Вот и в «Незнайке на Луне» изображен явно фантастический мир, однако гротеск промелькнет тут всего раза два или три. В главе о Дурацком острове, где бездомные коротышки, привозимые сюда с материка, под влиянием пошлых приключенческих фильмов, которыми пичкают их тут с утра до ночи, и вообще бездумного развлекательства превращаются постепенно в самых обыкновенных баранов и, как все бараны, идут на стрижку и мясо… Или в лунном городе Давилоне, где издается специальная «Газета для дураков», пользующаяся неслыханным успехом. «Да, да! Не удивляйтесь! — поясняет рассказчик. — Именно „для дураков“. Некоторые читатели могут подумать, что неразумно было бы называть газету подобным образом, так как кто станет покупать газету с таким названием. Ведь никому не хочется, чтобы его считали глупцом. Однако давилонские жители на такие пустяки не обращали внимания. Каждый, кто покупал „Газету для дураков“, говорил, что покупает ее не потому, что считает себя дураком, а потому, что ему интересно узнать, что там для дураков пишут. Кстати сказать, газета эта велась очень разумно. Все в ней даже для дураков было понятно. В результате „Газета для дураков“ расходилась в больших количествах и продавалась не только в городе Давилоне, но и во многих других городах».

Оболванивание доверчивого массового читателя — постоянная забота буржуазной прессы. Предельно заострив этот факт, Носов создает внешне неправдоподобный, но по существу изумительно точный образ газеты для дураков…

Сколько книг про Незнайку написал Носов? Казалось бы, три, соответственно частям его трилогии.

Но фактически таких книг у него гораздо больше: за исключением «Иронических юморесок», все его книги — о незнайках и для незнаек. И «Веселая семейка», и «Дневник Коли Синицына», и «Витя Малеев», и «Мишкина каша», и «Телефон», и «Ступеньки», и «Огурцы», и даже «собачья» сказочка «Бобик в гостях у Барбоса». Ибо все они помогают ребенку понять окружающий мир. Все они — о познании, начинаемом почти с нуля. С полного «незнайства».

Разница между этими произведениями только в том, что одни объясняют, как устроен мир и все, что в нем есть, а другие — как вести себя в этом мире. Объяснять же это лучше всего на примере озорного мальчишки, который почти ничего не знает, но стремится все испробовать и узнать.

В сказочной трилогии в этой роли выступает, естественно, Незнайка, а в прочих рассказах и повестях — Мишка Козлов и другие схожие с ним герои.

И даже смех Носова — это большей частью смех наивный, «незнайский». Основанный или на действительном незнании героем законов и правил мира, с которым он сталкивается, или на мнимом, притворном незнании этих вещей, когда рассказчик или герой только делают вид, что ничего не знают и ни о чем не догадываются.

Наивным можно назвать и юмор, построенный на использовании простейших, элементарных форм комического, — смех, рассчитанный на непритязательное, «наивное» восприятие.

«Незнайство» чаще всего связано с детской наивностью, которая верой и правдой служит самым разным писателям. Многие сцены детских книг смешны именно наивностью юных героев, мы это видели на примере «Кондуита и Швамбрании» и пантелеевских «Рассказов о Белочке и Тамарочке».

Но то, что у Кассиля и Пантелеева было частным, у Носова стало главным источником смешного. И потому если бы нам предложили выделить в носовском смехе самое главное, мы первым делом отметили бы его «наивность».

В принципе никакой, даже самый примитивный смех не противопоказан искусству: главное, чтоб его применение было художественно оправдано. Многие произведения Носова лишний раз подтверждают эту, далеко не новую истину.

