Он поймал себя на том, что смотрит на исхудалое тело на кровати. Когда он заговорил в следующий раз, его голос прозвучал холодно. Холоднее, чем он намеревался.

— Она мне не друг, Джон. Она — моя работа, — он встретился взглядом с человеком и стиснул челюсти. — И тебе стоит хорошенько подумать о том, чего на самом деле хотелось бы твоему «другу»… и послужит ли это её собственным интересам. Она знает, что нам нужно победить Сайримна. Она это знает. Она понимает, насколько он опасен. Она знает это вопреки её личным чувствам. Она примет непростые решения в отношении него, если потребуется. Не ошибись в этом.

Джон просто уставился на него.

— Ты думаешь, она хотела бы, чтобы Ревик так страдал? Она хочет вернуть его, 'Дори, а не нейтрализовать. Какую часть ты не понимаешь? Всё дело в том, что она готова сделать для дорогих ей людей, — его лицо исказилось злостью. — Иисусе. Если ты хочешь освободить её от него, это не значит, что она тоже этого хочет. Она пыталась спасти его! Она бы убила себя, чтобы спасти его, разве ты не понимаешь? Неужели ты настолько туп, что не видишь, как много он для неё значит, даже будучи Сайримном?

На это у Балидора не было хорошего ответа. В основном потому, что как бы ему ни было ненавистно в этом признаваться, он хотя бы отчасти согласен с человеком.

Когда он признался себе в этом, то тошнотворное ужасное ощущение вернулось, отчего стало сложно продумать свои мотивы или даже видеть её мотивы ясно.

Он позволял своим суждениям затмиться. Он терял возможность мыслить на перспективу, а значит, и способность эффективно выполнять свою работу.

Он обещал ей, что не сделает этого. Он обещал ей.

Но у него не было времени размышлять над этим.

Поезд начинал замедляться, и следующая станция — их конечная остановка. Конечная во многих отношениях, поскольку это их последний настоящий вариант убежища, по крайней мере, в мире видящих.

Балидору понадобится сосредоточить все свои навыки дипломата и переговорщика, чтобы получить доступ во внутреннее святилище. Он всё ещё боялся, что им попросту откажут, даже после подтверждения личности Элли. Если это случится, у Балидора закончатся варианты.

Это их последняя настоящая надежда пережить эту историю — для всех них, на самом деле.

Но, сухо подумал Балидор, в первую очередь для него самого.

Я медленно возвращалась в сознание.

Такое чувство, будто идёшь вброд по широкому, потерянному пространству, морю тепла и света безо всяких маркеров и точек отсчёта. Моё тело казалось далёким. Меня тошнило от наркотиков. Моя шея болела.

Я чувствовала там и его тоже.

Он никогда не покидал меня, ни на секунду.

Он вновь занят. Сосредоточенность ошеломляла, даже немного пугала. В отличие от моего одурманенного состояния, его разум казался острым как бритва, даже вопреки затяжной усталости, которую я в нём ощущала. Я не улавливала деталей. Они были слишком мутными из-за ошейника и наркотиков.

Однако я ощущала за этим обещание. Я знала, что это означало, по крайней мере, для меня.

Он придёт за мной.

Я не могла даже притвориться, что это знание не наполняло меня облегчением.

***

Они доставили меня куда-то.

Поскольку то тёплое мягкое место, где я лежала, больше не вибрировало, не дёргалось, не тряслось и не гудело, я вынуждена была предположить, что мы где-то остановились, как минимум, временно. Картинка перед моим мысленным взглядом перестала кружиться и периодически пропадать, а значит, наркотики тоже выветривались.

Значит, какая-то конструкция.

Зная Балидора, это целый Форт Нокс из конструкций, если использовать ещё одно устаревшее выражение моего папы.

Я постаралась сесть.

Мне удалось лишь приподнять плечи, опираясь на локти. Затем я вынуждена была остановиться — в основном из-за ощущения, будто нечто злобное колотит мне по затылку молотком, утыканным осколками стекла. Не припоминаю, чтобы мне когда-нибудь было так хреново.

