Цель юмориста обычного, который «помнит», что он юморист, — рассмешить читателя. Не у всех эта цель главная (если она главная или даже единственная, итогом этого может быть только смех ради смеха). Но у каждого она есть.

Есть ли такая цель у Сотника? Поскольку он не отрицает своей принадлежности к юмористике, по-видимому, тоже есть. Но он убежден, что смех в художественном произведении должен возникать абсолютно естественно, как бы сам собой, без малейшего нажима со стороны писателя. Этим и объясняется тот поразительный факт, что «чистых» смешных фраз в книгах этого юмориста практически не найти.

Это не значит, что смешных фраз у Сотника вовсе нет. Но фокус-то в том, что смешны они не сами по себе, а неотрывно от складывающейся ситуации. И чтобы посмеяться над такой фразой, надо прежде войти в эту ситуацию, а для этого прочитать не меньше страницы текста.

Тут самое время сказать о таком понятии, как контекст. Понятие это нам, без сомнения, пригодится.

Контекст — это, попросту говоря, предлагаемые автором обстоятельства. Не зная этих обстоятельств, конкретных условий, в которых протекает действие, мы не можем правильно понять ни самих героев, ни поступков их, ни даже полного смысла произносимых ими слов.

Так сплошь и рядом бывает и в жизни. Если мы вошли в комнату, где рассказывается какая-то история, то, не зная истоков ее («контекста разговора»), мы можем не понять дальнейшего рассказа.

И тем более важен контекст в искусстве смеха. Чтобы посмеяться даже над простым анекдотом, мы предельно внимательно вслушиваемся в «предлагаемые обстоятельства». Ведь стоит пропустить какую-то деталь — и смех (а значит, и сам анекдот) может не состояться…

Ну а для стиля Юрия Сотника и тем более для его смеха контекст не просто важен, а жизненно необходим. «Предлагаемые обстоятельства» — это кирпичи, из которых возводится здание его юмористики.

Обратимся к рассказу Сотника «Человек без нервов».

Стремясь поразить своей отвагой Машу Брыкину, Лодя нарочно дразнит могучего колхозного быка Берендея, которого «вся деревня боится» из-за его крутого нрава. Лодя, конечно, думает, что бык надежно привязан, иначе он не стал бы так рисковать. Ведь на самом деле он побаивается даже «коров, а о быках и говорить нечего».

Но Берендей вдруг оторвался от привязи и побежал за Лодей! У «человека без нервов» вмиг пропала охота демонстрировать свою храбрость. Он и сам не заметил, как очутился под разлапистой елью, и пролежал там столько, что бык за это время куда-то исчез.

К счастью для «храбреца», Маша тоже пустилась бежать от быка и не заметила такого позора. Но вот она вернулась и укоряет Лодю: бык же колхозный! «Он же пропадет!»

Долго пришлось искать Берендея… Нашли наконец. Маша тотчас отправляется за подмогой, а Лоде наказывает: «Оставайся здесь и никуда его не пускай, пока люди не придут. Только близко не подходи. Ладно?

— Л-ладно, — вяло отозвался Лодя, тоскливо глядя на быка…»

Если не знать ситуации, можно не найти в этом разговоре ничего смешного. Теперь же, когда мы знаем, как напуган был «человек без нервов» и как отчаянно улепетывал он от быка, нам понятно, почему он «вяло» отозвался на предложение никуда не пускать быка и почему глядел на него «тоскливо». Можем оценить и юмор Машиной фразы: «… Дай мне честное слово, что не будешь близко к нему подходить!»

Так с учетом контекста, казалось бы, абсолютно не смешные фразы наполнились смехом. Да еще каким!

Не противоречит ли это, однако, приведенному мною заявлению писателя, что «танцует» он от характеров? Нет, не противоречит. «Танцует» Сотник действительно от характеров. Характеры героев для него — отправная точка.

Существо же юмора Сотника кроется не в характерах, а в ситуации. В центре каждого его рассказа, каждой повести лежит какое-то комическое происшествие. (Хотя если глянуть поглубже, происшествие это закономерно вытекает из характеров героев и их возрастных потребностей.)

