Кормчий тоже заметил опасность: удары тимпана стали чаще, резко звучали отрывистые команды. Эпибаты, на ходу застёгивая позвякивающие металлом доспехи, торопливо поднимались на боевые мостки. Несколько матросов разносили по скамьям гребцов короткие мечи и ножи[77]. Струи омывающей корпус воды зажурчали громче: триера забирала влево, носом к противнику, чтобы избежать сокрушительного удара тараном в борт.

Спартанский гармост нетерпеливо повёл крутыми плечами, под алым плащом сверкнула бронза панциря: манёвр удался! Сейчас его триеры, идя параллельным курсом, зажмут меж своих бортов корабль противника!

В какой-то момент атакованной триере едва не удалось увернуться, но или кормчий ошибся в расчётах, или экипаж не смог точно выполнить его команду, и теперь ему, Алкету, осталось взять идущую в руки победу. Он уже поднял руку, готовясь дать сигнал лучникам и баллистиарию[78], наводившему заряженный каменным ядром палинтон в прикрытую лёгким фальшбортом носовую площадку фиванской триеры.

Но что это? Корабль противника сбавляет ход, вёсла втягиваются в корпус. Один из стоявших на носовой площадке воинов — из-за фальшборта виден лишь его шлем — вытягивает вперёд руки с горизонтально лежащим мечом в ножнах. Они сдаются!

Алкет медленно, чтобы стрелы не сорвались с туго натянутых луков, опустил руку. Шлем скрыл невольно проступившее выражение досады: он предпочёл бы взять победу в бою.

Корабли тем временем поравнялись. Четырёхлапые крючья-кошки крепко впились в борт фиванской триеры. Алкет потребовал убрать фальшборты, начальников вызвал к себе на корабль, а оружие велел приготовить к сдаче.

— Эпаминонд? Так это ты здесь за главного? Кажется, я уже слышал твоё имя. Значит, ты не последний среди этих смутьянов — фиванских демократов! — презрительно бросил спартиат человеку в чёрном, ступившему на боевой помост его триеры. — Что, заниматься демагогией легче, чем водить корабли в морском бою?

Эпаминонд гордо вскинул короткую каштановую бороду:

— Алкет! Отнесись с уважением к тем, кто решил избежать кровопролития. В ином случае победа обошлась бы тебе недёшево. Даже сейчас мои товарищи намерены сражаться до последнего, если с нами, — указал он на сопровождавших его, — что-нибудь случится. Взгляни!

Гармост повёл взглядом и быстро оценил, как изменилась обстановка, пока он разбирался с первой фиванской триерой и препирался с Эпаминондом.

Торговые суда, которые ещё недавно бестолковыми взмахами вёсел выдавали растерянность своих экипажей, теперь завершили перестроение в оборонительный круг. Многолюдная сила объединённых экипажей, свободно маневрирующая по настилам между судами, легко задавит своей численностью эпибатов одной-двух атакующих триер, а ведь боевые корабли фиванцев тоже не останутся в стороне!

«Надо было с ходу таранить головную триеру!» — с досадой подумал Алкет, оборачиваясь к Эпаминонду.

Тот продолжал с такой гордостью, словно сам был победителем:

— Я здесь не для того, чтобы полностью сдаться на твою милость. Я лишь доставил наши условия. Они таковы: все граждане Фив — а на кораблях почти нет рабов — доставляются в Орей. Затем без всякого выкупа с оружием для своей безопасности и с личным имуществом они следуют на родину. Тебе достаются корабли с грузом. Это хорошие условия, принимай их.

Алкет недовольно поморщился: подумать только, Эпаминонд говорит так, будто приказывает!

— Если ты нарушишь своё слово, никто и никогда уже не вступит с тобой в переговоры, — завершил речь фиванец, — лучше потерять жизнь в бою, чем доверить её лицемеру!

Алкет медленно снял украшенный поперечным красным гребнем шлем.

— Хорошо, — мрачно бросил он парламентёрам, — я принимаю условия. Но сейчас вы сдадите на время всё ваше оружие, а также две трети вёсел с боевых кораблей...

