Всё просто. Я лишний. В этой золотой жизни, среди этих людей. Я даже родиться не должен был, меня не планировали, не хотели. Просто очередная жертва порванного презерватива.

Ещё ни разу студия не казалась настолько пустой и одинокой. Такое чувство, что я возвращаюсь после долгого путешествия домой, где меня никто не ждёт. Лишь воспоминания и отвратительные мысли.

Закрыв за собой дверь, осторожно кладу ключи на тумбочку, расстёгиваю куртку, но не раздеваюсь. Противное чувство начинает скрестись когтями по лёгким, заставляет морщиться и глубоко дышать.

Я думаю о маленькой невзрачной комнатке Иры, и вдруг понимаю, насколько там было комфортнее, чем в этой огромной студии. Может быть, стоит переехать в квартиру поменьше?

Разобранный байк всё ещё валяется в дальней части, пустые стаканы с бутылками на барной стойке, какие-то коробки из-под еды на полу. Стаскиваю ботинки, снимаю шапку, сжимая её пальцами.

Медленно иду вглубь студии, бросая взгляд в сторону кресел, словно надеясь, что в одном из них сидит отец или же брат, дожидаясь меня, как они обычно любят делать: приходить без спроса. Но везде лишь пустота.

Душно. Не из-за жары, а из-за чувств. Я думал, что дней, проведённых у Ольханской, будет достаточно, чтобы справиться со всем этим дерьмом, но теперь понимаю, что ни хрена. Я держался лишь благодаря присутствию Иры, она будто батарейка, заряжающая меня. А теперь её нет, и я медленно разряжаюсь, опускаясь куда-то в бездну темноты.

Бросаю шапку на диван, стаскиваю куртку — та падает на пол. Подхожу к мотоциклу, чтобы оценить масштаб работы. Может, отдать её в салон Костяна и не запариваться?

Провожу рукой по металлу, смахивая накопившуюся пыль. Ну, что, мой верный конь. Я дома.

Но я не успеваю даже переодеться, как раздаётся настойчивый стук в дверь.

Неохотно добираюсь до выхода и смотрю в глазок. Охрана. Скорее всего, матери. Какого чёрта им надо? Следили за квартирой?

Медлю, прежде чем открыть дверь и взглянуть на двоих мужчин в чёрных идеальных пальто. Ну, прямо киллеры, мать их. Если бы не знал, решил бы, что меня заказали.

— Станислав Максимович, — официально обращается ко мне тот, что слева. — Ваша мать ждёт Вас.

Так и знал. Следили. Я планировал поговорить с мамой позже, но, в принципе, можно и не тянуть. Выслушаю её жалобы на счёт моего побега, утешу и всё такое, а потом свалю. Не хочу, чтобы трагедия послужила поводом для тесного общения с ней, пусть лучше всё останется, как и было.

— Ага, только оденусь, — бурчу я, захлопывая прямо перед их носом дверь.

Смотрю в глазок: стоят, не уходят, прямо как статуи.

Ничего не остаётся как одеться и в сопровождении личной охраны матери проследовать к чёрной затонированной иномарке, припаркованной рядом с подъездом. Едем молча, и чем ближе подбираемся к дому родителей, тем сильнее во мне зарождается отвращение. Не хочу я туда. Не хочу.

Но выбора нет. Авто останавливается — охранник открывает дверь и просит следовать за ним. Мы поднимаемся в пентхаус на лифте и заходим в до дикости тихую квартиру. Последний раз я был здесь, когда узнал об измене Элли, — это ещё одна из причин, по которой находиться здесь — сущее наказание.

Мужчина забирает куртку и рукой показывает, что я могу пройти дальше. То же мне, дворецкий нашёлся. Без него разберусь, что нужно делать.

Прячу руки в карманах и опускаю плечи, неохотно направляясь к кухне. Здесь пусто: одинокий стол, позади которого открывается красивый вид на город из огромных панорамных окон, навевает воспоминания. Вот здесь сидел отец со своей надменной ухмылкой на лице, здесь Элли, а рядом брат. Рисую в воображении их силуэты, пытаясь прокрутить все происходящие в тот день события.

Мать подобно привидению выходит из соседней комнаты. Как всегда красива и идеальная, вот только теперь её губы плотно сомкнуты, а лицо не выражает ничего, кроме отвращения и печали. Или мне только кажется: я впервые вижу маму в таком непонятном состоянии. То ли она недавно плакала, то ли кого-то убила.

