Демон делал с ней всё, что только хотел, терзал, насиловал, и смеялся. И в глазах был холодный огонь. Нет, ему не было её жаль, ему нравилась эта власть.

— А ещё, у меня подарочек для тебя! — Умберту рассмеялся, и застегнул на руке девушки тонкий металлический браслет. — Эта штучка полностью блокирует твою магию. Это чтобы ты помнила своё место и не слишком расслаблялась на задании. — Он рассмеялся и исчез.

И вместе с ним исчез шикарный замок. Мария лежала на земле, израненная, обнажённая. Елисей подбежал к девушке, завернул её в свою кофту и осторожно взял на руки.

— Мэри… Мэри… Ты… Жива?.. — Голос его дрожал.

Казалось, в глазах не было ничего, бездна. Она потерла запястье, где как наручник, красовалась серебряная змея. Символ принадлежности высшему демону — тому, кому не могли поставить метку, надевали этот наручник. Она улыбнулась разбитыми губами.

— Да ладно, что со мной будет? Через пару минут моё тело вновь зажигает, сможешь продолжить… — Она рассмеялась, словно в забытьи. А потом вздохнула, увидев, что перед нею вовсе не демон. Она смотрела с каким-то ужасом. — Зачем ты здесь? Уходи немедленно! Сказала же, оставь меня! Почему ты не понимаешь, глупый мальчишка? — Впервые за сотню лет по её щекам скользнули слёзы, скупые, но их соль так обжигала раны… Девушка дрожащими руками пыталась прикрыть наготу и скрыть увечья.

— Прости… Прости… Я не смог тебя защитить… — Обнимая её бережно и нежно, Елисей опустился возле костра. — Если бы я знал… Я не оставил бы тебя одну. И это всё из-за меня… Прости, прости меня, Мэри… Я… Выполню твою просьбу, пожалуй, это единственное, что я могу сделать для тебя… Но до Москвы мы дойдём вдвоём. Я не оставлю тебя больше. — Он смотрел в её глаза и пальцами аккуратно вытирал её слёзы.

— Глупый мальчишка! Ты не слышишь меня. Я сама виновата во всем этом, сама и расплачиваюсь. На моей совести слишком много жизней, слишком много грехов. Ненавидь меня, проклинай, но не смей жалеть! Посмотри на меня, я погубила этот мир, я отвечаю за это, теперь я даже помочь не смогу… Я знаю, что у тебя моя сумка, позволь я приведу себя в порядок, и не смотри на меня так тоскливо. Всё что можно было сломать, давно сломано, я даже чувствовать не умею. — Мэри вытерла глаза, удивляясь слезам. А самым удивительным было, то, что раны её не заживали так быстро, как обычно.

Елисей опустил её на землю, помогая встать, протянул сумку, и вновь сел, глядя лишь в огонь, чтобы дать девушке возможность спокойно одеться.

— А тебе не требуется помощь? Раны точно заживут сами? — Голос его звучал тихо и робко.

Он всё ещё винил себя в произошедшем, а ещё в том, что так привязался к ней, в том, что ненавидеть он её не мог, в том, что полюбил…

День был прохладным и пасмурным. Ветер терзал хрупкое тело девушки, трепал волосы, а она была лишь в одной кофтёнке Елисея. Поднявшись на нетвердых ногах, кутаясь в эту кофту, она будто старалась согреться не от погоды, а от холода внутри.

— Спасибо… — Тихо шепнула она, в глазах были слёзы и столько тоски, что парень, кажется, забыл, как дышать, сочувствовать ей… вздор. — А раны, да заживут, наверное.

Где-то за километр от их привала был почти пересохший водопад. Выжженные окрестности и маленький ручеёк, там где водопад некогда ниспадал мощным потоком. Теперь вода едва текла, и такой струйкой едва можно было вымыться, но Марии было всё равно, лишь бы смыть с себя эту грязь, смыть позор и унижение.

Вода терзала раны, жгла, и слёзы которые все же пролились, вода скрывала. Нет, не увидит он её слез, не увидит что она сломанная и что ей больно. Раны заживали, но медленно.

Вымывшись, девушка тут же собрала волосы. Оделась, наглухо закрывая тело, что бы парень даже не хотел смотреть на неё. Да и погода прохладная вполне это позволяла. Джинсы и водолазка, кеды и убранные волосы. Водолазка, всё же, подчеркивала стройную и нежную девичью фигурку. Так она и вернулась к парню, держа в руках его кофту. А он, кажется, так и сидел не шелохнувшись.