Носов не пренебрегает никакими, даже самыми примитивными формами смешного, и почти всегда это оказывается кстати. Охотно обыгрывает он и смешное падение героя («„Каток объявляю открытым!“ — закричал он и тут же шлепнулся»); и картавость, возникающую в особых условиях («— Фожми у жевя ижо вта фафочку…» вместо «возьми у меня изо рта палочку»); и заикание («„Сел, поехал, да тут же и свалился в ка-а-ах-наву“, — рассказывает Козлик. — Авто-аха-мобиль поломал, понимаешь, ногу сломал и еще четыре ребра»); и даже просто неграмотность своих героев («Дорогие друзиа! Мы вынуждина спасаца бегством. Вазмите билеты, садитес напоизд и валяйте бес промидления в Сан-Комарик, где мы вас стретим. Ваши доброжилатели Мига и Жулио»). Однако Носов не выдумывает такие фразы для смеха, а берет их из жизни. Любая подобная сценка у него оправдана психологически. Козлик заикается при одном воспоминании о своем разбитом автомобиле потому, что вложил в него все свои деньги и после катастрофы остался нищим; Незнайкина фраза с «фафочкой» объясняется тем, что палочка в этот миг была у него во рту; ну а Мига и Жулио, как видим, оказались просто неграмотными…

Эти простейшие формы комизма прокладывают носовскому читателю дорогу к освоению серьезных и более сложных форм. В этом смысле книги Носова — подлинная школа комического, причем школа, состоящая из нескольких классов, или, как говорили раньше, «ступеней». Перечитывая эти книги, поднимаясь по этим ступеням, ребята начинают все глубже и глубже проникать в тайны смешного, совершенствуя собственное чувство юмора.

Носов — большой любитель давать своим героям значимые имена, примечательные не только тем, что намекают на что-то смешное. Снаряжать космический корабль на Луну Знайке помогают астрономы Фуксия и Селедочка. Их имена смешны не сами по себе, а тем, что не имеют никакого отношения к их романтичной профессии, да притом никак не сочетаются друг с другом. По той же причине смешно название книги американского юмориста О’Генри «Короли и капуста» (где говорится, кстати, о чем угодно, только не о королях и капусте).

Особенно богатый набор смешных (и удачно примененных!) имен в «Незнайке на Луне»: богачи-скупердяи Скуперфильд, Жадинг, Дрянинг, Скрягинс, миллиардер Спрутс, судья Вригль, мошенник Жулио, города Давилон, Грабенберг, Брехенвиль, Сан-Комарик… Любопытно, что почти все они пародируют какие-то реальные земные названия.

Это заставляет вспомнить швамбранские имена — хотя у Носова шире диапазон выбора.

Уже само это слово — «коротышки» — не раз создает комические ситуации.

Но кого же разумеет автор под коротышками? Обычных людей, только поменьше ростом? Не всегда. Детей, может быть? Первая часть трилогии вроде бы подтверждает такое предположение. Ну кто, в самом деле, тот же Незнайка, если не типичный озорник-мальчишка? А Гунька? А Авоська? А Торопыжка? А Ворчун? А Растеряйка? А Кнопочка?..

Но с другой стороны, доктор Пилюлькин ребенок разве? А астроном Стекляшкин? А всезнающий и всеумеющий Знайка? А поэт Цветик? А поэтесса Самоцветик? А писатель Смекайло? Не детские, совсем не детские у них поступки…

То же примерно с малышами и малышками. Ну что бы прямо не сказать: мальчики и девочки. Так нет же: автор делает вид, что у малышей и малышек просто разные вкусы и разные привычки. «Малыши всегда ходили, — сообщает он, — либо в длинных брюках навыпуск, либо в коротеньких штанишках на помочах, а малышки любили носить платьица из пестренькой, яркой материи. Малыши не любили возиться со своими прическами, и поэтому волосы у них были короткие, а у малышек волосы были длинные, чуть не до пояса».

Та же, в общем, картина сохраняется и во второй части трилогии: одних коротышек можно принять за людей взрослых, других — за детей. Ну а в третьей, «лунной» части никого из детей уже вовсе не остается, даже сам Незнайка, прибыв на Луну, выглядит вполне взрослым. Хотя по беспримерной наивности своей все же напоминает обыкновенного ребенка…

Любимые герои Носова осваивают мир наивным, «незнайским» путем — вот еще один (может быть, важнейший!) исток носовского смеха.