеть меня в гневе. Неприятное зрелище.

Касаюсь губами кончика её носа, а она морщится и тихо вздыхает. И вот, когда я уже снова готов взять её прямо здесь и сейчас, раздаётся мелодия мобильного.

Не моего.

И ведь так было хорошо… нет, нужно было кому-то позвонить. Это не Миша, потому что на него стоит очень бодрая и заливистая мелодия, и не кто-то из сотрудников… тогда кто?

Карл освобождает меня из кокона своих объятий и ложится на спину. Покрытая чёрными татуировками грудь — тату на его теле выполнены исключительно в тёмных оттенках — вздымается и опадает в такт тяжёлому дыханию, а мне ругаться хочется: такой момент испортили! Да чтоб им пусто было, звонарям этим!

Так, где этот телефон вообще?

Встаю с кровати, оглядываюсь и замечаю жужжащий и звонящий аппарат, лежащий на полу. Как он вообще здесь оказался? Кажется, совсем не помню, как оказалась в этой комнате — в голове туман, и позволь я себе задуматься о том, что вытворяла, легко бы могла сгореть со стыда. Взрослая женщина, а развело меня, точно девчонку, но я не жалею. Карл — единственный мужчина, с кем могу позволить себе быть самой собой и просто расслабиться, получая удовольствие. Для этого мужчины не существует табу, запретов и барьеров — он ледяной шторм и самая горячая вулканическая лава. И меня несёт вперёд течением его страсти, засасывает в воронку, а я и рада.

На экране незнакомый номер, а меня одновременно бросает и в жар, и в холод. Тьфу, чёрт, какая-то я дёрганая стала, нервная. Надо завязывать. Успокойся, Марго! Успокойся, кому сказала?!

— Я вас слушаю, — говорю, сняв трубку, а на линии раздаётся какой-то щелчок. — Говорите!

— Маргарита Олеговна? — интересуется незнакомый женский голос. — Вас беспокоят из охранной компании. На пульт поступил сигнал, что в бар “Приют одинокого путника” было совершено незаконное проникновение. Сработала сигнализация. Наши сотрудники уже выехали по адресу, просим и вас присутствовать.

— Да-да, я скоро буду!

Вешаю трубку и принимаюсь лихорадочно собираться. Я не преувеличивала, когда говорила, что “Приют” находится в безопасном районе. За двадцать два года, что я работаю там, начиная ещё барменом — до того, как у нас с Валерой вообще наметились хоть какие-то романтические отношения, — бар пытаются взломать впервые. Раньше даже не было тревожной кнопки, лишь после смерти мужа я озаботилась вопросом хоть какой-то, но безопасности. Порой даже жалела, что раз в месяц перечисляю охранной фирме довольно приличную сумму, но понимала, что так правильно. Но вот, что произошло сейчас?

— Что стряслось? — спрашивает Карл, возникая рядом.

— Мне нужно ехать, — пыхчу, пытаясь одновременно надеть чулки и застегнуть “молнию” платья. Само собой, ничего не выходит, но я упорна. — В бар кто-то вломился, мне с пульта охраны звонили.

— Херня какая-то, — замечает, тоже принимаясь одеваться.

— Ещё какая! — выдыхаю, когда война с одеждой мною выиграна. — Так что я поехала, не провожай.