Ну, за исключением того пустого отрезка ада в резервуаре.

От ошейника болело горло. Мой свет отказывался подчиняться, оставаться за его искусственными границами, поэтому постоянная пульсирующая боль не покидала меня с тех самых пор, как я открыла глаза.

Я чувствовала его слабыми шепотками позади всего этого.

К тому времени я точно знала, что сделал Балидор. Он протестировал связь, и она выстояла. Более того, его маленький «тест» едва не убил меня.

Только после этого до меня дошло — я знала, что так и будет.

Стиснув толстый матрас, затем деревянную стену за собой, я попыталась привести себя в сидячее положение. Мои руки были слабыми и неуклюжими как у ребёнка. Крашеные деревянные стены с четырёх сторон сбивали меня с толку, как и перьевой матрас, проседавший под моими ладонями. Кровать, похоже, находилась в рамках какого-то более крупного пространства, но у меня все равно возникало такое чувство, словно меня запихали в закуток, который слишком напоминал резервуар.

Окружённая массивным резным корпусом из дерева и плотными занавесками, кровать как будто находилась внутри шалаша из одеял, какие мы с Джоном и Касс строили в детстве с помощью диванных подушек и кухонных стульев.

Стены за пределами деревянной коробки казались очень далёкими.

На мгновение я ощутила себя в ловушке. Моё дыхание сделалось отрывистым…

Ревик окружил меня.

Он материализовался в считанные секунды, окутав мой свет настолько, насколько позволял ошейник.

Боль пронизала меня аркой, пока он пытался понять, где я находилась, что же случилось и напугало меня. Я поймала себя на том, что заверяю его — никто не причиняет мне вреда и не стреляет в грудь.

Он слегка расслабился. Я всё равно чувствовала, как он пытается определить, где я.

Я посмотрела по сторонам, сама этого не зная. Сделав это, я почувствовала, как расслабляюсь сама, и он расслабляется вместе со мной. Он успокаивался медленнее, его свет оставался настороженным.

Мне пришло в голову, что в последний запомнившийся момент бодрствования я была на поезде. Ну, по крайней мере, ощущалось это как поезд. Я помнила ритмичное постукивание под моим телом, пока колеса поезда стучали по рельсам.

Я помнила, что там был Джон, и Касс тоже, хотя на протяжении меньшего времени. Балидор тоже был там. Но я не могла смотреть на него достаточно долго, даже в своих мыслях, потому что сразу чувствовала, как ярость Ревика разгорается буквально жаром.

Я никогда не ощущала его таким злым.

Я чувствовала, что по крайней мере отчасти это вызвано страхом, который я ощущала вокруг его света. С его точки зрения я была уязвима, всё ещё находилась в лагере врага.

После этого я избегала думать о Балидоре.

Я раздвинула занавески.

Удивлённо моргнув, я обвела взглядом вид, который совсем не ожидала увидеть, и который ошеломил меня. Я стиснула одной костлявой рукой занавеску, позволяя Ревику увидеть кусочки того же вида через меня.

Комната была обставлена так богато, что мне казалось, будто меня заперли в древнем храме. Деревянные стенки вокруг кровати отгораживали её от широкого открытого пространства. Их украшало ещё больше замысловатой резьбы по дереву. В одной из этих стен была прорезана круглая дверь, находившаяся прямо напротив места, где я лежала. В свете от раздвинутых штор я видела шёлковые простыни, спутавшиеся вокруг моих ног, которые всё ещё выглядели слишком худыми даже с моей точки зрения. Длинные круглые подушки определённо выглядели азиатскими, особенно в сочетании с роскошными шёлковыми покрывалами и кисточками. Я также лежала на квадратных подушках с шёлковым шитьём.

За пределами кровати на одной из стен висели изогнутые мечи над алтарём с горящими благовониями. Изящно расписанные вазы и шёлковые картины украшали стены по обе стороны.