— И? Почему ты улыбаешься, Вэшентаренбуул, Старейшина Клана? — спросил Балидор со злостью в голосе. — Тебя здесь что-то веселит? Если так, прошу, поделись. Мне бы не помешал повод для веселья.

Злость разведчика, похоже, ничуть не смутила Вэша. Он улыбнулся ещё шире.

— Я вижу кое-какие очень благоприятные знаки, да, — сказал он, подмигнув Касс.

— Благоприятные знаки чего? — спросил Балидор далеко не так уважительно. — Той дурости, в которой ты её убедил? Что она может как-то суметь повлиять на его свет? Думаю, мы все видим последствия этого маленького эксперимента, Вэш.

— О, думаю, в этом почти нет сомнений, — сказал Вэш. — Полагаю, она в значительной мере влияет на его свет, Балидор, Лидер Адипана, — он улыбнулся ещё шире, и его глаза тоже смеялись. — В очень даже значительной.

Касс видела, как Джон и Балидор с явным скептицизмом переглянулись.

Ей не нужно было быть видящей, чтобы знать — они тоже задаются вопросом, не впадает ли он в старческий маразм.

Я подняла взгляд, прижимаясь к груди Ревика, когда услышала очередной взрыв ликующих воплей от группы в передней части комнаты.

Мы находились в самом крупном из общих помещений, вернулись в главный лагерь в Азии. С нами делили комнату примерно двадцать разведчиков, включая большую часть команды, которая была со мной в здании «Чёрной Стрелы». Мы вернулись буквально накануне, и я всё ещё страдала от смены часовых поясов вопреки тому, как много спала во время полёта — большую часть времени я провела, свернувшись калачиком на коленях Ревика, который сидел на последнем ряду сидений в главном салоне.

Я не слышала слов новостных репортёров, но видела своё лицо на гигантском экране, даже с другого конца комнаты. Молодые видящие, сидевшие перед монитором, втиснулись на длинный диван, пили, ели и говорили между собой, продолжая смотреть новости.

Когда я посмотрела обратно на Ревика, он улыбнулся.

Я увидела в его глазах проблеск гордости, затем он дёрнул меня за руку и притянул обратно к себе, чтобы суметь поцеловать.

— Они будут делать это всякий раз, когда покажут этот чёртов отрывок? — я вновь ощутила проблеск боли прямо перед тем, как опять посмотрела на своё изображение в новостях. — Мне ничуть не становится легче воспринимать всю эту… — я жестом обвела комнату. — …Операцию, понимаешь? Крики радости в честь моего массового убийства?

Он мягко щёлкнул языком и покачал головой. Он поцеловал мою ладонь, затем запястье, и приласкал мою руку. Он вновь притягивал меня, и это отвлекало меня вопреки всему остальному.

— Думаю, ты неправильно понимаешь, жена, — тихо сказал он. — Они радуются не кровопролитию. Они радуются, потому что мы живы. Потому что мы разрушили главный процессор, — он поцеловал меня в шею. — У многих из них семьи в лагерях, Элли. Большинство моих последователей — беженцы. Система засосала их в детстве… либо их продали, либо украли.

Посмотрев на него, я ощутила, как напрягаются мои челюсти.

— Как ты это делаешь? — сказала я. — Как ты умудряешься вызвать у меня чувство вины из-за того, что я не радуюсь этому?

Он выглядел искренне удивлённым.

— Ты думаешь, я хочу, чтобы ты радовалась этому?

Вздохнув, я легонько дёрнула его за волосы.

— Нет.

Он обвил меня рукой, прижимая к себе. Я ощущала в нем ту тягу, достаточно сильную, что я прикрыла глаза, стараясь думать вопреки ей.

С нами опять что-то происходило.

Мы не обсуждали это, но от этого становилось очень сложно сосредоточиться в его обществе — а это и в лучшие-то времена было непросто. Я даже гадала, не вызвано ли это моим использованием телекинеза во время операции, но это началось до отъезда в Южную Америку.

Он поцеловал меня в шею, чувственно притягивая мой свет, легонько посасывая мою кожу. Я прикрыла глаза, затем вновь открыла и посмотрела на комнату перед собой, ощущая головокружение. Сделав это, я увидела, как несколько видящих отводят взгляды и краснеют, зная, что я поймала их за наблюдением за нами.

