— Не прикидывался лаптем, — хмурюсь, допивая содержимое стакана. Виски согревает изнутри, но голова пока ясная. — Сам знаешь, сколько на мне гадости налипло, не содрать. Я ж другим не стану, а она… хорошая она, в общем.

— Вот и радуйся, придурок, что нашёл хорошую, а не какую-нибудь шалаву подзаборную, которой только бабки и адреналин нужны.

— Ладно, это всё фигня… другой разговор есть.

Роджер удивлённо заламывает бровь, а я рассказываю ему о Спартаке. По мере развития истории друг мрачнеет, уходя всё глубже в себя, и я уже жалею, что начал об этом говорить.

— Я так надеялся, что он сдох, — чуть не выплёвывает и морщится.

— Как видишь, живее всех живых.

Роджер чертыхается сквозь сжатые зубы, шумно выпускает воздух и подливает виски в опустевшие стаканы. Закуривает молча, а я слежу за тем, как медленно, со скрипом и нервным подёргиванием левой щеки к нему возвращается самоконтроль.

— Карл, я очень тебя прошу: держи себя в руках и не поддавайся на его провокации. Он гнилой, но ты же у нас умный. Просто думай на пару шагов вперёд. Пусть подавится.

Киваю, потому что полностью согласен: лихорадить — лишнее. Ярость и злоба должны быть ледяными, рассудочными, а иначе — сгоришь, и даже пепла не останется.

Дальше общаемся о слишком многом, хоть со стороны и может показаться, что ни о чём важном. Просто мы давно уже умеем понимать друг друга с полуслова и случайного взгляда. И от этого мне спокойно.

Вдруг краем глаза замечаю какой-то переполох в зале: несмотря на преимущественную темноту, широкий участок вокруг сцены освещён лучше. И там…

— Драка! — озвучивает мою мысль Роджер, а я, сощурившись, присматриваюсь.

Да твою ты мать, быть того не может!

— Я сейчас, — выдыхаю и почти бегу к двери.

Роджер, не желая отставать, несётся следом, и за считанные мгновения мы оказываемся в зале. По пути расталкиваю всех, кто сам не догадался отойти в сторону, чтоб не зацепило. Нет, мне не могло показаться, не могло. Но, мать их, пусть это будет неправдой.

Чёрт, я обещал сделать всё правильно, просил Марго не волноваться, но по всему выходит, что обещание не сдержал. Укол вины причиняет почти физическую боль, но я отмахиваюсь от неприятных ощущений, потому что пока не время заниматься самоедством. Для начала нужно понять, по какой причине драка организовалась.

— Что тут, вашу мать, происходит? — ору, чтобы перекричать громкую музыку. — Какого чёрта?!

Со всех сторон уже бегут охранники, Феликс что-то говорит в шипящую рацию, а я отпихиваю в сторону одного из своих сотрудников и обхватываю рукой шею Миши. Чуть надавливаю, прижимая его голову к своему плечу, а он замирает от неожиданности. Мне всё-таки удаётся воспользоваться его замешательством и заставить отпустить какого-то парня, которого он весьма серьёзным образом пытался прикончить.

Я не знаю, кто этот бедолага, но досталось ему знатно: нос разбит, а вокруг глаза стремительно наливается фингал. Миша орёт что-то, пытаясь снова вцепиться в горло своей жертве, но я держу крепко, не вырвется.

Роджер тем временем уводит пострадавшего в сторону кабинета охраны, где можно найти бинты, обезболивающее и прочую требуху. И хорошо, иначе Миша не успокоится.

А тот брыкается и орёт, но с каждым мгновением ярость стихает, пока он не становится спокойнее, но я всё равно не тороплюсь его отпускать.

— Или успокойся сам или придушу до обморока, — ору ему в ухо, а он дёргается и затихает.

Сейчас я уже в состоянии заметить, что вокруг нас образовалось плотное кольцо из любопытных, но Феликс призывает всех вернуться к своим делам. Спектакль окончен, не на что тут больше смотреть.

Бросаю взгляд на сцену, а Алёна, чтоб её, в одних трусах, расшитых пошлыми блёстками, стоит на сцене и, обхватив себя руками за плечи, смотрит на меня огромными глазами. Впервые я вижу отголосок настоящей живой эмоции, а не фальшивую наивность. Сейчас она похожа на маленькую перепуганную девочку, даже плечи трясутся. Взмахиваю головой, а она убегает в гримёрку, потому что и пьяному ежу понятно, что парни подрались не из-за билетов на футбол.

