Касс и её бойфренд, Багуэн, тоже остановились в этом общежитии. Они уже говорили о переезде обратно в Индию — может, направиться в Кашмир или Пакистан, или даже в Шимлу у подножья Гималаев, где всё ещё жило много видящих.

Непальские видящие, по словам Касс, не очень любили людей.

Однако сам Джон не мог заставить себя уцепиться за Касс и Багуэна как за билет отсюда. Он любил Касс, но в эти дни она двигалась на своей орбите, которая не пересекалась с ним.

Он не до конца признавался себе в этом, но он ждал возвращения Дорже и Балидора. Проблема в том, что он не знал, вернутся ли они. От них не было ни слова с тех пор, как они расстались возле человеческого города в часе пути к югу от Сиртауна.

Остальные видящие, похоже, тоже ждали.

Они разбили лагеря в горах выше общежития для молодёжи, использовав часть старого человеческого монастыря, который там находился. Местные видящие завладели монастырём несколько лет назад, превратив его часть в жилые помещения для небольшого поселения их религиозных богословов. Когда к ним обратились за помощью, они неохотно приняли в качестве гостей видящих, прилетевших под флагом Адипана, а следовательно, и всех видящих, которые путешествовали с ними.

Имя Адипана обладало внушительным весом в большинстве уголков мира видящих, судя по тому, что рассказывал ему Дорже. Тысячи лет они служили защитниками «души» видящих, так что непальские видящие, возможно, почувствовали, что у них нет выбора в том, оказывать гостеприимство или не оказывать.

Фиграна тоже разместили в монастыре.

Джону сказали, что он может посетить это место, но они не хотели, чтобы люди оставались на ночь — что-то связанное с правилами непальских видящих, которые там жили. Учитывая его полную неспособность представлять для них какую-то угрозу, Джон не понимал, почему существовало такое правило, но едва ли у него было настроение спорить.

В любом случае, после смерти Элли Джон знал, что теперь он для них ничего не значил.

Даже хуже пустого места, как сказал Балидор.

Он не был уверен, что делать с самим собой здесь, даже в краткосрочном периоде. Он осознал, что в последнее время ему сложно думать. Не то что думать; ему сложно сосредоточиться на чём угодно, даже на том, что находилось прямо перед ним. Когда он спал, ему снились пугающие сны.

Он всё ещё не мог уложить в голове то, что произошло в Индии. Такое чувство, будто какая-то часть его так и осталась пойманной в ловушку в той комнате под лестницами, раз за разом воспроизводя те события.

Он слышал, как Элли и Балидор спорили.

Он слышал от них обоих вещи, которые казались весьма логичными.

Элли на удивление ясно воспринимала ситуацию с Ревиком вопреки тому, как, наверное, тяжело ей было слушать то, что он написал в том письме.

Джон тоже не верил, что письмо — это чистая манипуляция, по крайней мере, не так, как это воспринимал Балидор. Он знал Ревика — в результате он верил, что письмо было тем, что и утверждал Ревик. Попыткой смиренно преклониться перед Элли в надежде, что она может смягчиться после их ссоры в Дели.

Поначалу Джона удивил выбор слов — официальность создавала ощущение, будто это написано в далёком прошлом, и совсем не рукой того Ревика, которого он знал.

И всё же чем дольше читала Касс, тем больше Джон слышал в этих словах своего друга, и особенно в чувствах за этими словами. К концу Джон подумал, что там слышалось почти отчаяние, что бы ни говорил Балидор. Ярость Элли, адресованная её мужу в Дели, похоже, пробила ту странную самоуверенность, которую Сайримн испытывал в отношении них двоих. Большая часть письма звучала так, будто он искренне боялся, что потерял её — или может потерять, по крайней мере.

И всё же в плане стратегии Джон склонялся к точке зрения Балидора.

Искренне он говорил или нет, но Ревик, похоже, всё ещё заблуждался относительно того, какие «проблемы» стояли между ним и Элли. Более того, Джон знал, что Ревик может верить каждому слову, которое он написал Элли в том письме, но по сути всё равно будет делать ровно то, в чем обвинил его Балидор. Ревик не видел самого себя отчётливо. В этом-то и проблема.