В её руке бокал с красным вином, и, видимо, уже не первый по счёту.

— Где ты был? — выделяя каждое слово, спрашивает она.

Смотрит так, словно я только что сотворил нечто непростительное. Пожимаю плечом, не собираясь отвечать на вопрос.

— Я потеряла сына и не хочу лишиться ещё одного, — её голос срывается.

Она взмахивает рукой с бокалом и почти разливает содержимое. Я чувствую фальшь и наигранность во всей этой ситуации, и злость неожиданно ударяет меня под дых. Стискиваю зубы, осматривая мать с ног до головы: в чёрном платье, на шее дорогое колье, а на ногах чёрные лабутены.

— Сколько ты сегодня выпила? — осматриваю кухню, замечая на столе две пустые бутылки из-под вина, а в мусорном ведре ещё и из-под коньяка.

Она коротко выдыхает через нос, делает небольшой глоток, пристально наблюдая за мной. Злится? А затем вдруг расслабляется и всхлипывает, смахивая выступившие слёзы.

— Ты не был на похоронах брата, — с упрёком комментирует она, медленно направляясь к окну. Останавливается, смотрит куда-то вдаль, обнимая себя рукой. Делает ещё один глоток. — Ты не представляешь, что там было. Мне нужна была твоя поддержка, а тебя не было. Ты опять… — пытается подобрать слова. — Где ты, чёрт возьми, был?

Думаю о словах, услышанных вчера от отца Иры, и злость стихает, уступая место стыду. Я не мог набраться смелости прийти на похороны, не хотел смотреть на всё это дерьмо. В последний раз, когда я видел Тёму, он приходил к Назарову с просьбой молчать о моих отношениях с Элли. В день, когда я был в больнице у отца, то понял, что не хочу видеть тело брата. Иллюзия того, что парень жив, а его смерть — просто постановка. Я ещё не готов принять тот факт, что Тёмы больше нет.

Снова ничего не отвечаю. Никто не должен знать, что я прятался у Иры Ольханской.

— Это не важно, — вдруг отмахивается. — Твой брат мёртв, — словно пытается добить меня. — Отец всё ещё в тяжёлом состоянии, и никто не знает, сможет он выкарабкаться или нет. Остались только мы. Я и ты. А ещё ребёнок… — осекается, и я думаю об Элли. Она носит в себе частичку брата. Если, конечно, новость о её беременности — правда. Сложно верить человеку, который так долго тебя обманывал. — Я хочу, чтобы ты занял место Артёма.

— Что? — выпаливаю я, поперхнувшись собственными слюнями. Прокашливаюсь, пытаясь осмыслить слова матери. — Я не собираюсь жениться на Макеевой, чёрта с два, поняла?! — повышаю голос, возмущённо тыча пальцем в маму. — Хрена с два ты заставишь меня это сделать!

Она залпом осушает бокал, разворачивается на каблуках и проходит мимо меня к столу, чтобы налить себе ещё. Наблюдаю за тем, как яркий красный напиток заполняет бокал.

— Я не про Элли, — раздражённо кривится. — Никто не требует от тебя брать её в жёны. У неё полно денег, чтобы содержать ребёнка в одиночку, да и, если что, материальная помощь — не проблема.

— Тогда что? — не понимаю я. — В каком смысле я должен занять место брата? Да чё ты молчишь, объясни нормально!

Не нравится мне вся эта ситуация и то, к чему ведёт наш разговор. Что значит, «я хочу, чтобы ты занял место брата»? Помог ей справиться с потерей? Выступил с заявлением для прессы? Что, мать его, это значит?

— Олег! — громко тянет мать.

Уголки её губ опущены, словно она вот-вот разревётся, но лицо непроницаемое и какое-то жестокое. Из соседней комнаты уверенно выходит мужчина в строгом чёрном костюме с чемоданчиком в руках. Карие пронзительные глаза оценивающе впиваются в меня взглядом, осматривая с ног до головы, тёмные волосы идеально уложены с помощью геля. В левом ухе серебряное кольцо, родинка на шее возле кадыка. Ему лет тридцать пять, может быть, больше. Выглядит статно и привлекательно.

— Только не говори, что он мой настоящий отец, — пытаюсь отшутиться, но она лишь отмахивается.

— Это первый помощник твоего отца, его правая рука, — говорит мама. — Олег Викторович.

Скептично кривлюсь.