Комичны уже сами участники кругосветного плавания: чудаковатый, но неистощимо находчивый Врунгель; тоже находчивый, но уже с мошенническим уклоном, матрос Фукс и пунктуально исполнительный, но недалекий старший помощник капитана Лом. Смешна сама должность старшего помощника в команде из трех человек. Смешна, наконец, и яхта «Победа», неожиданно, еще до начала похода, превратившаяся в яхту «Беда» (две первые буквы названия, к несчастью для наших мореходов, отскочили). А великое обилие каламбуров в некрасовской повести заставляет вспомнить юмористическую прозу Л. Кассиля. Правда, у Кассиля каламбуры куда чаще возникают, чем обыгрываются; у Некрасова же они обыгрываются постоянно.

«Каламбурные» происшествия в повести о Врунгеле возникают чаще всего благодаря Лому, который все понимает однозначно. Нанимаясь на «Беду», Фукс сообщил, что хорошо разбирается в картах; Лом обрадовался и привел новичка к капитану, хотя новоиспеченный матрос, бывший шулер, имел в виду карты отнюдь не морские…

Получив приказание надраить медные части корабля так, «чтоб огнем горело», сверхисполнительный Лом со своей почти нечеловеческой силой чуть не доводит дело до пожара…

Да и появляется-то он после очередного исчезновения этаким «каламбурным» образом. Оставшись без яхты после сильного шторма, Врунгель и Фукс нанялись на попутный корабль кочегарами и вот теперь ковыряют спекшийся уголь.

«— Эх, — досадует Врунгель, — разве здесь лопатой что сделаешь? Здесь подломать надо. Где лом?

— Есть Лом к вашим услугам!

Обернулся, смотрю — из кучи угля вылезает мой старший помощник…»

С Фуксом подобные происшествия случаются уже по иной причине — от неопытности. На флоте такие казусы частенько выходят с новичками: терминология-то здесь сложная и нестандартная, а сразу всю ее не освоишь. Сам Врунгель вспоминает, как еще юнгой, услышав приказ капитана: «— Эй, малый, трави кошку, да живо!» — он совсем уж было собрался судового кота травить… Так что Фукса и осуждать по приходится, когда он по команде «Набивайте грот!» принялся все вещи в кубрик запихивать, а по команде «Отставить!» принес их обратно и отставил подальше…

Однажды на таком буквализме «подорвался» и Врунгель, когда Фукс вместо «По носу земля!» крикнул «Земля на носу!». Не терпит неточности морская терминология.

Кстати, приложенный к повести «Морской словарь для сухопутных читателей» (в первом варианте словарь этот назывался остроумней: «Толковый словарь для бестолковых сухопутных читателей») тоже во многом построен на обыгрывании каламбуров. Вот объяснение слова «балл»: «Не путать со словом „бал“! Бал — это вечер с танцами, а балл — отметка, которую ставят моряки погоде, мера силы ветра и волнения. 0 баллов — штиль, полное безветрие… 3 балла — слабый ветер… 6 баллов — сильный ветер… 9 баллов — шторм, очень сильный ветер. Когда дует шторм, и судну и экипажу тоже порой приходится потанцевать! 12 баллов — ураган. Когда небольшое судно попадает в зону урагана, случается, что моряки говорят: „Кончен бал“, и бодро идут ко дну».

Каламбур хорош своей наполненностью реальной жизнью, когда он не просто придуманная острота, а отражение жизненной ситуации. В этом смысле едва ли не самый удачный каламбур возникает в сцене прибытия Врунгеля с Фуксом на Гаваи, где их, потерпевших крушение, принимают за артистов, рекламирующих искусство балансирования на досках. «А где вы остановились?» — спрашивает их человек, решивший устроить концерт с их участием. «Пока в Тихом океане, — не без иронии ответствует Врунгель, — а что дальше будет, не знаю. Не нравится мне, признаться…»

Ответ уже довольно смешной, но как выигрывает он от следующей реплики собеседника!

«— Ну что вы! — возражает тот. — „Тихий океан“ — первоклассная гостиница. Лучше вы вряд ли найдете».