Мы уже говорили, что героями произведений Сотника чаще всего оказываются подростки. Они, конечно, постарше, нежели герои Носова, и, казалось бы, должны поступать разумней и осмотрительней. Но в том-то и штука, что у подростков разрыв между стремлениями и возможностями даже глубже, чем у младших ребят. Ведь подростки считают себя почти уже взрослыми, не желая замечать, что это «почти» — далеко еще не взрослость. Притом всевозможных замыслов у них возникает много больше, а условия для их осуществления — фактически те же, что в младшем возрасте. Потому-то у подростков куда больше шансов наделать глупостей.

Прибавим сюда упрямство: поставив себе цель, даже самую нереальную, подростки склонны идти к ней напролом, не считаясь ни с препятствиями, ни со здравым смыслом, и чаще всего заходят в полный тупик.

Прекрасно зная, что его герои и сами умеют попасть в смешное положение, Сотник и не старается помогать им в этом. Он просто выбирает героев соответствующего возраста и характера и находит дело для приложения их сил. А дальше все развивается само собой, в рамках предлагаемых обстоятельств: «Что будет, если…»

Что будет, если двое пионерских активистов — мальчишки с петушиными характерами — сойдутся не на пионерском сборе или ином «мероприятии», а в чистом поле, можно узнать из рассказа «Петухи».

Что будет, если активистам школьного краеведческого кружка, с жаром распекающим своих товарищей за неумение «азимут взять», придется пришивать пуговицы к собственным брюкам, видно из рассказа «Райкины „пленники“».

Что будет, если мальчишка, мечтающий о романтике, но не отличающийся отвагой, вздумает бежать на Север, рассказано в повести «Приключение не удалось».

Разумеется, речь пока только о каркасах соответствующих произведений. Чтобы на основе таких каркасов создать полнокровные рассказы и повести, надо еще немало потрудиться. Здесь-то и вступает в силу мастерство писателя! А иначе создавать юмористические книги по методу Юрия Сотника было бы слишком легко. (Тем более, что и сами сюжеты можно не придумывать, а брать из жизни, Сотник нередко так и делает.) Между тем, как посмотришь, никто из братьев-писателей Сотнику не подражает, не пытается писать в его манере. Стало быть, не так это просто — добиться, чтобы герои «сами себя осмеивали»…

Последние слова я заключил в кавычки не случайно. В отличие от большинства героев веселых детских книжек, герои Сотника не любят смеяться не только над собой (такого никто не любит), но даже и друг над другом. Смешными же они оказываются в результате рокового стечения обстоятельств (хотя и обусловленного их возрастом и характером).

…Погода внезапно испортилась, и профессору с женой пришлось вернуться с дачи. «Интересно, какой дурак оставил свет в ванной?» — пробурчал хозяин, входя в квартиру.

«Он резко дернул дверь ванной. Она была заперта! „Одну минутку… Я сейчас…“ — послышался голос. Дверь отворилась — за ней стоял торопливо одевавшийся мальчишка.

Можно только позавидовать выдержке профессора Грабова!

— Что ты здесь делаешь? — спокойно спросил он.

— Живу… — отвечал мальчишка.

— А почему именно здесь?

— Так…

И вдруг профессоршу осенило.

— Господи! Ираклий! — закричала она. — Да это же из двадцать второй квартиры. Ну, помнишь, он козла к себе в дом пустил?..»

Второй уже раз Леша Тучков выкидывает нечто невообразимое. Трудный ребенок? Неисправимый озорник? Не читавшие Сотника могут именно так и подумать. Но мы-то знаем историю с козлом, случившуюся в рассказе «Как я был самостоятельным». Озорством в той истории и не пахло. Огромный и злой козлище в комфортабельной московской квартире — это был прямо подвиг с Лешиной стороны! Да много ли и среди взрослых сыщешь охотников сидеть один на один с козлом! А Леша, которому шел тогда только десятый год, решился на это. И пусть большая заслуга в том принадлежит Аглае — девочке, которая Леше нравилась, да притом еще умело польстила ему, похвалив его «самостоятельность», — все же неизвестно, решился бы он на это или нет, если бы не хотел удружить ребятам: живой козел был нужен им для спектакля…