— Ты идёшь, не так ли? — пробормотала я.

«Скоро», — ощутила я его ответное бормотание.

«Где ты?»

Молчание. Однако его свет оставался тёплым, близким.

«Пожалуйста, не убивай моих друзей. Пожалуйста, Ревик. Я знаю, ты злишься…»

Я уловила от него больше шепотков — образы Джона, Касс. Я увидела лицо Джона, сердито кричавшего на Балидора, и осознала — Ревик показывает мне, что он знает: ни один из моих друзей детства не был в курсе плана Адипана. Он знал, что Джон и Касс оставались в неведении, тоже думали, что я умерла. Я кивнула про себя, но всё равно нервничала.

Он не включил в этот список много имён.

И всё же я хотела его здесь. Я даже уже не могла притворяться, что не хочу этого.

Эмоции закружили вокруг меня, когда я ощутила его реакцию на это.

Положив голову обратно на подушку, я закрыла глаза. Когда моё тело начало расслабляться, меня застала врасплох сильная волна тоски, такая мощная, что у меня сдавило горло, ладони сжались, затем стиснулись челюсти. Я осознала, что это исходит от меня, из моего собственного света.

Я вновь ощутила реакцию — очередное вздрагивание.

Затем меня затопил поток жидкого жара.

В этом рывке содержалось так много, что я лежала на спине и тяжело дышала, моя кожа жарко раскраснелась. Его эмоции плыли через меня — любовь, от которой сдавливало грудь, и я почти забывала, где нахожусь. Я по-настоящему притягивала его и ощущала, как усиливается его желание, и вот он уже пытался пробиться сквозь ошейник, когда тот сработал и вызвал уже другую боль в моем свете.

В итоге мы оба сдались.

Я ощутила, как он отстраняется, и во мне на мгновение полыхнуло раздражение, прежде чем он опять ласково скользнул вокруг меня и отстранился.

Лёжа там, я ощутила очередную вспышку нервозности из-за того, как близко он ощущался даже с ошейником — и уж тем более вопреки конструкции военного образца, в которой я должна находиться, учитывая, где мы. Что-то в ранении и том факте, что мы оба едва не умерли, снесло между нами все стены. Теперь уже не важно, где я. Или даже с кем я.

Но я знала, что во мне тоже что-то изменилось.

Быть с ним уже не казалось чем-то гипотетическим вроде голубой мечты. Не думаю, что когда-либо хотела его так сильно. Может, это окончательное знание, что нас на самом деле нельзя разделить. Может, это даже что-то биологическое, какая-то примитивная нужда после такого долгого отсутствия его в моем свете.

В любом случае, в этом признании жило чувство вины, почти стыда.

Это ничего не меняло. Он все равно был Сайримном. Но моему свету становилось всё более и более безразлично.

Однако я не уверена, что в остальном мне было всё равно.

В любом случае, теперь я могла признаться себе. Балидор был прав по поводу меня, когда говорил, что мне нельзя доверять в отношении Ревика.

При нашей следующей встрече я совершенно точно не буду связно мыслить.

Джон попытался успокоить свои опасения, выходя из комнаты, где разместилась Элли.

Она всё ещё выглядела не очень. Её кожа казалась чрезмерно бледной, даже учитывая то, сколько времени они за последние несколько недель провели в помещении — в поездах, под землёй и далеко от солнца. Её щеки казались впалыми, и это беспокоило его не меньше, чем худое как у манекенщицы тело — и он не подразумевал под этим комплимент.

Она также казалась отстранённой.

Это могло быть вызвано ошейником, в котором, как известно Джону, Балидор выставил более суровые настройки, пытаясь удержать Ревика на расстоянии.

Однако Джон сомневался, что всё объяснялось ошейником.

В последние дни она всегда казалась слушающей, словно часть её находилась в другом месте. Он замечал и в Балидоре нечто схожее, но не хотел слишком задумываться о том, что это означало.

Он также уловил намёк той пугающей видящей, Вой Пай. Они находились в саду, когда она отпустила шуточку про то, что «только дурак», и все они это слышали. Все они также видели, как она адресовала этот комментарий Балидору, когда они вошли внутрь.

