Она тяжело задышала:

— Что… что…

— И что это, — продолжал он, — может разрушить ту сказку, которую вы придумали для всех окружающих вас людей, включая меня. Да. — Колин кивнул. — Я слышал все эти годы ваши заявления и комментарии по поводу вашей семейной жизни. И, признаться, я никогда в них не верил, но считал, что будет не по-джентльменски пытаться опровергать их.

Она, по-прежнему тяжело дыша, спросила:

— Сказку? О чем вы говорите?

Грасиэла покачала головой, и ее темные волосы зашевелились на ее плечах подобно покрывалу из дорогого шелка.

— Я говорю о той сказке, которую вы рассказывали своим близким родственникам и всем тем, кто вас слушал. О сказке про то, что ваш брак с покойным герцогом был браком по любви… и что ваш муж был вам очень интересен, а вы были очень интересны ему… И что вы тоскуете по нему каждый день. Это, конечно, забавная выдумка, но почему бы вам сейчас не признаться, что это не что иное, как ложь?

Его язвительные слова, казалось, отразились эхом от стен, едва прозвучало последнее из них.

— Как вы можете говорить мне такое? — прошептала она голосом, в котором чувствовался нарастающий гнев.

Она вся задрожала от негодования, но у Колина возникло подозрение, что это произошло потому, что он уличил ее в многолетней лжи, а не потому, что его слова не соответствовали действительности.

— Ой, не впадайте в заблуждение. Вы изображаете из себя скорбящую вдову очень даже замечательно. Все в это верят. Черт возьми, Маркус верит в это так сильно, что не видит того, каким мерзавцем на самом деле был его отец. Впрочем, это совсем не трудно, если его мачеха поддерживает эту ложь. Но, поверьте мне, ваше вранье отнюдь не идет ему на пользу. Когда он наконец-таки осознает, кем и чем в действительности был его отец, он сможет увидеть окружающий мир уже совсем другими глазами. Более объективно… Возможно, он даже наладит отношения со своим сводным братом и вообще перестанет вести себя как какой-то осел.

— В том, что Маркус ведет себя как осел, виновата я?

Колин пожал плечами:

— Вы создали миф.

— Давайте кое-что уточним. Вы ничего не знаете о моих отношениях с пасынком и падчерицей, и вам уж точно ничего не известно о моем браке.

Он сделал шаг к ней, но она даже и не подумала отступать назад. Ее глаза горели огнем, но ему, как какому-нибудь мазохисту, захотелось подойти к этому огню так близко, чтобы его всего обожгло. Такая вот, разъяренная, Эла была намного лучше Элы, пытающейся удрать от него в свое поместье.

— Я знаю, что ваш брак не вызвал у вас больших эмоций и что вы в последнее время искали того, чего были лишены… искали теплоты, огня и страсти. Вы нуждались в этом еще даже до того, как умер ваш муж.

Она отвела взгляд в сторону.

Колин слегка сдавил пальцами ее талию, заставляя женщину снова посмотреть ему в глаза. Тяжело сглотнув, он затем рассказал об одном своем воспоминании, прочно засевшем в его памяти:

— Я видел вас в тот момент, когда вы сломались. В тот момент, когда он сломал вас и когда вы осознали, что у вас с ним никогда не будет такой жизни, какой вы хотели бы ее видеть.

Из ее горла вырвался еле слышный стон, и Колин осознал, что она поняла, о чем он говорит.

Человек никогда не забывает тот момент, когда в его жизни наступает катастрофа. Это воспоминание остается с ним на всю жизнь. Оно как несмываемое пятно, которое проходит через поверхность и впитывается глубоко в кость.

Уж лучше бы он этого не видел. Однако получилось так, что он был там и видел. В то время он поклялся себе, что никогда не будет таким вот мужем ни для одной женщины, что он никогда не станет позорить ни одну женщину подобным образом. Он пообещал себе, что никогда не будет таким, как герцог Отенберри.

— Что вы видели?

В ее тихом голосе слышался затаившийся страх.

— Я видел вас. Это было очень давно. После того, как родилась Клара. Когда ее крестили.

Грасиэла замерла в его руках, и он понял, что она вспомнила.

— Продолжайте, — прошептала она. — Что вы видели?

