И рад был бы Ратимир слышать такие слова, но уж больно мягонько стелил перед ним этот… Вьюн. Как бы не то, что бок, голову не отбить!

— А тебе зачем рисковать?

Мужичок прищурился.

— Ради мести я трижды против этого рискнуть согласен. На все готов, только бы опозорить зажравшегося, безнаказанного пса. Не один ты от него пострадал. Да только тяжко подобраться к хитрецу. Долго я выжидал случая подходящего. А как узнал, что он к пленнику зачастил, решил и сам наведаться. Мало ли. Выходит не зря.

Как не пытался, не смог Ратимир разглядеть и крупинку лжи в его словах.

— А если поймают?

— Тебя точно убьют, — не стал скрывать мужчина, — а девушке смерть не грозит, разве что наказание.

И тут лжи Ратимир не почуял. Да и в его ли положении выбирать? А сестру спасать надо!

— Ладно, — согласился княжич, — грязь есть согласен, только бы Ланушку отсюда вывести.

— Тогда жди меня завтра. И смотри! Меченому не словечка, ни взгляда! А не то…

— Без тебя знаю, — беззлобно отозвался Ратимир.

— Ну, тогда бывай, пленник, — Вьюн выжидательно поглядел на юношу, но тот имени своего так и не назвал. Ладно, может позже повезет. И он направился к выходу.

На лестнице его встретил Родан. Мужчина выглядел беспокойно, но Вьюн быстро унял его тревогу нехитрой выдумкой напополам с правдой. Добился и того, чтобы еще раз к пленному спустится. Родан со скрипом, но согласился на последнее свидание. А больше Вьюну было и не нужно. Наскоро попрощавшись и схватив для отвода глаз приготовленный Роданом мешок с вещами, Вьюн благополучно миновал сонную стражу и что есть духу припустил к Тюре. Пора этому увальню жир растрясти. Пусть бежит к Лучезару, поскорее несет радостную весть.

Лана тоскливо глядела на падающий крупными хлопьями снег. Вышивка лежала на коленях, давно забытая и почти что не тронутая. Не могла княжна цветы иглой рисовать, когда сердце черная печаль без жалости глодала. А почему, того Лана и сама сказать не могла. Все вокруг только и делают, что ее холят и лелеют, хоть слово, хоть пол слова без заминки исполнить бегут. Сам Всемир заботливей отца родного. Смешка ее милая от радости так и светится, глаза блестят ярче солнышка — понесла от своего любимого мужа ребеночка. Теперь только и разговоров, как хорошо, что детки их одногодками родятся. Как расти и дружить станут. Дарина время от времени наведывается. Тоже довольна. Легко Лана тягость свою переносит, а волчата в ее утробе не по дням — по часам растут. Обещают быть сильными оборотнями. Яр…

Одинокая слеза скатилась по щеке и упала, разбившись о полотно. Ласков стал ее муж, нежен, словно хрустальная жена у него. Часто, прижав к своей груди, шептал такие слова — сердце забывало стучать. Ненаглядной, жизнью своей звал, а уж как любил ее… До изнеможения зацеловывал, такие нежности дарил — словно в последний раз они на ложе друг с другом милуются. Да только все руками или губами ласкал ее муж. А на ее призыв быть с ней как раньше, отводил глаза, неловко отговаривался, что де не желает повредить их детям.

И вроде не лгал, а все равно не договаривал! Лана это чувствовала всем нутром, однако никак не могла вывести возлюбленного на разговор. И от этого так тоскливо было, хоть вой!

Из печальных мыслей ее вывела скрипнувшая дверь. Лана обернулась и чуть не поморщилась. Мало ей забот о печалях своего возлюбленного, так еще и эта сюда пробралась! Ну вот как?

Однако Злата если и поняла ее мысли, то вида не подала. Плотненько дверку притворила и к ней на лавку без приглашения — шасть. Тут уж Лана в открытую нахмурилась. Не то, что рядом с ней сидеть, одним воздухом дышать не хотелось!

— Все шьешь? Пальцы в решето еще не исколола? — проворковала вместо приветствия оборотница. Темные глаза девушки смотрели холодно и зло.

— Зачем пожаловала? — расшаркиваться перед ней Лана не собиралась, — Если больше сказать нечего — дверь вон она, не заперта. А коль ноги не идут, то стража подсобит.

Женщина хмыкнула.

— Стража меня сама и пустила. Славные ребята, только робки больно.