Впрочем, комизм недоразумения, столь характерный для книги Андрея Некрасова, частенько возникает и без каламбуров. Достаточно вспомнить переход через экватор, где Врунгеля, намеревавшегося, по старому морскому обычаю, «купнуть» своих подчиненных, «купнули» самого, да так, что он едва не захлебнулся. Когда он вышел в одежде Нептуна и стал задавать «странные» вопросы от имени морского бога, Фукс с Ломом решили, что «старика хватил солнечный удар» и он слегка повредился в уме…

Хотя повесть о Врунгеле и не назовешь познавательной, полностью отрицать ее познавательности нельзя. То, что относится к тонкостям морского дела, к политической географии середины 30-х годов, когда «Беда» вышла в свой кругосветный рейс, почти все передано точно. Да и в смешных эпизодах книги всегда учитываются местные, специфические условия. В Египте Фукс «кусочек саркофага отколупнул на память, а фараон как стукнет!» И хотя мы сразу смекаем, что этот фараон не из тех, что лежат в саркофагах (на «блатном» жаргоне слово это обозначает полицейского), мы все-таки чувствуем, что дело происходит в Африке. Тут же, в Африке, случается история с жирафом, чуть не съевшим обед у наших путешественников, и с крокодильими яйцами, из которых Фукс, лежа с высокой температурой, высидел нечаянно крокодилов. История с огнетушителем и удавом развертывается на берегах Амазонки, именно там водится гигантский удав анаконда. На Гаваях герои наши появляются, балансируя на досках по океанским волнам (где такое занятие весьма распространено) и поют куплеты, конечно же, под гавайскую гитару. «Пингвиноподъемник» изобретен в антарктических водах: в других местах пингвины просто не водятся. Наконец, мяч от гольфа, пущенный Врунгелем, попадает прямо в сумку кенгурихе — где? Разумеется, в Австралии…

Для полноты картины отметим еще несколько комических приемов, характерных для повести о капитане Врунгеле.

Прием перевертыша нам уже знаком. На этом приеме построены куплеты, которые сочиняют прямо на ходу и поют под гитару Врунгель и Фукс, когда им приходится выступать перед гавайской публикой:

Даже неверное ударение (ритм требует здесь сказать «за ногу») вносит в этот смешной текст свою долю комизма…

Парадокс близок перевертышу: он тоже переворачивает наши представления о жизни. Но лишь в первый момент; когда же все объясняется, видишь, что удивляться-то, собственно, нечему.

Жалоба на низкие кулинарные качества обуви, конечно же, парадоксальна. Но если вас настиг многодневный голод и обувь эту вы собираетесь есть, совсем другое дело! А у бравой троицы с яхты «Беда» как раз такой случай. От голода им приходится сварить штормовые сапоги Лома. Но проку выходит мало: одежда-то у путешественников синтетическая — «ни вкуса у ней, ни питательности»… Реплика, бесспорно, смешная, но в данном случае вызывающая и сочувствие: герои-то наши как были, так и остались голодные…

Бывает, что Некрасов переворачивает и сами парадоксы; мысль получается вроде банальная, но поданная в комической «упаковке». Смешит нас ее ложная многозначительность, как смешат выдаваемые со сверхумным видом банальные афоризмы Козьмы Пруткова.

«Аппетит приходит во время еды» — пословица сама по себе парадоксальная, неожиданная. Врунгель, однако, еще раз выворачивает ее. «Но у меня, — замечает он, — в этом отношении несколько необычный организм. Когда голоден, только тогда и ощущаю присутствие аппетита».

Еще одному приему, не раз применяемому автором «Врунгеля», название подыскать трудно. Примерно на том же приеме основана знаменитая острота Марка Твена, который, узнав, что некоторые газеты сообщили о его смерти, заметил по этому поводу: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены».

А. Н. Лук, автор уже упомянутой книги «О чувстве юмора и остроумии», причисляет эту шутку к остроумию нелепости. Мне это кажется не вполне точным. Ведь если бы Твен выразился более прямолинейно: «Да, я умер», это было бы тоже нелепо, но почти совсем не смешно.