И он сам и все его ребята горели только одним желанием: встретиться еще раз с этим зверьем и уничтожить. В этот раз они не одни, вся Русь поднялась на бой с врагом. В войске кого только нет: новгородцы, полоцкие, черниговцы, галичане, туровцы, переяславцы, муромцы… Говорят, даже берендеи скоро присоединятся. А еще есть отряд новой церкви, тоже добровольцы, как и они. С их воеводой Соловей Будимирович уже сошелся: бывший боярин, а ныне инок Пересвет. Могучий мужчина, бывший до пострига воеводой в коннице смоленского княжества, еще при князе Ростиславе. Тоже человека жизнь помотала, не одну войну прошел, был в войске подменыша, после поражения бросил ратную службу, обратился к богу. Вот только прошлое так просто не отпускало, теперь он снова шел на битву, благословленный новым первосвященником Нежданом.

На этой почве они и сошлись: если остальное войско было приверженцами новой веры дай бог наполовину, то отряд острова Буяна – практически полностью. Когда-то остров Буян был греческой колонией, потом перешел под длань Царьграда, затем вышел из-под опеки, но вера уже укоренилась, и менять ее никто и не мыслил. Соловей вспомнил свой последний разговор с архипастырем Еремой: как тот уверял его, что нужно бежать на Русь, что именно отсюда начнется возрождение! А он тогда старику не поверил и не послушал… Вот же дурень, хоть и седовласый давно; должен был поверить, обязан был послушаться наставления, ведь Ерема был не просто архипастырем, ему в видениях не раз бог будущее открывал.

Бывший флотоводец приблизился к костру инока; слава богу, Пересвет был здесь.

– О, знакомьтесь, ребята, это наш друг с острова Буяна. Воевода Соловей Будимирович. Или тебя лучше флотоводцем называть?

– Называй хоть горшком, только в печку не суй, – пошутил бывший моряк, – теперь я воевода, как и ты. И давай не будем вспоминать, кто кем был раньше, идет?

– Идет, – дружелюбно улыбнулся Пересвет, – как тебе наше воинство?

– Сказать честно – внушает. Никогда такого огромного войска не видел. Нешто правду говорят, что степняков в этот раз еще больше?

– Говорят, много их. А только я нисколько не сомневаюсь, что бог не позволит победить сим язычникам.

– Мы в боге не сомневаемся, – в тон бывшему боярину ответил воевода, – но и сами не оплошаем. Уж на моих ребят можете рассчитывать. Нам бы только кольчужек побольше: щитами щедро снабдили, жаловаться не буду, а с кольчугами беда.

– Кольчуг всегда не хватает, – грустно вздохнул Пересвет, – мечей можно за день десяток выковать, а кольчугу меньше чем за два месяца не сделаешь. И это самую простую: те, что у воевод и лучших ратников, – куда дольше.

– Во, кстати, – оживился Соловей, – видал сегодня одного шута. Представь, у него кольчуга тройная, да еще и повсюду железные пластины приторочены, с палец толщиной.

Ратники у костра рассмеялись.

– Вот и я о чем, такая бронь пуда три весит, в ней не то что воевать, ходить невозможно должно быть.

Воины смеялись все громче, и Соловью начало казаться, что смеются в этот раз не над тем шутом, что нацепил на себя три пуда железа, а почему-то над ним.

– Мужики, – сквозь смех выдавил из себя Пересвет, – он не здешний, ему простительно.

– Простительно что?

– Шут твой, которого ты видел, он не шут вовсе, а богатырь. Илья Муромец его зовут. Ему эти три пуда – что тебе перышко, а защита лишней в бою не бывает. Так что не считай богатыря глупцом, это я тебе по-дружески говорю. У богатырей живучесть хоть и куда выше, чем у обычных ратников, а все равно изранить могут так, что никакая богатырская сила не спасет…

– А еще у них слух очень хороший, – из-за палатки вышел тот самый мужик в могучих доспехах. Теперь, вблизи, было видно, как легко и даже грациозно двигается богатырь в своей чудной броне. Ни следа какой-либо усталости от тяжкого груза.

– Я… я извиняюсь, – вскочил с места Соловей, – не знал, обидеть не хотел.

– Я понимаю, – кивнул Илья, – давеча с катафрахтами царьградскими встречался, те тоже посмеивались, пока я, не напрягаясь, коня у их предводителя не поднял, вместе со всей броней и всадником. Вот тогда они смеяться перестали, совсем по-иному смотреть стали, уважительно.