От баб точно, одни проблемы.

Толпа, окружавшая нас, всё-таки внимает убедительным доводам Феликса и рассеивается. Человеческому любопытству наступает предел, когда смотреть уже больше не на что. Стелла, привычная ко многому, умеет весьма быстро ориентироваться в ситуации, и через несколько минут со сцены льётся томная музыка, и одна из девушек уже обвивает стройным телом шест.

Работа продолжается. Несмотря ни на что.

Миша как-то сник и даже обмяк, и это даёт возможность утащить его в свой кабинет. Не сопротивляется — наверное, скачок адреналина отнял у парня все силы, и это меня вполне устраивает. Всё-таки не хотелось бы его связывать или применять какие-то другие средства усмирения. Правда, если потребовалось бы, глазом не моргнул и в цепи его заковал, потому что ощущаю какую-то ответственность, что ли, за этого пацана.

А ещё я чувствую себя некомфортно. Терпеть не могу нарушать обещания, но ничего не поделаешь — всё случилось так, как случилось.

— Отпустите меня! — требует Миша, когда мы почти доходим до моего кабинета.

— Конечно, отпущу, — обещаю и вталкиваю в открытую дверь.

Убегая разнимать драчунов, мы с Роджером даже не прикрыли её. — Располагайся и чувствуй себя как дома.

Миша хмурится, глядя на меня, и растирает покрасневшую шею. Да, наверное, я переусердствовал, пока тащил его сюда, но ничего страшного, на части не развалится.

— Вы Карл, да? — уточняет, словно глазам своим не верит. — Как вы… я не понимаю. Это вас мама послала, что ли?

Что, мальчик, не ожидал меня здесь увидеть? Да вообще, наверное, не ожидал.

— Никто меня не посылал.

— Тогда, что вы тут делаете?

Смотрит на меня недоверчиво, моргает даже пару раз, словно наваждение пытается прогнать, а я понимаю его замешательство. Ну, что поделаешь? Жизнь иногда преподносит сюрпризы. Я вот, например, тоже не ожидал, что сын Марго устроит драку в моём баре.

— Туалеты мою в свободное время.

Миша дёргает плечом и криво улыбается. Ну, у меня специфическое чувство юмора, конечно, но парень явно расслабляется постепенно. Это хорошо.

— Рассказывай, что ты тут устроил, — почти требую, но Миша молчит, рассматривая кабинет. Он почему-то избегает моего взгляда, а мне от этого некомфортно. Боится, что ли? — Выпить хочешь?

Понимаю, что спаивать парня, наверное, не самая лучшая идея, но ему это нужно. Может быть, хоть бледным таким быть перестанет.

Такие же чёрные, как и у его матери, глаза лихорадочно блестят, а я жду, когда он соберётся с мыслями и начнёт говорить.

— Это ваш кабинет? — спрашивает вдруг, хотя это и не то, о чём говорить сейчас нужно.

— Да, мой.

— И клуб ваш?

— Мой, — киваю, потому что нет смысла обманывать и что-то скрывать.

— А эта с… Алёна то есть, значит, работает у вас?

— Уже нет, я её уволил.

— Плохо задницей трясла? Или клиентам недостаточно хорошо отсасывала?

Он явно на пороге грандиозной истерики, но я не дам ему слететь с катушек. Слишком хорошо знаю, чем такое закончиться может.

— Слушай меня сюда, мальчик, — начинаю и подхожу к столику, где всё ещё стоит бутылка виски. Мы с Роджером и трети не выпили, всё больше языками трепали, потому для терапии разбитого сердца ещё достаточно спиртного. — Да, в этом клубе есть приватные комнаты. Да, это не самое приличное место в городе, но Алёна здесь просто танцевала.

Миша молчит, сжимая и разжимая кулаки, а воздух из лёгких выходит с болезненным свистом. Он сейчас больше напоминает раненого зверя, но жалеть нельзя. Лучше в морду заехать, чем жалеть.

— Присаживайся, не стой столбом.

Миша зажмуривается и встряхивает головой, а на смуглом лице лихорадочный  румянец вспыхивает. Сейчас парень так подавлен и почти уничтожен предательством, что смотреть больно. Не мешаю ему молчать, в мыслях своих скорбный путаться. Пусть немного в себя придёт, пусть успокоится — с холодным рассудком всё кажется намного проще. И даётся легче.