— Я тогда только что приехал и увидел, как вы пошли в сторону кабинета герцога, и я пошел за вами, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение. Я шел не очень далеко от вас. Я видел, как вы постучали разок в дверь и затем открыли ее.

Ее глаза вдруг стали смотреть куда-то в пустоту… Как будто она находилась уже не рядом с ним, а где-то еще. Она перенеслась в тот день, когда у нее наступило прозрение.

— Вам тогда не следовало идти за мной, — прошептала она, глядя куда-то поверх его плеча, и он понял, что она мысленно стоит сейчас уже не рядом с ним, а на пороге кабинета покойного герцога.

— Я знаю, — сказал он в ответ. — Но я пошел. Я находился там и стоял прямо за вами.

Она резко перевела свой взгляд на его лицо:

— И вы увидели его, моего мужа?

Он кивнул.

— Ну же, рассказывайте дальше, — потребовала она решительно. — Раз уж начали, то договаривайте до конца, милорд.

Он кивнул:

— Я видел, как ваш муж трахал девушку-служанку на своем письменном столе.

Эта сцена хорошо сохранилась в его памяти во всех подробностях. В то время Колин был совсем юным человеком с небольшим жизненным опытом, почти еще мальчиком. Его очень поразила эта сцена: отец Маркуса, приспустив штаны и наклонив служанку над своим письменным столом, яростно овладевал ею.

— Только это была не просто какая-то служанка. Давайте уж будем точными в этих воспоминаниях, — сказала Грасиэла с горечью, и ее лицо скривилось в гримасе от охватившего ее чувства презрения. — Та женщина была новой няней Клары. Она была первой в длинной череде нянь, которых Отенберри затаскивал к себе в постель.

— Ваше лицо, когда вы отвернулись…

— Я вас там вообще-то не видела… — резко сказала она.

— Я спрятался за большой вазой с цветами.

Она нервно кивнула и посмотрела куда-то в сторону. Затем она опять перевела взгляд на него.

— Вы увидели эту картину и… сломались, — продолжил Колин. — Если вы и испытывали к нему какие-то нежные чувства, то они умерли. Я понял это по выражению на вашем лице. Как будто потух какой-то огонек…

— Да не драматизируйте вы так сильно, — насмешливо произнесла она.

— Он потребовал, чтобы вы закрыли дверь и не смотрели на них.

Он, Колин, очень хорошо помнил повелительный голос герцога, крикнувшего своей супруге: «Черт возьми, Грасиэла! Тебя что, не учили стучать в дверь, прежде чем зайти? А ну закрой эту чертову дверь! Я выйду отсюда, когда закончу…»

Она вздрогнула, и Колин осознал, что эти слова сейчас снова прозвучали у нее в мозгу.

— Я тогда была еще очень молода, и мне только предстояло понять, каковы реалии браков в светском обществе.

— Вы были прекрасны, — пылко произнес Колин. — Ваше сердце было наполнено любовью и надеждой.

— Да. — Она подняла взгляд на него. Ее глаза затуманились от нахлынувших на нее эмоций. — Как я уже сказала, я была очень молода. Теперь же я не настолько глупа, чтобы позволять завладевать мною таким чувствам, как надежда и любовь.

— В вас все еще бьется нежное сердце. Оно очень хочет любви. — Он обнял ее за талию чуточку покрепче. — Именно это и привело вас в «Содом». Не самое подходящее, возможно, место, но с такой подругой, как леди Толбот, это даже удивительно, что вы сопротивлялись так долго. Думаю, мне следует радоваться тому, что я оказался там, когда вы туда пришли.

Ее тело вдруг показалось ему еще более теплым, а прикосновение к ней — еще более приятным. И его очень сильно потянуло к ней.

— Вы знали о том, что произошло тогда, в тот день, все это время. — Она покачала головой. — Каждый раз, когда я говорила что-нибудь о своем покойном муже, о том, каким он был удивительным и как сильно я его обожала… вы втайне смеялись надо мной.

— Нет. Я никогда не стал бы над вами смеяться.

— Значит, вы втайне жалели меня. А это еще хуже.

Она опустила голову и невесело засмеялась. Выражение лица при этом у нее было такое, как будто ей больно.