Всё это как нельзя лучше отвечало настроению Поликрата. Может быть, превратности войны позволят вообще избежать неприятных объяснений с царём, ставшим вдруг настоящим властелином?

Домашние слишком поздно обнаружили приближение хозяина, и растерянный Никерат успел выдавить «Тебя ждёт гость», когда архонт уже миновал тяжёлые створки дверей мегарона.

Пара голубых звёзд сверкнула сухим холодным светом из глубины зала. Нет, это не звёзды, а глаза женщины, затянутой в чёрную замшу отделанного серебряными бляшками скифского наряда.

— Тира? — удивлённо воскликнул Поликрат.

— Да, твоя бывшая рабыня Тира. Бывшая, потому, что исполнила поручение, за которое ты обещал мне свободу и богатство, не так ли?

Архонт лишь недоумённо кивнул, поражённый равно как внезапным появлением женщины, так и исходившим от неё ощущением независимости и собственной значимости.

— Ты, конечно, размышляешь, как удалось мне вырваться из гарема персидского вельможи? Ответ здесь, — Тира протянула украшенный печатью свиток пергамента.

Поликрат не сразу постиг смысл написанного: его бывшая рабыня — дочь могущественного сатрапа, повелителя Малой Азии, родственника самого царя царей! Не может быть... но подпись, печать...

— Ваши дипломаты легко удостоверят подлинность письма, — вновь заговорила Тира, — хотя, к сожалению, нет больше среди них искусного Анталкида. В Герусии, я знаю, есть акты, скреплённые печатью моего отца.

Архонт, шевеля губами и щурясь, дочитал текст. В глазах вдруг вспыхнули, медленно угасая, серебряные искорки, в затылок вступила тяжёлая тупая боль. Фарнабаз просит всех облечённых властью оказывать помощь и содействие его путешествующей дочери.

— Надеюсь, ты не откажешь во временном крове мне и моей свите? — голос Тиры был певуч и мелодичен.

— Твоей свите?

— Всего двенадцать человек. Четыре благородных воина, их слуги, мои слуги...

Поликрат наконец убедился в действительности происходящего: несомненно, эти четверо — настоящие персидские аристократы, его опытный глаз сразу заметил бы подделку.

— Да, конечно, — кивнул он, — я постараюсь угодить твоему могущественному отцу... Мой эконом проследит, чтобы всем было удобно... — и удалился, сославшись на недомогание.

Паисий тут же взялся за дело. Тире он предложил её прежнюю комнату, откуда без лишних церемоний выдворили Прокну, которая испуганно просила прощения у гостьи за то, что воспользовалась её нарядами.

Никерат изо всех сил старался услужить важной особе; сначала он окаменел, увидев Тиру, будто перед ним была медуза Горгона, затем же, соблазнённый блеском золота, поведал всё, что знал, о последних событиях. Бывшая рабыня слушала, и глаза её наполнялись холодным синим огнём...

Вольноотпущенник сейчас кланялся ей ниже, чем самому архонту: уж очень сдал хозяин в последнее время, согнулась спина, опустились под тяжестью былого плечи. Видно, ему недолго осталось, а умному слуге надлежит думать о будущем.

Но Тиру интересовал другой человек в этом доме.

— Постой, хитроумный, — остановила она собравшегося покинуть её комнату эконома. — Ты, я слышала, недавно болел, и лечил тебя врач, оказавшийся фиванским лазутчиком?

— Твой сведения верны, госпожа. Я застал его при свершении неблаговидного поступка, и негодник был почти схвачен, но смог бежать.

— С твоей помощью. Я довольно долго жила в доме Эпаминонда и хорошо знаю способного молодого человека по имени Ксандр. Скажи, разве трудно мне догадаться, к кому и зачем послал его беотарх?

— Понимаю, куда ты клонишь, госпожа, — внутренне напрягся Паисий.

— Меня вовсе не интересует, чем занимались двое фиванских лазутчиков в доме архонта Поликрата, — ладонь Тиры как бы невзначай легла на серебряную рукоять акинака[146], — кроме того, я меньше всего желаю зла этому славному юноше Ксандру.

— Быть может, скажешь прямо, что тебе нужно, госпожа?

