Я попытался представить себе, как живут в Нидавеллире, где каждая вещь представляет собой произведение искусства и сделана до того прочно, что может служить владельцу пожизненно. Все, вплоть до чашки или какого-нибудь там стула. Это что же, каждое утро перечислять заслуги своих ботинок, когда суешь в них ноги? По-моему, утомительно и раздражает. Но, с другой стороны, почему бы нет, если ботинки действительно классные?

Мысли мои перескочили на Меч Лета. Фрея сказала, мне нужно с ним подружиться. Тогда, выходит, он может думать и чувствовать? Но ведь и Блитцен мне объяснял, что у каждого сделанного вручную предмета обязательно есть душа. В таком случае я, вероятно, неправильно до сих пор обращался с Мечом Лета. Видимо, надо к нему относиться как к Блитцену, Хэрту, Самире. Ну, чтобы он себя ощутил еще одним моим верным спутником.

– Блитцен! – отвлек меня возглас Сэм. – Но у тебя все же должна быть какая-нибудь специальность. Чему тебя обучали в коммерческой школе?

– Моде, – жалобно шмыгнул он носом. – Я сам создал программу курса обучения. Но кутюрье среди гномов непризнанное ремесло. А они предполагают, что я буду чеканить золотые слитки или возиться с какими-нибудь механизмами. А я в этих областях почти совершенно некомпетентен.

– Ничего подобного! – активно выразил возражение Хэрт.

– Ну, кое-что, конечно, могу, – отозвался Блитц. – Но не на поединке.

– Одного не пойму, – вмешался я. – Почему проигравший должен умереть? И вообще, как они определяют, кто выиграл?

Блитцен мрачно уставился на обложку журнала «Новые тенденции гномичьей моды. Весна-лето. Сто вариантов одежды из волчьей кожи».

– Каждый из соревнующихся делает три предмета по выбору. А судьи оценивают каждый из них с точки зрения качества, красоты, точности исполнения, ну и прочего. Выигрывает получивший большее количество баллов. А проигравшего ожидает смерть.

– Думаю, все же у вас не очень часто происходят такие поединки, – предположил я, прикинув, что если бы каждого второго мастера здесь лишали головы, то все эти прекрасные вещи давно уже некому было бы создавать.

– Ну, голова – это традиционная ставка, – объяснил Блитцен. – Большинство гномов теперь на ней не настаивает. Просто Джуниор упрям и старомоден, да к тому же меня ненавидит.

– Из-за цепи Глейпнир и твоего отца?

Хэрт резко мотнул головой, призывая меня заткнуться, но Блитцен похлопал его по колену.

– Все нормально, дружище. Я им расскажу. Они это заслужили.

Он откинулся на спинку дивана. Лицо его неожиданно стало спокойным. Казалось, что он смирился с идеей собственной гибели, и это уже сильно обеспокоило меня. Лучше бы он метался по комнате и колотил кулаками по стенам.

– Как вы уже знаете, предметы, которые делают гномы, имеют пожизненную гарантию, – начал он. – А ведь гномичья жизнь может длиться несколько сотен лет.

Я глянул на бороду Блитца. Она и впрямь у него без единого седого волоса или он красит ее?

– Тебе-то сколько лет?

– Двадцать, – ответил он. – А вот Джуниору уже около пятисот. Отец его, Эйтри, был одним из прославленных ремесленников за всю историю гномов. Он прожил больше тысячи лет и сделал множество важных предметов для богов.

– Даже я о нем слышала, – кивнула Сэм, откусив маленький кусочек от спринг-ролла. – Про него говорится в старых легендах. Он сделал молот Тора.

– Да. Но самая главная из его работ, несомненно, Глейпнир. Она гораздо важнее, даже чем Молот Тора. Ведь благодаря ей Волк не может освободиться и начать судный день.

– Ну, пока что ты не сказал мне ничего нового, – отметил я.

– Проблема в том, что цепь делалась впопыхах. Боги потребовали срочной помощи. Они уже дважды пытались связать Фенрира мощными цепями и знали, что их окно возможностей закрывается. Волк же день от дня все больше креп и дичал, и было ясно: вскоре он станет неуправляемым. А Эйтри… В общем, он сделал, что мог, учитывая, как ему пришлось торопиться. До сих пор цепь держалась, но тысяча лет – очень много даже для гномичьей цепи. Особенно если ее постоянно пытается разорвать самый сильный волк во Вселенной. Мой отец Били, тоже великий мастер цепей, долгие годы пытался убедить Джуниора, что пора готовить Глейпниру замену. Но тот ничего не хотел слушать. Мол, он постоянно наведывается на остров, где находится Волк, проверяет состояние цепи и убежден, что она в полном порядке. Ему казалось, что мой отец попросту подрывает репутацию его семьи. Кончилось тем, что папа…

Голос Блитца сорвался.

