Некоторые зоны Города запирались воротами и явно оставались недосягаемыми до нас.

Как минимум у двух крупных зданий на входе стояла охрана, и я решила их не испытывать.

Однако если не считать этих немногих исключений, я могла ходить практически везде, где мне вздумается, в любое время суток, и никто не задавал мне вопросов.

Ночью лампы лили свет с высоких металлических шестов и настенных креплений. Слуги зажигали их каждый вечер в одно и то же время, когда последние лучи солнца уходили со стен дворца. Одетые во всё красное зажигатели ламп проделывали свою работу безмолвно, но улыбались мне, когда я встречалась с ними взглядом, склоняли головы и показывали символ Моста.

После того, как стемнело, я бродила по освещённым дорожкам возле каналов, где растения в горшках, деревья и каменные статуи создавали возле воды атмосферу фейри-мира.

Я ходила, пока мои мышцы не отказывали, пока я не уставала так, что уже не могла дальше ходить. Тогда я возвращалась в свою комнату в Императорских Покоях, ела, говорила с остальными, потом спала, пока не приходило время проделать всё это заново.

Это был прекрасный мир. Временами он казался мне немного отрезанным, похожим на террариум света и культуры, изолированный от времени и истории — но он всё равно несомненно прекрасен.

Я понимала, почему Вой Пай была настроена так по-собственнически.

Что бы ни говорили себе коммунисты, Город, с которым познакомилась я, полностью принадлежал видящим. Я чувствовала это в каждой личности, что встретилась на моем пути, и в каждом предмете искусства, который я видела. Китайская история здесь сохранилась, но видящие и её каким-то образом изменили, сделав её своей собственной, изменив её символы и следы в неуловимой манере.

Вэш рассказывал мне, что в начале двадцатого века, когда коммунисты только пришли к власти, совершались попытки открыть Запретный Город. Именно видящие помешали этой перемене, настаивая, что им нужна продолжительная изоляция, чтобы сыграть роль, которую требовали от них китайские люди. Они нарекли себя стражами древней культуры и заключили союз с коммунистами и Мао в рамках этой роли.

Коммунисты отступили.

В те ранние годы Мао слишком сильно нуждался в поддержке видящих, чтобы конфликтовать с ними, какими бы ни были их исторические связи с предыдущим режимом. Лао Ху являлись краеугольным камнем в его претензиях на глобальную власть, так что мысль о том, чтобы оставить их запертыми в Городе — теоретически чтобы они размножались и тихо процветали, пока Запад убивал своих видящих всё в больших и больших количествах — ему очень нравилась.

Императора и его семью, напротив, отсюда выпроводили.

После них ворота оставались запертыми.

Я знала, что некоторые в Семёрки считали, что Лао Ху злоупотребили своим положением с китайцами, скорее всего, принудив людей подчиниться. Другие думали, что именно Лао Ху станут видящими, которые переживут Смещение, а затем эволюционируют на новый этап развития, как это сделала Первая Раса много поколений назад.

Честно говоря, у меня на этот счёт не было мнения.

Однако глядя на аккуратный пейзаж вокруг дворца, мне сложно было воспринимать запертые врата как нечто плохое.

Ставка Мао тоже окупилась.

Ни у какой другой страны нет такого количества видящих, которые готовы с таким рвением сражаться чисто из-за своей верности стране. Тренировка разведчиков Лао Ху уникальна и хранилась в строгом секрете. Они также намного менее восприимчивы к мерам безопасности против видящих, которые применялись на западе.

Лао Ху обеспечивали китайскому правительству одно из самых сильных военных преимуществ в мире. В результате маоисты включили присутствие видящих в свою философию коллективизма и братства и оставили Запретный Город в покое, окрестив его «почётной резиденцией», которой правили их возлюбленные кузены-видящие, Лао Ху.

Я ещё не выяснила, как Третий Миф вписывался в эту общую философию, но, похоже, все в Городе знали, кто я такая.

На пятый день пребывания здесь я решила посмотреть сад, о котором мне рассказывал Джон.

Мне пришлось миновать несколько поворотов и тупиков прежде, чем мне удалось его найти.