— Ключ, всего лишь небольшой ключ от большого ларца в кабинете Поликрата. Ты конечно же заглядывал туда и знаком с устройством потайного ящика, раз остался в живых.

— Сиракузский механик изготовил не один такой ларец, — ответил Паисий, доставая ключ из висевшей на поясе связки. — Бери, у меня есть ещё.

— Ты носил его у всех на виду?

— Конечно. Кто же обратит внимание на один ключ среди других ключей? К тому же по виду он не похож на тот, что держит при себе хозяин.

Смутное беспокойство пришло к Эвтидему вместе с вестью о прибытии в город прекрасной персидской аристократки; когда же она во главе небольшой, но пышной кавалькады направилась в дом Поликрата, беспокойство превратилось в давно забытое волнение. Стражники достаточно хорошо описали красоту гостьи с Востока, и затянувшаяся, как ему казалось, рана напомнила о себе. Эвтидем с трудом подавил желание тотчас направиться к архонту, хотя благовидных предлогов было немало.

Нет, нужно встретиться с ней без посторонних свидетелей и тогда... Что тогда? Что скажет он или сделает, даже не зная точно, кто теперь эта женщина?..

Эвтидем оставил намеченные дела, невпопад отвечал в разговорах, а ночью лишь ненадолго провалился в тревожный сон. Утро застало его близ Герусии. Чинно беседующие архонты неспешно подходили к зданию.

Вот и Поликрат. Неужели Поликрат? Эвтидем был поражён тем, как изменился архонт за несколько последних дней. Согбенный, идёт, опираясь на длинный посох, медленно подволакивая ноги... но к чему размышлять о причинах внезапных перемен? Главное, теперь можно поспешить в дом архонта.

Никерат и эконом Паисий были предупредительны, как никогда. Они встретили обуреваемого чувствами спартиата так, словно получили самые точные инструкции на случай его посещения.

Хозяин, к сожалению, ушёл в Герусию; не будет ли угодно подождать в мегароне? Эвтидем не успел ответить — Никерат уже подхватил его красный плащ, а усердная рабыня, расстегнув сандалии, принялась омывать ноги гостя.

Вольноотпущенники ввели Эвтидема в зал, помогли устроиться на ложе.

— Должно быть, угощение не по вкусу благородному гостю, — услужливо изогнул спину Паисий, увидев его безразличие к закускам и вину, — я велю подать что-нибудь другое и наказать повара.

— В этом нет нужды, — неожиданно раздался звонкий голос. — Благородный спартиат всего лишь не хочет вкушать яства в одиночестве, не так ли?

Эвтидем судорожно глотнул воздух: Тира в золотистом пеплосе, куда более ослепительная, нежели образ, что не давал ему покоя бессонными ночами! Забыв о слугах, он вскочил, едва не опрокинув столик; хотел произнести слова приветствия, но разум отказывался сложить их в чеканную фразу.

— Отнесите всё в мою комнату и проводите туда же гостя, — покончила Тира с лёгким оцепенением в зале.

Гостя действительно пришлось препроводить — ноги перестали слушаться спартиата, в голове шумело.

Эвтидем пожирал глазами стоявшую близ окна женщину, прекрасную, желанную и недоступную. Перед ним была не прежняя рабыня, обязанная притворяться влюблённой в того, в кого прикажет хозяин, но повелительница. Спартиат почувствовал глубину потери и понял, что готов на всё ради обладания этой женщиной.

— Не веришь своим воспоминаниям? — сверкнула улыбкой Тира, делая шаг навстречу. — Прикоснись, здесь плоть и кровь. Горячая кровь.

Эвтидем не помня себя, всхлипнул, и обнял женщину, на миг ощутив нежное прикосновение её тела. Она тут же ловко выскользнула из его рук.

— Нет... не сейчас. Присядь, успокойся, выпей вина. Я не собираюсь исчезать, у нас много времени впереди...

Эвтидем сделал большой глоток неразбавленного хиосского вина. Тира улыбалась, поглаживая рыжеватый венчик волос обнимавшего её ноги мужчины.

— Нет, нет, — мягко, но решительно пресекла она более дерзкие ласки Эвтидема. — Такому человеку, как ты, надлежит быть степенным даже в любви. Зачем, по-твоему, я, обретя свободу, богатство и власть, вернулась в Спарту?