«Англия, – заметил как-то Оскар Уайльд, – подарила миру одну великую поэтессу – Элизабет Баррет Браунинг». С ее именем связана также одна из самых трогательных историй любви.

В детстве и юности Элизабет получила прекрасное домашнее образование, но также обзавелась набором различных недугов. Поэтому родные, и особенно – деспотичный отец, относились к ней как к инвалиду. Она почти не вставала с кровати, а от болей спасалась опиумом и морфием.

Стихи она начала писать очень рано. Среди ее читателей оказался не слишком известный тогда поэт Роберт Браунинг. 10 января 1845 года он написал Элизабет восторженное письмо. Их переписка, составившая 573 письма, вскоре превратилась в любовную. Именно в это время Элизабет создает свои «Сонеты с португальского», один из известнейших в женской поэзии цикл стихов о любви.

Элизабет было уже 39 лет – на 6 лет больше, чем Роберту, и представить себя его женой она не могла:

Тем не менее в сентябре 1846 года Роберт тайно обвенчался с Элизабет и увез ее в Италию. Здесь, на Юге, она не только встала на ноги, но даже смогла ходить в горы. Во Флоренции, где поселились супруги, у них родился сын. После издания в Англии «Сонетов с португальского» Элизабет Браунинг стала знаменитостью.

На ее долю выпало ровно 15 лет счастливой замужней жизни. В июне 1861 года она сильно простудилась. Никто не подозревал серьезной опасности, хотя муж был при ней неотлучно.

На рассвете 29 июня Элизабет охватил непонятный экстаз. Она говорила Роберту о своей любви к нему, благословила его и приподнялась, чтобы умереть у него на руках.

– Как красиво… – успела она сказать, словно вглядываясь в какое-то видение, доступное только ей.

Бриннер, родившийся во Владивостоке, жил в эмиграции, а в 1941 году перебрался в США. Здесь он стал зарабатывать на жизнь исполнением цыганских песен под гитару.

В 1951 году ему досталась главная роль в бродвейском мюзикле «Король и я». За роль в киноверсии мюзикла Бриннер получил «Оскара». В 1977 году бродвейскую постановку возобновили, и Бриннер выходил в ней на сцену 4663 раза. У нас же его полюбили за главную роль в «Великолепной семерке» (1960).

Бриннер, начавший курить в 12 лет, выкуривал до пяти пачек в день. И хотя на шестом десятке жизни он покончил с этой привычкой, в 1983 году у него диагностировали рак легких.

В конце 1984 года Бриннер сказал журналисту «Нью-Йорк таймс», что некоторые реплики короля в мюзикле зазвучали для него как откровение, в том числе:

– Каждый день я стараюсь прожить на один день дольше.

В последний раз он произнес эту реплику 30 июня 1985 года. Жить ему оставалось чуть больше трех месяцев.

Уже умирая, он записал 30-секундное обращение, снятое по заказу Американского онкологического общества. Оно было показано по телевидению сразу же после его смерти:

– Сейчас, когда меня уже нет, я говорю вам: не курите. Делайте что угодно, но не курите. Если б я мог вернуться назад и не начинать курить, сейчас я бы не говорил с вами о раке. В этом я убежден.

Весной 1995 года на вопрос поэтессы Людмилы Штерн о своем самочувствии Бродский, перенесший уже четыре инфаркта, ответил:

– Теперь каждый день подарок или… чудо.

28 января 1996 года он должен был ехать из Нью-Йорка в университетский городок Саут-Хедли (штат Массачусетс): там начинался учебный семестр, на котором Бродский преподавал с 1982 года.

27-го был день рождения танцора Михаила Барышникова, близкого друга Бродского. Михаил находился в Майами, и Иосиф поздравил его по телефону. Как рассказывал Барышников Людмиле Штерн, говорили они минут сорок пять. Бродский, между прочим, заметил, что имениннику нужно выпить побольше водки. Тот ответил, что не может – наутро будет болеть голова.

– Наутро после выпивки болит голова? – удивился Бродский. – Этого быть не должно. Значит, у тебя со здоровьем что-то не в порядке, поговори со своим врачом.

Вечером он пожелал жене Марии спокойной ночи, сказал, что ему нужно еще поработать, и поднялся к себе в кабинет. Ночью с ним случился пятый, последний инфаркт.

Поэт, согласно его воле, похоронен в Венеции. На надгробной стеле высечена по-латыни строка из Проперция:

Энн была младшей из трех сестер Бронте. Старшая, Шарлоттта, известна как автор романа «Джейн Эйр», средняя, Эмили, – как автор «Грозового перевала».

К младшей сестре писательский успех пришел в 1848 году, когда вышел в свет ее роман «Незнакомка из Уайлдфелл-Холла». Его иногда причисляют к первым феминистским романам.

В мае 1849 года 29-летняя Энн Бронте уже умирала от туберкулеза. За пять недель до смерти она написала свое последнее письмо – к Эллен Насси, близкой подруге сестер Бронте:

Она умерла 28 мая. Шарлотта Бронте, сидевшая у ее постели, была убита горем, и последними словами Энн были слова утешения к сестре:

– Мужайся, Шарлотта. Мужайся.

Процесс по делу Джордано Бруно тянулся восемь лет, сначала в Венеции, потом в Риме. Среди множества вопросов, которыми интересовалось следствие, было и учение Бруно о множественности миров.

8 февраля 1600 года в римской церкви Святой Агнессы состоялось оглашение приговора. В нем упоминалось восемь еретических утверждений Бруно, однако названо было лишь одно: отрицание таинства пресуществления. Из других документов Инквизиции мы знаем еще о двух утверждениях; оба они касались церковной догматики. Какую роль в осуждении Бруно сыграла его космология, остается неясным.

Так или иначе, трибунал Инквизиции признал Бруно виновным и передал еретика в руки светской власти, что означало сожжение на костре. Выслушав приговор, Бруно с угрожающим жестом заявил своим судьям:

– Вероятно, вы с бо́льшим страхом произносите приговор, чем я выслушиваю его.

Эта историческая фраза известна из письма очевидца, Каспара Шоппе. Его свидетельству можно верить: Шоппе отнюдь не сочувствовал подсудимому, напротив – Бруно был для него опасным еретиком.

Джордано Бруно сожгли на римской Площади цветов 17 февраля 1600 года. Два дня спустя в листке «Римские уведомления» («l’Avviso di Roma») были приведены, со ссылкой на одного из свидетелей казни, последние слова, будто бы произнесенные философом:

– Я умираю мучеником, и притом добровольно, и моя душа вознесется в рай с этим дымом.

Увы, сказать этого Бруно не мог. Согласно официальному сообщению, язык казнимого был «подвергнут аресту по причине его свирепых слов»; говоря попросту, Бруно привели на казнь с кляпом во рту, памятуя о его поведении при оглашении приговора. (В скобках заметим, что, судя по приведенной цитате из «Римских уведомлений», печать во времена Инквизиции пользовалась некоторой свободой.)