— Или брезгливы, — отбила княжна. Злата так и оскалилась. Однако же быстро спокойна стала. Посмотрев на нее долгим взглядом произнесла.

— Язык поднаточить успела? Что ж, краснословие тебе пригодится, когда мимо стражи пойдешь, — и, видя удивление на ее лице, добавила, — Встретиться с тобой кое-кто желает.

— Вот и пусть желает, — огрызнулась Лана, — мне до этого дела нет. Да и у тебя здесь дела окончены. Пора и честь знать.

Однако наглая девка и ухом не повела. Только шире улыбнулась.

— Ой, а бедный юноша так долго сюда добирался! Все ноги оббил, злые волки покусали. А дурачок только об одной и думает. С полотенчиком подаренным, ни на миг не расстается. Говорит: бережет его, как сестрице своей, лучику милому, обещал.

Если бы Лана стояла сейчас, то к ногам ухмыляющейся Златы рухнула бы без промедления. Покачнувшись на взбрыкнувшей лавке, княжна стиснула рукоделие, не замечая, как острая игла входить под кожу.

— Где? — просипел Лана, жадно вглядываясь в холодные, как два темных камня глаза оборотницы, — Где он?! Скажи!

— Ух, как запела. Приказывать девкам дворовым будешь. А меня попросить надобно… Может и скажу. Но поторопись, у нас чужаков не любят, не ровен час, укоротят твоего братца на голову.

Лана облизнула пересохшие губы.

— Пожалуйста! — умоляюще прижала руки к груди она, — Прошу тебя! Чего ты хочешь? Ответь мне! Что выполнить? Только скажи, где искать?

Злата вовсю наслаждалась видом бледной немощи, готовой пасть на колени по первому щелчку. Брюхатая кикимора согласна была шеей рискнуть за братца-оборванца. Ох и дура!

Все еще легче оказалось, чем ей Вьюн расписывал. Уж теперь-то она помучает девку, как следует. Рассорит с муженьком ревнивым. Пускай грызутся, а она в стороне и посмеется. А потом и про обещание напомнит. Уж выдумки не пожалеет!

— Хвати сопли по лавке мазать! — усмехнулась оборотница, — Твои слова я услышала и запомнила. Успокойся для начала и слушай, что я говорить буду!

Княжна была на все согласна. Хоть ползком, хоть бегом, но готова идти куда скажут и делать, что велят. В голове только мысли о брате и бились. Лана поверить не могла, что Ратимир смог сюда пробраться. Но рассказ Златы обратное доказывал. Только брат звал ее Лучиком и про обережное полотенце никто кроме Ратимира не знал. Отирая о платье мокнущие ладошки, Лана приготовилась слушать.

— Так вот, — довольно мурлыкнула оборотница, — Братец твой недалече. Аккурат под полом. В камерах!

Княжна помертвела. Сердце отяжелело, словно до краев студеной водой налилось.

— В камерах…, - прошелестела княжна.

— И муженек твой славный что ни день туда спускается. Беседует с дорогим пленником. Как думаешь, давно знает — кем он тебе приходится? — продолжала шипеть волчица, а Лана дышала через раз. Каждое злое слово острым мечом отсекало от ее души кусок за куском. Так вот что тревожило Яра! Обманщик… Предатель бессовестный! Ей в глаза лгал, хоть бы поморщился!

— Что так вздыхаешь тяжко? — глумливо продолжила волчица, — Никак обозлилась на милого друга? Яр он такой, говорит одно, делает другое, а на уме и вовсе третье…

Лана отшвырнула испачканное кровью рукоделие и в упор глянула на усмехающуюся Злату.

— Как мне его спасти? Ты не пришла бы так просто!

Глаза женщины опасно блеснули.

— Вот сама и вытаскивай, — зарычала она, — Пособницей быть не намерена. Ты своим пузом прикроешься, а мне головы не сносить, а впрочем…

Из недр платья волчица вытащила небольшую склянку.

— Есть одно средство для крепкого сна. Пара капель и сильнейшего оборотня с ног свалит. Спать будет Яр сном младенца. А ты можешь рискнуть пробраться в темницы.

— А стража?

Злата плечами своими крутыми повела, мол — не моя печаль.

— Проведи! — взмолилась Лана, — Озолочу!

— Что мне твое золото!

Княжна молча метнулась в друг комнату, где хранился ларец с драгоценностями. Вытащила крупный изумруд искусной огранки и понеслась обратно.