Проснувшись среди ночи, Бартон уже знал, каким окажется его завтра.

К сорока годам Баум испробовал множество занятий, включая актерство, разведение кур, торговлю и журналистику, – и все они приводили его к разорению. Между тем он был человек женатый и отец четверых детей. Наконец ему пришла в голову счастливая, как оказалось, мысль – писать детские книги. В 1897 году он опубликовал «Сказки Матушки Гусыни в прозе» – забавные перелицовки традиционных детских историй.

А в последнем году уходящего XIX века появился на свет «Удивительный волшебник из Страны Оз». За «Волшебником» последовали еще одиннадцать книг о Стране Оз.

В 1914 году Баум перебрался в Голливуд и основал киностудию «Оз филм». Кинопромышленника из него не вышло, и год спустя студия закрылась.

5 мая 1919 года Баум перенес инсульт. На следующий день он впал в кому. Согласно биографии Баума, написанной при участии его сына, незадолго до смерти писатель очнулся и, обращаясь к жене, произнес:

– Теперь я могу пересечь Зыбучие Пески.

Каждый, кто читал книги Баума, знает, что Зыбучие Пески – это часть Пустыни Смерти, со всех сторон окружающей Страну Оз. Ступивший на песок этой пустыни сам превращается в песок.

Зимой 1750 года слепнущий Бах решился на операцию глаз. После нее ему стало хуже, а через некоторое время после второй операции композитор совершенно ослеп.

В последние недели жизни он редактировал свои старые хоральные прелюдии, диктуя их своему зятю Альтниколю. В основу последней, XVIII прелюдии была положена хоральная мелодия «Когда в тягчайшей мы беде». Однако, подумав, Бах выбрал другой текст, который пелся на ту же мелодию, и продиктовал заголовок хорала:

Он даже тихонько продекламировал первую строфу, а также последнюю:

(Эти стихи написал немецкий поэт Бодо фон Ходенберг столетием раньше.)

Однажды вдруг показалось, что зрение больного поправляется: утром он снова начал видеть. Но через несколько часов случился инсульт. Умер Бах десять дней спустя, 28 июля 1750 года, на 66-м году жизни.

Уже в наше время Баху стали приписывать эффектные предсмертные фразы. Самая популярная из них:

– Наконец-то я услышу настоящую музыку!

Когда Марии было двенадцать, мать развелась с мужем и уехала в Европу. С этого времени Мария вела дневник на французском.

Это не были просто записи для себя. Как говорила героиня пьесы Уайльда, «это всего лишь запись мыслей и переживаний очень молодой девушки, и, следовательно, это предназначено для печати». Дневник Башкирцевой переведен на многие языки.

В 16 лет у Марии обнаружили чахотку, и лейтмотивом дневника становится заклинание: «Хочу жить быстрее, быстрее, быстрее…»

Мария училась живописи у знаменитого художника Бастьен-Лепажа. Летом 1884 года он умирал от рака в Ницце, и Мария ухаживала за ним. 30 августа она записывает: «В том состоянии, в котором я теперь нахожусь, какой-нибудь плеврит в шесть недель покончит со мной. Так вот как я кончу… Я буду работать над картиной… несмотря ни на что, как бы холодно ни было…»

И дальше:

Мария почти не ошиблась: она умерла 31 октября, раньше своего учителя. Запись от 20 октября заканчивается словами:

Как замечает ее биограф, «это последние слова Марии, подлинность которых можно гарантировать».

В 1155 году Беккет стал канцлером английского короляГенриха II и преданно защищал интересы короны. В 1162 году король, желая иметь во главе церкви своего человека, настоял на избрании Беккета архиепископом Кентерберийским, хотя он даже не был рукоположен в священники.

Ожидания Генриха не оправдались. Став архиепископом, Беккет отказался от поста канцлера, не позволял ограничить церковную власть и в результате был вынужден бежать во Францию. В декабре 1170 года он получил разрешение вернуться и тут же отлучил от церкви трех виднейших епископов, нарушивших в интересах короля каноническое право.

По преданию, король спросил в кругу своих приближенных: «Неужто никто не избавит меня от этого строптивого попа?» Священник Эдуард Грим, очевидец убийства Беккета, в своем «Житии св. Томаса» передает слова короля иначе, но с тем же смыслом.

Эти слова были поняты как лицензия на убийство. 29 декабря четыре рыцаря ворвались в Кентерберийский собор и потребовали от Беккета снять отлучение с трех епископов. Он отказался. «Тогда ты умрешь», – закричали они. Беккет, согласно Гриму, ответил:

– Я готов умереть за моего Господа, чтобы из моей крови Церковь обрела свободу и мир. Но, во имя Господа Всемогущего, я запрещаю вам трогать моих людей, будь то клирики или миряне.

Рыцари попытались вытащить Беккета из храма, а потом, разъярившись, стали наносить ему удары мечами прямо на ступенях, ведущих к алтарю. После третьего удара Беккет пал на колени и локти, как бы сам предлагая себя в жертву, и тихим голосом произнес:

– Во имя Иисуса и защищаемой мною Церкви я готов к объятиям смерти.

Четвертый удар раздробил ему голову. Убийца, поставив ногу на шею архиепископа, сказал: «Идемте прочь, рыцари, ему уже не подняться».

Таково свидетельство современника. Однако в легенду вошла другая предсмертная фраза Беккета:

– Даже если бы все мечи Англии были направлены в мою голову, ваши угрозы не сдвинули бы меня с места.

Эти слова сочинил поэт Роберт Саути в своей «Книге Церкви» (1824).

В 1843 году Белинский женился на Марии Орловой, классной даме московского Екатерининского института. Вместе с ними поселилась Агриппина Орлова, сестра Марии, и лишь от нее мы знаем о последних днях великого критика.

Умиравший от чахотки Белинский накануне смерти был очень тих, не кашлял. В час дня он попросил позвать жену. Та, увидев его сидящим на постели с испуганными глазами, спросила:

– Ты, верно, чего-нибудь испугался?

– Как не испугаться! – живого человека жарить хотят.

Жена успокоила его, но через некоторое время он стал приподниматься. Необыкновенно громко, но отрывочно, он начал произносить речь, обращенную как будто к народу. Он говорил о гении, о честности, спешил, задыхался и вдруг с невыразимой тоской воскликнул:

– А они меня не понимают, совсем не понимают! Это ничего: теперь не понимают – после поймут. А ты-то понимаешь ли меня?

– Конечно понимаю.

– Ну, так растолкуй им и детям.

Речь его становилась все тише и невнятнее. Вдруг заплакала его трехлетняя дочь Оля; он услышал ее: «Бедный ребенок, ее одну, одну оставили!» – «Нет, она не одна – сестра с ней».