Супер. Мы опять воздействуем на остальных.

— Элли, — произнёс он. — Тебе бы не пришлось убивать, если бы не я. Это возлагает на меня двойную ответственность. За боль твоей души… и за сами смерти.

При виде моего хмурого выражения он щёлкнул языком.

— Знаю, ты не думаешь о душе в таком ключе…

Я покачала головой.

— Не в том дело. Ты не несёшь за меня ответственность, Ревик.

— Это была моя операция. Я пригласил тебя.

— Ага, — пробормотала я, взглянув на экран. — Но у тебя же не «телекинез, хаотичный», — сказала я. — Ты бы не убил их.

— Именно, — он повернул мой подбородок пальцами, чтобы я посмотрела на него. — Я написал то описание. Я знал, в какой мере ты владеешь телекинезом. Это возлагает на меня ещё большую ответственность. Я не понимаю, как ты этого не видишь, — его глаза ожесточились. — Я правда думал, что ты будешь злиться на меня за это. Наверное, ты и должна злиться на меня, Элли.

Поверх моего плеча он взглянул на группу, сидевшую перед монитором.

— Я привёл других не для того, чтобы убедить тебя в правильности ситуации, а только для них самих. Постарайся не осуждать их, — сказал он виноватым тоном. — Особенно молодых. Им это кажется победой. Для некоторых это первая победа в их жизни. Я не стал бы лишать их этого, — он показал жест одной рукой, добавив: — Для нас это иначе. Мы не такие, как они. Нам лучше обсуждать свои опасения наедине. Как и стратегию.

Подумав над его словами, я посмотрела на группу видящих, рассевшихся на диванах и на полу.

Я услышала посыл в словах Ревика.

Он хотел, чтобы я воспринимала себя как их лидера, видела в них свою ответственность, как он сам. Он хотел, чтобы я делила с ним эту ответственность. Мысль об этом немного пугала меня, но я чувствовала, что отчасти принимаю это и даже хочу этого.

Всё ещё глядя на видящих перед монитором, я осознала, что он прав. Многие из них были молодыми, даже очень молодыми по меркам видящих. Многие были рабами. Старшие видящие в целом держались тише, когда смотрели новости.

Выбросив из головы операцию, пока мой разум не углубился в депрессивные мысли, я погладила Ревика по руке, сосредоточившись на татуировке на его бицепсе.

— Что она значит? — спросила я у него. — Ты мне когда-нибудь скажешь?

Я прикоснулась к ободку чёрного текста, подсвеченного бледно-синим оттенком, который, казалось, ничуть не поблёк со временем. Из-за яркого цвета сложно было сказать, когда сделана эта татуировка. Как-то раз он говорил мне, что сделал её очень давно, но тогда мы находились на корабле, и он не мог помнить деталей о том, что это такое или почему он её сделал.

Текст огибал его предплечье как змеиный браслет, окружал его бицепс почти три раза. Шесть строк текста разделялись между собой каждый раз разным символом или узором. Конечно, у него имелись идентификационные тату, включая штрих-код на руке, а также обозначение «Н»[6], которое осталось у него после работы на людей, плюс клановая татуировка и меч и солнце.

Но он не забивал всё тело татуировками, по сравнению с большинством своих видящих.

Я снова ласково погладила текст, не сумев оторваться. Всё это перешло в тягу, и вот я уже покрывала поцелуями его руку. Я понимала, что это взято из древних текстов видящих, но язык был не прекси.

— Иронично, знаешь ли, — сказала я. — Ты единственный из всей команды не носишь символ Меча и Солнца.

— Ношу, — он постучал пальцем по своему плечу.

— Но не на том же месте, — я вновь погладила текст и поцеловала Ревика в шею. — Это не прекси. Ты хотя бы скажешь мне, что это за язык?

— Это более древний язык, чем прекси, — сказал он, подперев подбородок ладонью. Он улыбнулся мне, накручивая мои волосы на пальцы. — Твои волосы так сильно отросли, — сказал он, нежно дёрнув пряди. — Даже длиннее, чем в Дели. Тебе так очень идёт, Элли.