В трактате «О героическом энтузиазме» Бруно писал: «Смерть в одном столетии дарует жизнь во всех следующих веках». А в 1889 году на Площади цветов был торжественно открыт памятник философу-еретику. Надпись на постаменте гласит: «Джордано Бруно – от столетия, которое он предвидел, на том месте, где был зажжен костер».

Нередко Джордано Бруно приписывается фраза:

– Сжечь – не значит опровергнуть.

На самом деле эта фраза появилась во Франции в середине XVIII века, а сама мысль принадлежит французскому гуманисту XVI века Себастьяну Кастеллио. В 1554 году, под впечатлением казни Мигеля Сервета женевскими кальвинистами, он опубликовал трактат «О еретиках». Здесь говорилось:

«Убить человека – не значит опровергнуть учение; это значит только убить человека». И еще: «Вера доказывается не сожжением людей на костре, но восхождением на костер ради своей веры».

Для всего Рима Брут был живым примером республиканца старого закала. Неудивительно, что он участвовал в заговоре против Юлия Цезаря и убийстве диктатора.

Смерть Цезаря положила начало гражданской войне. 23 октября 42 года до н. э. республиканцы были наголову разбиты у македонского города Филиппы.

Согласно Плутарху, когда наступила ночь, Брут поднял глаза к усыпанному звездами небу и произнес (разумеется, по-гречески) строку из трагедии Еврипида «Медея»: «Зевс, кару примет пусть виновник этих бед!»

На предложение бежать, пока есть еще время, он отозвался:

– Вот именно, бежать, и как можно скорее. Но только с помощью рук, а не ног.

Прощаясь с друзьями, Брут сказал, что он счастливее своих победителей: за ним остается слава нравственной доблести. Затем он упер рукоять меча в землю и бросился на обнаженный клинок.

Однако римский историк Дион Кассий вкладывает в уста Брута не стих Еврипида, а восклицание Геракла из трагедии неизвестного греческого автора:

– О жалкая Добродетель! Ты всего лишь пустое слово. Я тебя глубоко почитал, а ты оказалась рабыней Фортуны.

В историю вошли именно эти слова – они идеально подходили к образу Брута как стража республиканской добродетели.

В год своего 90-летия Брэдбери заметил, что сотня лет «звучит как-то солиднее». «Мне бы сразу выдали какую-нибудь премию. Ну, хотя бы за то, что я еще не умер».

Он умер два года спустя, а за два дня до смерти, 4 июня 2012 года, в журнале «Нью-Йоркер» появилось его последнее эссе – «Возьми меня домой».

Рей вспоминал, как в детстве ночью он мог выбежать из дома на лужайку и, повернувшись лицом к красному свету Марса, закричать: «Возьми меня домой!», чтобы унестись туда, где пыльные бури неслись к древним городам над пустынями мертвых морей.

Вечером 5 июня Рея отключили от аппарата искусственного дыхания. Врачи надеялись, что он сможет дышать самостоятельно. Дышать он не смог, но от подключения к аппарату наотрез отказался. Ему дали морфин, и он уснул навсегда.

Во множестве откликов на смерть Брэдбери цитировались написанные им когда-то слова:

Почти четверть века Буйе возглавлял парламент (высшую судебную инстанцию) Бургундии. Но больше его увлекала история и словесность. В 1727 году он был избран во Французскую академию, что было высшим признанием литературных заслуг.

Еще он был страстный библиофил: его библиотека насчитывала 35 тысяч томов. (Для сравнения: библиотека Вольтера была впятеро меньше.)

Буйе умер в Дижоне 17 марта 1746 года. В ночь перед смертью он сочинил стихотворную латинскую эпитафию, в которой говорит о себе:

У постели умирающего сидел его друг, ученый иезуит Франсуа Оден. Он заметил, что Буйе погружен в какое-то очень глубокое созерцание. Оден спросил, что с ним происходит. Буйе дал знак не беспокоить его, но Оден настаивал.

Тогда Буйе с огромным усилием произнес:

– Я высматриваю Смерть.

Жорж Буланже воевал в Африке, Индокитае, Италии и на франко-прусской войне. В 1886 году он стал военным министром.

В армии он был популярен настолько, что его всерьез прочили в диктаторы, даже после того как в 1887 году ему пришлось уйти из правительства. Возникло влиятельное движение «буланжистов». Однако власть проявила твердость, и в 1889 году генерал во избежание ареста уехал в Бельгию вместе со своей любовницей Маргерит де Боннемен.

Два года спустя Маргерит умерла от чахотки и была похоронена в бельгийском городке Иксель. На ее могильной плите Буланже велел выбить надпись:

29 сентября 1891 года Буланже написал:

Затем он написал письмо к матери и составил список лиц, которым следовало послать уведомление:

«Генерал Буланже покончил жизнь самоубийством».

На другой день он застрелился на могиле Маргерит.

На их общей надгробной плите была добавлена надпись, составленная Буланже:

Эта смерть заставила пролить слезы многих дам. Иначе отнеслись к ней не склонные к сентиментализму политики и военные. Их мнение выразил Жорж Клемансо: «Он умер, как жил, – как младший лейтенант».

В первые месяцы 1940 года уже смертельно больной писатель диктовал жене окончательный вариант «Мастера и Маргариты». Его последние слова записаны в дневнике Елены Сергеевны Булгаковой.

7 марта, за три дня до смерти, жена сказала ему: «Я даю честное слово, что перепишу роман, что я издам его, тебя будут печатать!» Булгаков слушал довольно осмысленно, а потом сказал:

– Чтоб знали… чтоб знали…

8 марта он обратился к жене со страстным монологом:

– …Ты была моей женой, самой лучшей, незаменимой, очаровательной… Когда я слышал стук твоих каблучков… Ты была самой лучшей женщиной в мире… Божество мое, мое счастье, моя радость. Я люблю тебя! И если мне суждено будет еще жить, я буду любить тебя всю мою жизнь. Королевушка моя, моя царица, звезда моя, сиявшая мне всегда в моей земной жизни! Ты любила мои вещи, я писал их для тебя… Я люблю тебя, я обожаю тебя! Любовь моя, моя жена, жизнь моя!