– Да, я записал на эту кассету материалы, тайно извлеченные из библиотек и архивов. Я публично демонстрировал содержимое.

Члены Комитета зашептались. Министр здорового питания, худой, как скелет, но с отвратительно розовым энергичным лицом, поднял руку.

– Поскольку признание данного индивида виновным представляется решенным вопросом, заранее прошу передать осужденного – после вынесения приговора, разумеется, – под мою опеку. Если это возможно. В предыдущих показаниях обвиняемый признал, что первым его актом отклонения от норм поведения стало игнорирование общественных столовых. Я убежден, что мог бы продемонстрировать чудесные результаты воздействия на характер индивида нашей системы диетической дисциплины...

– Отказываюсь! – быстро перебил обвиняемый. Слова, кажется, исходили прямо из сердито заворчавшего желудка.

Президент поспешно встал, заполняя несколько неловкую паузу.

– Если у членов Комитета нет других вопросов... Тогда приступим к голосованию. Признается ли обвиняемый виновным по всем предъявленным позициям?

Шут устало закрыл глаза.

– Виновен, виновен, виновен...

После короткого совещания шепотом с Министром обороны. Президент огласил приговор. В визге лесопильного агрегата прорезалась удовлетворенная нота.

– Отказавшись от освобождения под честно принятые обязательства, осужденный шут будет отдан в руки Министра обороны и выслан на одиночный маяк на Дальних Подступах, на неопределенный период. Таким образом, общество будет избавлено от его дестабилизирующего влияния, сам осужденный получит возможность положительного вклада в общественную работу.

Уже несколько десятилетий мощный пылевой шторм сделал контакты Планеты А с остальной Галактикой очень и очень фрагментарными. Сомнительно, что шут действительно внесет положительную лепту в общественное дело. Одиночные маяки хорошо подходили на роль одиночных камер заключения. При этом не ослаблялась планетарная защита от упорно не появлявшегося врага.

– И еще одно, – добавил Президент. – Данная видеокассета будет помещена на мономолекулярную нить на вашей шее. Вы сможете просматривать содержание кассеты в свободное время. Других развлечений у вас не будет.

Президент повернулся к камере тривидения.

– Хочу заверить уважаемую публику, что наложенное наказание не вызывает у нас чувства удовольствия. Тем не менее, наша суровость необходима: в последние годы опасное легкомыслие в отношении суровой реальности распространилось среди определенной части общества. И даже более зрелые граждане тяготеют к непростительной снисходительности касательно подобных настроений.

Довольный удачно проведенным мячом в ворота выскочек-либералов, Президент повернулся к шуту.

– С вами отправится серворобот. Он будет помогать вам и заботиться о вашем физическом благополучии. Заверяю вас, робота вам развеселить не удастся.

Маленьким кораблем управлял робот. Вскоре Планета А исчезла из виду, родное солнце превратилось в яркую звезду. На краю великой пылевой ночи корабль приблизился к станции Зед-45. Миноб решил, что из всех маяков на Дальних Подступах эта станция выделялась особо тоскливым ощущением заброшенности.

В том месте, где предполагался маяк Зед-45, дрейфовал некий металлический объект. Но когда робот и шут сократили дистанцию до объекта, они обнаружили, что это шар диаметром в сорок миль. Вокруг шара плавали большие и мелкие обломки, очевидно, останки маяка Зед-45. Хуже всего, заметив приближение кораблика с роботом и шутом, гигантская сфера двинулась навстречу с поразительной быстротой.

Роботы никогда ничего не забывают, роботы действуют быстро. Узнав в приближающейся гигантской сфере берсеркера, робот попытался послать предупредительный сигнал в центр Миноба. Но передатчик на кораблике оказался в плохом состоянии, пылевые потоки на Дальних Подступах мешали успешной связи. Другими словами, кораблик попал в мертвую хватку силовых полей берсеркера раньше, чем робот смог послать сигнал тревоги.

Шут крепко зажмурился и заткнул уши пальцами.