Теперь он невольно задавался вопросом… а вдруг Вой Пай права?

Вдруг между Элли и Балидором что-то было?

Если так, то она чертовски хорошо молчала об этом. Они, казалось, уже давно были довольно близки, по крайней мере, пока не наорали друг на друга под Старым Домом в Сиртауне. Даже теперь, когда он едва не убил её, она перешучивалась с ним и бросала взгляды, напоминавшие какое-то секретное общение между ними.

Однако Джон никогда не замечал ничего большего. Даже их секреты казались им больше военными делами, нежели чем-то личным.

Балидор, возможно, время от времени смотрел на неё слишком долго, но с видящими такое случалось. Похоже, все видящие так делали — и Дорже говорил ему, что Элли влияла на видящих сильнее большинства, и на мужчин, и на женщин. В основном потому, что её разделение с Ревиком влияло на их свет.

Обычно это ни черта не значило.

Добравшись до конца коридора за её спальней, он свернул направо мимо алькова в храмовом стиле, который образовывал своеобразное фойе в здании, где её разместили. Лишь мельком взглянув на узорную резьбу по дереву, изображавшую двух драконов, которые изогнулись над вторым круглым дверным проходом, Джон спустился по лестницам и вышел в наружный дворик.

Они дали ему личные покои где-то там, но ему нужно хоть немножко побыть на свежем воздухе. Не только Элли слишком много времени проводила в помещении.

Отыскав уголок сада рядом с извилистым ручейком, который огибал каменные скульптуры и цветущие вишнёвые деревья, Джон вздохнул и уселся на каменную скамейку.

Он закрыл глаза и подставил лицо солнцу.

Боги, как он скучал по солнцу. Однако прежде чем он успел как следует расслабиться и насладиться тёплыми лучами, на его лицо упала тень.

Джон открыл глаза.

Над ним стоял Дорже, и его лицо выражало нетерпение.

Не нетерпение — раздражение.

Может, даже граничившее со злостью.

— Что это такое? — потребовал видящий. — Что это? Ты собирался рассказать мне, Джон?

Джон моргнул из-за лучей яркого света, которые били ему прямо в глаза поверх головы видящего. Затем он посмотрел вниз и уставился на то, что видящий сердито бросил ему на колени. Это был большой квадратный альбом в твёрдой обложке.

— Я слышал, ты проводил время со своим мучителем, — отрывисто произнёс Дорже на прекси. — И ты навещал его? В Непале? Говорят, ежедневно. Что это такое, Джон?

Джон вздохнул, убрав руку от лица.

— Похоже, ты и так всё знаешь, так чего спрашиваешь тогда? — проворчал он.

— Джон, — раздражённо выдохнул Дорже. — Ты объяснишь мне это или нет?

Джон пренебрежительно отмахнулся от него, перевернув альбом, который дал ему Дорже. Посмотрев на линии, нарисованные чёрным углём, он прищурился, пытаясь различить цифры вдоль границ диаграммы, замечая различные штриховки и текстуры на одном изображении. Некоторые линии, казалось, состояли из тёмных точек, другие выглядели пунктирными. Некоторые вообще были такими бледными, что напоминали всего лишь тени на странице.

Он покрутил разные диаграммы и так, и сяк, но всё равно не мог их понять.

— Что это такое? — спросил он.

— Ты мне скажи, — ответил Дорже. — Что ты делаешь, Джон?

Джон раздражённо выдохнул, снова щурясь от солнечных лучей, потому что видящий повернул голову, и она уже не заслоняла солнце.

— Может, ты хотя бы сядешь, чтобы я тебя видел?

Дорже тут же сел. Выражение его лица не расслабилось. Как и глаза, которые смотрели на Джона с неприкрытым обвинением и почти болью.

Джон начинал привыкать к пристальным взглядам видящих. Поначалу это казалось ему навязчивым. Теперь же, при взгляде на Дорже, беспокойство и забота в этих глазах казались ему даже милыми.

— Не отвлекай меня, — сказал Дорже. — Что ты делаешь, Джон?