Если он действительно влиял на свет Элли в той степени, о которой говорил Балидор, то она тоже могла поддаться его искажённому восприятию мира. Черт, да Джон видел, как такое происходит с человеческими парами, что уж говорить о видящих. Конечно, Дренги могут повлиять на неё напрямую, но она с большей вероятностью может просто проникнуться сочувствием к взглядам Ревика.

И она любила его, конечно же.

Так что аргументы Балидора были логичными и не казались Джону такими уж удивительными. Элли и Балидор в любом случае никогда не сходились во взглядах, когда дело касалось Ревика.

Затем в какой-то момент у Элли лопнуло терпение, и она разозлилась по-настоящему.

Может, она просто определилась и решила, что хватит уже об этом спорить.

Это был один из немногих случаев, когда Джон видел, как она действительно давила на свой титул Моста, и он не мог винить её за это. В этом отношении она всегда была довольно сдержанной, позволяла Балидору и Вэшу принимать большинство важных стратегических решений. Под конец Балидор тоже повёл себя довольно грубо, так что возможно, он просто переступил черту. Может, замечание про ошейник стало последней каплей, или он просто перегнул палку, нещадно твердя про то, как ею будет манипулировать Ревик и Дренги.

В любом случае, в какой-то момент всё звучало так, будто она действительно уволила Балидора с поста главы Адипана.

А ещё всё звучало так, будто она возвращалась к Ревику.

Затем в руке Балидора оказался пистолет.

Прежде чем кто-то из них успел пошевелиться, прежде чем Джон полностью осознал реальность пистолета, и что это не какая-то шутка, и даже не угроза, чтобы заставить Элли сотрудничать — лидер Адипана выстрелил Элли в грудь.

Она резко упала.

Так резко, что крепко ударилась головой о деревянные ступени.

В те первые несколько секунд именно это ужасно сильно, больше всего остального обеспокоило Джона. Не дыра в её груди, которая сделалась красной за два биения её сердца. Не лужа крови, которая расползалась по переду её китайской хлопковой рубашки.

Нет, он обеспокоился, что у неё может быть сотрясение.

Стоя над ней, он смотрел, как она истекает кровью, пока, наконец, не осознал, что видит смерть своей сестры.

Однако ему не дали долго думать над этим.

Балидор и Дорже оттеснили его с дороги прежде, чем его разум успел включиться в работу. Они так быстро перенесли оттуда Элли, что Джон тоже не успел сообразить, что происходит.

Он всё ещё не знал, то ли они отнесли её куда-то, чтобы попытаться спасти ей жизнь, то ли похоронили в саду под этими деревьями с белой корой.

Всё, что он знал — это то, что вернувшись, они сказали, что она мертва.

Тензи сказал ему, что поступок Балидора легален по уставным нормам Семёрки и Адипана. Запасной план того, как не допустить Мост в руки Дренгов, был простым, но суровым. Если всё выглядело так, что она может оказаться на их стороне, хоть из-за поимки, хоть из-за переманивания, то группа или группы, ответственные за её благосостояние, должны убить её. По логике Семёрки и Адипана, куда важнее защитить её свет, нежели защитить её тело. Они верили, что посредники вроде Элли перерождаются на Земле, чтобы помочь другим расам, и поэтому вдвойне важно уберечь её свет от негативного влияния.

По словам Тензи, Ревику был дан такой же запасной план относительно Элли, когда его назначили её телохранителем. А это означало, что по идее Ревик по закону был обязан застрелить её, когда Териан забрал её во время их медового месяца.

Существовало жёсткое правило не допускать компромиссов, когда речь шла о переходе посредников на тёмную сторону. И это забавно в какой-то совершенно не забавной манере, потому что, насколько понимал Джон, это случалось довольно часто.

В любом случае, никто ничего не сделал Балидору за то, что он её застрелил.