Солнце уже клонилось к закату, когда жители Орея, взволнованные известием о приближении множества кораблей, разношёрстной толпой направились к порту. Сомнений нет, задуманное спартанским гармостом предприятие удалось (куда и зачем ушли его триеры, все знали ещё в полдень).

Алкет, теперь уже увенчанный славой военачальник и государственный муж, важно сошёл с борта пришвартовавшейся к причалу триеры.

— Боя не было. Трусы сдались, — горделиво бросал он короткие фразы угодливо мельтешившим вокруг местным олигархам; они обступили гармоста, едва тот принял доклад помощника. — Десяток судов, груженных зерном. Две триеры. Более трёхсот пленных. Всех в замок! К судам охрану! Разгрузка завтра.

Изумление охватило горожан, когда самодовольные конвоиры в красных плащах вели захваченных фиванцев к Орейской крепости. Такого количества пленных им видеть ещё не доводилось. Велика сила Спарты! Эпаминонд, опустив голову, шагал среди других несчастных. Тем не менее он выглядел скорее как человек, решающий в уме некую сложную задачу, чем подавленный и сломленный неудачей.

Ещё в порту, когда безоружных фиванцев стали, подталкивая копьями, строить в колонну, Эпаминонд сумел пробраться к Алкету:

— Как ты смеешь так обращаться со свободными людьми! Вспомни условия нашего договора!

Уродливое лицо гармоста исказилось в свирепой гримасе:

— Здесь нет свободных людей, а только рабы. Будут проданы так же, как и ты. Но нет, твою судьбу решит Герусия: я только что узнал, что ты — один из самых ярых врагов Спарты!

— Спартиаты нарушили своё обещание, — обратился к Эпаминонду один из шедших рядом с ним, — ты слышишь? Лучше нам было бы принять бой: или погибли бы с честью, или спаслись!

— Рано говорить о гибели. И мы ещё не в рабстве. Словам же развратного Алкета я не верил ещё в море. Сейчас лишь самый важный момент боя, а не поражение. Оно наступит неминуемо, едва вы перестанете доверять мне! Мы вошли в занятый противником город. Осталось его взять! Вот так и следует оценивать наше положение.

Пленных загнали в подвальные и подземные камеры Орейской крепости, толстые двери заперли мощными засовами, приставили часовых.

Тех же, кого не удалось втиснуть в битком набитые каменные мешки, связали и, согнав в тесный круг, усадили во дворе крепости на расстоянии верного броска копья со смежных стен. Эпаминонд постарался оказаться именно в этой, последней группе заключённых, что ему вполне удалось. Некоторое время он сосредоточенно рассматривал сооружения крепости. Затем его внимание привлекла сверкавшая отнюдь не спартанским великолепием колесница, подъехавшая к воротам. Вскоре появился принаряженный и с невероятной причёской Алкет.

«Прав был Ликург, говоря, что красивых причёска делает ещё прекраснее, а безобразных — ещё ужаснее», — подумал Эпаминонд, глядя, как гармост в роскошной колеснице уезжает из крепости.

Стоило только начальнику уехать, как два немолодых гоплита подошли к его помощнику и с возмущённым видом стали ему что-то доказывать. Тот, видно, принял доводы старых вояк, несмотря на своё мрачное настроение. Некоторое время спустя он тоже удалился из крепости в сопровождении нескольких человек. Питанием пленных, похоже, никто заниматься не собирался. Голод, а главное, жажда, давали о себе знать всё сильнее.

— Задерите головы, раскройте пошире свои фиванские пасти, может, дождик туда и капнет, — ответил один из стражников в ответ на просьбу принести воды. Всё же ближе к ночи появилось завёрнутое в лохмотья существо с большим кувшином воды. Пока пленники пили, передавая сосуд из рук в руки, ворота вновь заскрипели, и во двор вошёл небольшой отряд воинов в доспехах.

— Долго же вы собирались! — встретили вновь прибывших спартиаты. — Что, успели забраться к жёнушкам под бочок?

Эпаминонд пристально следил за происходящим. Так вот в чём дело! Большое число пленных заставило спартиатов намного увеличить караулы. Старые вояки конечно же были не в восторге от предстоящего служебного бдения, воспользовались отсутствием гармоста, и убедили его помощника возложить охрану заключённых на местную милицию!