Само полуразрушенное строение, бывшее некогда скотобойней, зияло темными провалами окон и дверей. Покосившаяся крыша грозила совсем обвалиться и держалась лишь на честном слове, широкий двор, давным-давно порос бурьяном, в котором можно было потеряться и плутать как в самом настоящем лабиринте, не имея возможности выбраться на свет. Стены здания покосились от ветра и погодного ненастья. Лишь только высокая, в полтора человеческих роста, каменная ограда, каким-то чудом уцелела и стояла, гордо храня то, что уже никому и не требовалось охранять. Вряд ли нашелся бы смельчак, готовый на то, чтобы с риском для собственной жизни пересечь широкий двор, чтобы затем рисковать быть погребенным под обрушившейся крышей.
В паре шагов от этой добротной, возведенной на века ограды, чья-то заботливая рука некогда посадила куст эльмариса. Он разросся, раскинул в стороны гибкие ветви, и в эту летнюю ночь, особенно благоухал, перебивая даже смрад от городской свалки, да сточных канав, куда некогда сливали отходы.
Стоит ли говорить о том, что это место мало кто посещал, и уж точно никому не было нужды приходить сюда ночью. Пустырь и находящаяся позади скотобойни свалка, никак не располагали к романтике и не могли служить убежищем или пристанищем даже для нищих и отверженных. А брать в заброшенном строении тоже было совершенно нечего — все что, так или иначе, могло пригодиться, ушлые горожане растащили еще тогда, пять лет назад, считая, что бывшему хозяину, в тюрьме, вряд ли пригодится хоть что-нибудь из его добра.
Тем подозрительнее выглядели две темные фигуры, закутанные в плащи с капюшонами, осторожно пробирающиеся к самой скотобойне. Они попеременно останавливались и окидывали окружающее пространство внимательными взглядами, как будто беспокоясь о том, что кто-то может их здесь заметить, совершенно не принимая в расчет, что ночь темная и луна лишь изредка выглядывает из-за облаков, чтобы осветить призрачным светом землю. Один из странных посетителей сего, в высшей степени неромантичного места, сгибался под тяжестью корзинки, которую тащил в руках. Приблизившись к самой ограде, именно он вдруг остановился и тяжело вздохнув, поставил свою ношу на землю.
— Ты чего? — хриплым шепотом вопросил его подельник. — Идем дальше, а то еще заметит кто.
— Никто не заметит, — утирая пот со лба, для чего откинув за спину капюшон плаща, произнес первый. — Нет здесь никого, и никогда не бывает. Проклятое место.
И он был прав по-своему. В здравом уме мало кто отважится на то, чтобы пробраться в ночи к самой скотобойне, да это обычно и не нужно никому. Да где ж было знать этим злоумышленникам о том, что там, всего в нескольких шагах от них, у самой ограды, притаился, прижавшись к земле, один маленький вор, который этой ночью назначил здесь место встречи со своим закадычным другом.
Дер появился на месте встречи первым. Маленькая фигурка пересекла пустырь, раскинувшийся между последними в этой части города строениями и самой скотобойней, и притаилась невдалеке от цветущего куста эльмариса. Парнишка уселся на землю, и принялся ожидать своего товарища. Но вместо знакомой фигуры на открытом пространстве показались двое. Они кутались в широкие плащи и оттого еще больше привлекали к себе внимание маленького наблюдателя — кто ж в такую теплую ночь с головой под плащом хоронится? Дер насторожился, почти припал к самой земле, чтобы его невозможно было заметить, и прислушался. Он молил светлых богов, чтобы его товарищ не появился сейчас и не спугнул эту парочку. Почему у маленького постреленка возникло такое желание, он и сам не мог объяснить. Просто чуял, как и всегда в минуты опасности, что лучше будет, если эти двое его не заметят. Мальчишка затаил дыхание и еще плотнее прижался к земле, не стремясь выдавать свое здесь присутствие.
Незнакомцы остановились в нескольких шагах от того места, где ни жив ни мертв затаился маленький беглец, и один из них откинул с лица капюшон и что-то поставил на землю. Со своего места Дер не мог рассмотреть, что там было такое, а высовываться, для того чтобы удовлетворить любопытство, побоялся.