Даже тогда я едва не прошла мимо коридора, который описал мне Джон. Подняв взгляд, я посмотрела на высокую арку, которая служила единственным входом в сад, и решила, что, должно быть, я в нужном месте. Особенно когда заметила полог из листьев деревьев над узорчатой стеной.

Миновав круглый вход, я услышала воду, которая журчала где-то впереди, а также птицу, которая по звучанию длинной пронзительной песни казалась довольно крупной.

Пройдя по дорожке из гравия и камня, я миновала несколько статуй, большинство из них находилось в центре искусственных прудов. Я увидела каменный лабиринт, о котором рассказывал мне Джон — там они пускали по воде напитки в какой-то игре, в которую императорская семья играла во время вечеринок в саду. Погладив ладонями резной камень, я осмотрела маленькую крытую зону, затем пошла дальше, глубже в усаженную деревьями часть парка.

Звуки воды сделались громче.

Завернув за угол одной из причудливых высоких скульптур из камня, я тут же остановилась, увидев Балидора и Вой Пай, сидевших на каменной лавочке под тёмно-пурпурным сливовым деревом.

Они сидели так, что их ноги соприкасались. Головы близко склонены друг к другу.

Вокруг них плыл ещё один реконструированный пейзаж с высоким водопадом. Здесь журчание воды было громким, почти оглушающим. Деревья окружали место, где они сидели, наряду с небольшим газоном, искусно расставленными светильниками, скульптурами и расписными вазами.

Я всматривалась в лицо Балидора, пока тот хмурился и поджимал губы, слушая Вой Пай.

Затем я увидела, как он кивнул и посмотрел ей в глаза.

Когда она улыбнулась, он слегка улыбнулся в ответ, но его глаза оставались серьёзными, и там по-прежнему виднелась едва уловимая проницательность.

Но она вновь заговорила, а он продолжил слушать.

Секундой спустя он прикоснулся к её руке, наклонился ближе и пробормотал что-то ей на ухо. Я осознала, что невольно слегка вздрагиваю.

Сомневаясь, стоит ли мне подходить, я в итоге решила этого не делать и попятилась назад, подумав, что просто уйду той же дорогой, по которой пришла, посмотрю остальную часть сада в другой день — теперь-то я уже отметила его на своей мысленной карте. В этот самый момент Балидор повернулся.

Взгляд его серых глаз впился в меня.

В мгновение ока оценив моё выражение, он сделал жест рукой, который, как я поняла, должен был меня приободрить. В конце он показал на горло, говоря, что потом поговорит со мной. Я кивнула, затем осознала, что Вой Пай тоже смотрит на меня, и в этих кошачьих глазах виднеется лёгкая враждебность. Всё ещё всматриваясь в моё лицо, она положила ладонь на бедро Балидора и нарочито помассировала его, поднимаясь к паху.

Даже в ошейнике я ощутила его реакцию прямо перед тем, как он взглянул на неё.

Слегка натянуто улыбнувшись им обоим, я кивнула Балидору и торопливо попятилась назад, уходя немного быстрее, чем, наверное, стоило.

Я посещу этот сад в другой раз, говорила я себе достаточно громко, чтобы они тоже услышали это даже через ошейник и всё остальное, что могло происходить в моем свете.

И только уйдя далеко от того проёма, я позволила себе задаться мыслью, какого чёрта там делал Балидор.

Ревик медленным шагом приблизился к воротам Тяньаньмэнь, Воротам Небесного Спокойствия.

Неспешно пройдя по аллее через усаженный деревьями участок земли, который отделял главные ворота Города от остального Пекина, он посмотрел на сторожевые башни-близнецы, не поворачивая головы. Дорога делала плавный поворот у входа, где посередине стены висел огромный портрет Мао — явно собственническое заявление относительно содержимого Города.

На самой дороге тоже выставили ворота, новые стены выгибались оборонительным полумесяцем, по обе стороны их обрамляли более древние каменные колонны, известные как huablao. Словно чтобы подчеркнуть посыл, бронированные армейские автомобили стояли вдоль стен и по бокам от металлических ворот, которые перегораживали путь по обе стороны.