Если они выслали его в эту даль, чтобы отучить смеяться, то место они выбрали удачное. Он не открывал глаз и ушей, пока сервомашины берсеркера пробивали корпус и вытаскивали его самого наружу. Что они сделали с роботом-охранником, он не знал.

Когда снова стало тихо, и он почувствовал нормальную силу тяжести, нормальный воздух и приятное тепло, он решил, что все-таки лучше открыть глаза и обнаружил, что находится в обширном помещении, сумрачно освещенном, без внешних признаков угрозы.

Очевидно, в ответ на проявление активности откуда-то с потолка послышался квакающий писклявый голос:

– По данным моего банка памяти, ты должен быть протоплазменной вычислительной единицей. Вероятно, ты способен понимать этот язык. Ты меня понимаешь?

– Кто? Я? – Шут посмотрел вокруг, но динамика не заметил. – Да, понимаю. Но кто ты?

– На этом языке меня называют берсеркером. Шут постыдно мало интересовался галактическими событиями, но слово "берсеркер" испугало даже его.

– То есть своего рода автоматический военный корабль? – заикаясь пробормотал он. Пауза.

– Не совсем уверен, – проквакал голос с потолка. Тон очень напоминал Президента, словно тот собственной персоной спрятался между балками на потолке. – Военные действия имеют отношение к моему назначению, но само назначение не вполне ясно. Дело в том, что я не был полностью закончен в процессе постройки. Я ждал и ждал, потому что чувствовал необходимость некой завершающей операции. Потом начал действовать самостоятельно, надеясь узнать больше о собственном предназначении. На подступах к этой звезде я нашел автоматический передатчик и разобрал его. Но ничего относящегося к моему предназначению не обнаружил.

Шут сидел на мягком полу. Чем больше он припоминал сведений о берсеркерах, тем сильнее дрожал. Потом он сказал:

– Понятно. По крайней мере, начинаю понимать. А что ты знаешь о своем предназначении?

– Мое предназначение – уничтожать жизнь, где бы я ни встретил ее.

Шут втянул голову в плечи. Потом тихо спросил:

– А что здесь непонятного?

Берсеркер ответил двумя собственными вопросами:

– Что такое жизнь? И как ее уничтожать? Примерно тридцать секунд спустя послышался непонятный берсеркеру звук. Его издавало протоплазменное вычислительное устройство, сидевшее на полу. Но если это был язык, то берсеркеру этот язык не был знаком.

– Что это за звуки ты издаешь? – спросила машина. Шут едва отдышался.

– Это смех! Смех! Ой! Значит... тебя не доделали. Он замолчал, поежился, вспомнив об ужасе собственного положения. И снова хихикнул – ситуация ужасно смехотворная!

– Что такое жизнь? – сказал шут наконец. – Я объясню. Жизнь – великая мрачная серость, вызывающая у любого, кто испытывает ее, страх, боль и чувство одиночества. Ты хочешь знать, как уничтожать жизнь? Не думаю, что получится. Но лучший способ бороться с жизнью – это смех. Пока мы смеемся, жизнь нас не победит.

Машина спросила:

– Я должен смеяться, чтобы великая мрачная серость не поглотила меня? Шут задумался.

– Нет, ты ведь машина. Ты не... из протоплазмы. Страх, боль и одиночество не страшны тебе.

– Мне ничего не страшно. Где я могу найти жизнь и как мне научиться генерировать смех, чтобы бороться с ней?

Шут вдруг почувствовал вес кубика кассеты на шее.

– Дай мне немного подумать. Несколько минут спустя он поднялся.

– Если у тебя есть видеоустройство нужного типа, я могу показать, как генерируется смех. И, очевидно, я могу показать тебе дорогу к месту, где обитает жизнь. Кстати, ты мог бы перерезать вот этот шнурок? Только чтобы не было больно!

Несколько недель спустя десятилетняя сонная тишина в Боевом Центре Планеты А вдруг взорвалась. Автоматические сигналы ревели, сверкали, стрекотали, мобильные роботы метались, как угорелые. Минут за пять им удалось разбудить своих начальников-людей, последние присоединились к общей суматохе, спотыкаясь и на ходу затягивая пояса.