Хэртстоун показал ему:

– Ты не обязан рассказывать дальше.

– Нет, я в порядке, – провел по глазам ладонью гном. – Джуниор пользовался влиянием и сумел настроить народ против моего отца. Наша семья потеряла доходы. Никто не хотел покупать изделия Били. Кончилось тем, что отец сам собрался на остров для проверки Глейпнира. Хотел таким образом доказать свою правоту и вынудить Джуниора заняться изготовлением новой цепи для замены. Назад он не вернулся. Спустя несколько месяцев гномичий патруль обнаружил… – Блитц, уставившись на пол, покачал головой.

– Разодранную одежду. На берег вынесло, – договорил за него руками Хэртстоун.

Сэм приложила ко рту подушечки пальцев. То ли она успела уже освоить язык жестов, то ли это у нее вышло случайно, но получилось у нее:

– Блитц, мне так жаль!

– Ну-у, – вяло пожал тот плечами. – В общем, теперь вы все знаете. А Джуниору смерти моего отца мало. До сих пор пышет злобой. Хочет меня опозорить и убить.

Я поставил стакан на кофейный столик.

– Думаю, выскажу общее мнение. Надо заставить этого Джуниора запихнуть свою БАБКУ-КОВЫЛЯЛКУ в собственный зад…

– Магнус! – остановила меня Сэм.

– Да этот старый паршивый гном просто обязан завтра потерять свою голову! – раздухарился я. – Вот и давайте соображать, как поступим, чтобы Блитцен выиграл поединок.

– Спасибо тебе за поддержку, сынок, – с трудом поднялся на ноги Блитцен. – Но тут уже ничего не поделаешь. Вы извините, но я…

И он побрел в спальню, войдя в которую закрыл за собой дверь.

Сэм стиснула добела губы. Я заметил, что у нее из кармана до сих пор торчала веточка Иггдрасиля.

Хэртстоун, размотав шарф, бросил его на диван. Было заметно, что темнота Нидавеллира плохо сказывается на его самочувствии. Вены на шее позеленели сильнее обычного, волосы наэлектризовались и вздыбились, как ветви дерева или стебли цветов, тянущихся к солнцу.

– Джуниор очень хорош, – показал он и начал изображать, будто рвет в воздухе лист бумаги, а затем отбрасывает клочки в сторону. – Безнадежно.

Меня подмывало схватить одну из бутылок и как следует шваркнуть ею в стену.

– Но Блитц ведь что-то все же умеет делать руками. Ты сам говорил. Или просто старался его утешить?

Хэрт, не ответив мне, встал и, дойдя до серванта в столовой, нажал на его поверхности невидимую постороннему глазу кнопку. Крышка серванта немедленно распахнулась, как ракушка, и мы увидели, что под ней находится световая панель, которая в следующий момент засветилась теплыми солнечными лучами.

– Солярий! – воскликнул я и вдруг догадался, каким образом Блитцен спас Хэрту жизнь. – Когда ты впервые попал в Нидавеллир, он сделал для тебя это, чтобы ты не погиб без дневного света, да?

Хэрт кивнул.

– Когда я впервые попробовал магию рун, у меня получилось не совсем правильно. Я случайно попал в Нидавеллир и чуть не умер. Блитцен добрый, умный и может работать руками. Но не под давлением. Состязание не для него.

Сэм, сгорбившись, обхватила руками колени.

– Но мы-то что-нибудь можем для него сделать? Неужели у тебя нет какого-нибудь волшебства ему в помощь?

– Кое-что есть, – подтвердил Хэрт. – Использую перед поединком. Но недостаточно.

Я перевел его ответ для Самиры, а потом спросил:

– Может, я тоже что-нибудь могу сделать?

– Защити его, – тут же начали объяснять руки Хэрта. – Джуниор готовит подлянку.

– Готовит подлянку? – Не ожидал я такого от гнома – приверженца старых традиций. – Но это же против правил.