– Вы, уважаемый богатырь, с нами до самой битвы будете?

– Давай только без этих экивоков и придворных этикетов, я простой мужик с Муромщины. И сам я селянин, и родители мои такие же были, со мной можно по-простому: Илья, и всё, или Муромец, так тоже зовут, давно уже прицепилось, чуть ли не второе имя. А на твой вопрос отвечу так: нет, я чуть позже со своим отрядом на север поверну, там с берендейским войском встречусь, будем тех степняков гонять, что северным путем пойдут. Так что с вами я телом – до завтра, а душой – до победы.

– Одолеем супостатов? – спросил кто-то из ратников, сидевших возле костра.

– Еще как одолеем, – уверенно пообещал Муромец, – разобьем и погоним взашей. Степняк, он числом велик, то правда, но в бою супротив русского духа он слаб. Да и доспехи у них совсем никудышные, городов в степи нет, так что повезет степняку, если кожаная куртка найдется. Даже от обычных стрел они сотнями валятся, так что не робей мужики, бей зловреда аккурат промеж рогов.

– Во, раз про рога речь зашла: правда, что вы самого Люцифернума сразили?

– Неправда. Биться бились, но сразить не вышло: силен, зараза, оказался, ушел. Но воинство его мы разбили, так что не скоро он снова на землю-матушку свой нос показать решится. А покажется снова, так еще раз и получит.

– Не называй имя лукавого вслух, – осадил ратника Пересвет, – нехорошо это.

– Нельзя, да? – забеспокоился Илья. – Я не знал. А как его называть?

– Иносказательно. Враг всех людей, лукавый, лжец и отец лжи – у него много имен.

– И все паскудные, хотя неудивительно, он и сам не красавец. Повидал я, мужики, чудищ на своем веку, но этот был особенно отвратительный.

– А на что он похож-то был?

Богатырь задумался.

– Вот представь, что медведь снасильничал козу, а родилось от этого союза что-то совсем уж противоестественное. Чудище, ходящее на двух ногах и дышащее огнем. Вот такая вот страшила. Не удивлюсь, что именно так сей поганец на свет и появился.

– Сей враг опасен и зловреден, – покачал головой Пересвет, – не стоит его недооценивать.

– Вернется – снова успокоим, – пообещал Илья, – у нас сейчас враг пострашнее. Слыхали, что выжившие рассказывают? То-то. Я вам, мужики, одну вещь скажу – и не хотелось бы, да шила в мешке не утаишь. Сегодня гонец примчался, Олешье уже пало.

– Да как же это, – опешил Пересвет, – это же могучая крепость!..

– Вот так, – развел руками богатырь, – мы тоже надеялись, что пусть не год, но месяца-то три под его стенами должны были степняки простоять.

– Как они его взяли-то? Подкупом?

– Если бы, – Илья нахмурился, – разбили стены. Подкатили какие-то трубы, что огнем и каменьями плюются, и за два дня разбили городскую стену. А потом ринулись на штурм и порубили весь гарнизон, а заодно и всех жителей.

– Так вот почему Святогор всех подгоняет, – понял Соловей Будимирович.

– Поэтому. Знавал я тоже одного Соловья, только тот разбойником был.

– Имя не такое уж и редкое. Я не разбойник, и ничего общего с этим вашим Соловьем не имею.

– Не скажи, – грустно усмехнулся Муромец, – тот Соловей хоть и был когда-то разбойником, а вот погиб как настоящий воин и смельчак. Не хотелось бы, чтоб его как злодея и душегуба запомнили. Человеком он был. Не без греха, но человеком. Ладно, мужики, хорошо с вами посидеть, но надо и меру знать. Вам сложная задача предстоит, главное – воинство степное остановить. Не подведите. Царица и народ русский в вас верят.

– Не подведем, – пообещал за всех Пересвет, – хоть все поляжем, а ворога остановим.

– За родину умирать не надо, – пояснил богатырь, – за родину жить надобно. Пусть лучше враги все полягут.

Уже третий день Ратибор прятался в Белом городе, но все никак не мог решиться осуществить задуманное. Как вообще он мог согласиться на такое? В тот момент Святогор казался убедительным, тем более Марья лично попросила выслушать его и воспринять, а когда Марья просит, так запросто не откажешь. Вот только богатырь, чтоб ему провалиться, сейчас далеко, а совершать злодеяние предстоит именно ему. Это произносится легко: «ликвидировать наследника престола» – вроде нормальное дело. А если сказать русским языком, без обиняков: «убить невинного младенца». Как теперь?