— Фух, жарко-то как, — произнес второй злоумышленник (а в том, что это не добропорядочные жители Падара, решившие прогуляться теплой ночью, парнишка был уверен) и Дер с удивлением отметил, что это женщина, к тому же смутно ему знакомая. — Ирган, давай не пойдем внутрь. Я боюсь. Жуткое место. Небось, и душ неупокоенных тут немеряно. А ну как сейчас кто набросится?
И только когда она закончила говорить, Дер вспомнил, кто это. Сейра, бывшая работница увеселительного заведения матушки Вилены. Того самого заведения, в котором провел первые пять лет своей жизни незадачливый воришка. Потому-то теперь он так легко узнал в этой сгорбленной фигуре, некогда прелестную женщину, которая по праву считалась жемчужиной веселого дома и многие знатные и богатые господа приходили под покровом ночи в заведение мамаши Вилены лишь затем, чтобы провести несколько часов в объятиях этой прелестницы. Правда теперь она уже ни капли не напоминала ту ослепительную красавицу, что появилась на пороге увеселительного заведения мамаши Вилены и несколько лет была на самом пике популярности, так как могут только девицы легкомысленного поведения и определенной профессии. Жизнь была несправедлива к Сейре. И на смену популярности, пришла забитость и полуголодное прозябание на задворках Падара. А случилось вот что: однажды пьяный клиент решил поиграть и плеснул ей на лицо горячее масло. Глаз спасти удалось, мамаша Вилена не пожалела золота, щедро расплатилась с магом-лекарем, но увы, вернуть лицу Сэйры былую красоту, маг не смог. Безобразный шрам теперь пересекал некогда симпатичную мордашку от лба до подбородка. Само собой, что такая «красотка» матушке Вилене была совершенно не нужна, и Сейре пришлось выживать уже самостоятельно. Теперь женщина подрабатывала подавальщицей на постоялом дворе, в самом злачном районе Падара, да и клиентов себе там же искала. Тяжелая жизнь, голод и пьянство довершили дело.
И ее спутник был знаком парнишке. Известный в определенных кругах дебошир и пьяница, готовый за медную монетку отправить на тот свет даже родную матушку. И что им здесь понадобилось в самый темный час?
— Ты как хочешь, — подал голос тот, кого Сейра назвала Ирганом и Дер еще больше уверился в том, что знает их обоих, — но я этого делать не стану.
— Ты что!? — воскликнула женщина, но тут же получила тычок в бок.
— Тихо ты, дура. Еще услышит кто, и поймает нас здесь с этим.
— Да кто услышит-то?! Нет тут никого. А мне моя шкура дорога еще, нельзя нам теперь на попятную, никак нельзя.
— Так я ж и ничего такого, — забормотал, оправдываясь Ирган. — Но рук в крови марать не стану и грех на душу брать не хочу. Тут оставим. Глядишь, время и сделает все за нас. Да и мы перед богиней-матерью ни в чем не неповинны будем.
— Ишь, — подколола его подельница. — Про богиню-мать вспомнил. Да вот только ей все равно. Она уже давно смотрит в другую сторону, и думать про нас с тобой не думает.
Мужчина ей ничего не ответил, лишь подхватил свою ношу и сделал еще несколько шагов к кусту эльмариса, раскинувшему свои ветви почти до самой земли. Он огляделся по сторонам, словно пытаясь убедиться в том, что никто его не видит, постоял немного, вдыхая пьянящий аромат белоснежных цветов, даже не подозревая о том, что отойди он шага на два влево, вполне может наступить на одного не в меру любопытного свидетеля их ночного преступления. А затем, кряхтя, раздвинул ветви дерева, свисающие до самой земли, и устроил там, меж корней корзинку, что до этого держал в руках, что-то прошептал, но так тихо, что даже Дер, который дышать боялся и все плотнее прижимался к земле, не смог расслышать ни словечка.
После всего этого, Ирган прикрыл место схрона раскидистыми ветвями эльмариса и вернулся к своей подруге.
— Идем отсюда, а то, не ровен час, стража появится, — шепнул ей и, ухватив под локоть, поволок в сторону города.
— Чего ей здесь делать? — возмутилась женщина, стараясь не отстать от своего спутника. — Стражники по таким местам не ходят. Им и в кварталах богачей дел хватает, чтобы еще по всяким закоулкам шастать. Чай туда дураков не берут, жить всем хочется.