Елисей не взял кофту из её руки, а взял девушку за запястье, притянул к себе и усадил её рядом, мягко обняв за плечи, словно бы стараясь поделиться с ней своим душевным теплом, хоть немного согреть и утешить. Улыбка его была печальной, но всё же, очень тёплой и искренней. И в нём всё ещё горел тот огонёк, тот свет уверенности и решимости, и в глазах была всё та же чистота.

Совсем ещё мальчишка, юнец, — пронеслось в её голове. Только с ним было так тепло, спокойно и светло. В его глазах горел огонь жизни, полный мечты и ожидания, надежды на лучшее. Её же глаза казались потухшими и безжизненными… да и вообще жила ли она? Тугая коса волос цвета горького шоколада, бережно облегала её голову, представляя собой нечто вроде венка.

Девушка достала сигареты, и нервно закурила. Она вдруг начала странный разговор, сама не понимая, зачем и для чего…

— Знаешь ли ты, Елисей, кто я? Нет, не сейчас, правильнее сказать — кем я была в прошлом… — Она закрыла глаза и глубоко затянулась, пробуя на вкус дым сигареты, получая от этого наслаждение. Скорее, этот разговор она вела сама с собой, нежели с парнем, который замер, слушая её голос. — Хотя, откуда тебе знать, тебе отроду-то лишь восемнадцать… — Усмехнулась, Словно прочитав его мысли. — Я — Мария Михайловна Романова. Да, та самая, которая племянница последнего императора. Член императорской династии, которая правила этой землей триста лет. — Девушка горько улыбнулась. Глаза оставались так же безжизненно пустыми. — Ты хотел бы спросить, почему я, столь знатная особа, связалась с демонами, продала душу… Я расскажу… Только не перебивай и не смотри на меня как на жалкое и слабое создание.

Это был 1917 год, февральская революция. Около двухсот лет назад. Сейчас это подают как великую бескровную революцию, рассказывают как всё гладко и хорошо прошло. Но они не знают, они не жили в это время… А крови было пролито немало.

Восставшие солдаты и чернь расправлялись с каждым, кто не занимал их сторону, грабили дома аристократов, насиловали и убивали с особой жестокостью. Кровь лилась рекой. Все, кто мог, тогда бежали заграницу, спасая только свои жизни…

Власть. Сколько жизней она загубила.

Казалось бы, совсем недавно императорская фамилия отпраздновала триста лет правления… Мы были детьми. Мы радовались жизни, и нам тогда казалось, что люди нас любят. Но кто же думал, что те, кто приветствовали нас, будут нашими же палачами.

Дядя был добрым и мягким человеком и управление империей, такой большой как эта, была для него тяжким бременем, да и кто же справится…

Он любил семью и простые человеческие радости. Сам занимался с детьми, был готов помочь каждому и не знал, как предотвратить нависшую бурю. Он любил эту страну и людей любил. После отречения нам всем предлагали бежать, но что отец, что дядя отказались, готовые принять любой исход. Папа пытался отправить маму и нас с сестрой в Германию, к её сестре, но женщины тогда были другими, и мама моя осталась, не согласившись покинуть любимого мужа даже ради детей.

Вся прислуга разошлась, остались только трое которые были верными нам и разделили нашу судьбу. Отец добровольно отдал всё, что мы имели, и нас выслали на окраину в какую-то богом забытую избушку с огородиком. Но нам большего и не нужно было. Мы просто хотели жить. Императорскую семью же выслали в Сибирь, где вскоре и расстреляли. Тогда решили уничтожить всю фамилию Романовых и стреляли всех. И нас тоже не обошло это.

Когда Питер охватили волнения, в наш дом ворвалась обезумевшая толпа восставших, это были солдаты и рабочие. Они знали кто мы. Меня, сестру и мать заставили смотреть на то, как отца забивают толпой просто за то, как они выражались что он "буржуй" да ещё и брат императора.

Хорошо, что мать хотя бы убили быстро и не мучали. А мою сестру, которой едва исполнилось четырнадцать лет, изнасиловали толпой и убили на моих глазах. Она была ребенком, не виноватой ни в чём. Со мной сделали тоже.