— Прости меня, но раньше уйти не мог… Птицына исключили из партии как перерожденца — хотя и очень поздно! Долго разбирались еще с одним типом: несколько лет он отсидел, год назад освободился. До сих пор не работает, сутяжничает — отсудил квартиру, дачу, торговался о хлебной должности. И в последние дни вспомнил о своих партийных делах… Только сегодня — можно сказать, под занавес — он потребовал, чтобы ему восстановили партийный стаж. Мы отказали в ходатайстве. Так послушал бы ты, как он критиканствовал, требовал, угрожал написать о нас всем и вся! Видать, прожженный склочник… Ну ладно, хватит о дряни! Лучше поговорим о наших делах. — Николай Федорович снял пиджак и, повесив его на спинку стула, ослабил узел галстука, давившего ему шею. — Можешь, Михаил, меня поздравить: вчера утвердили председателем совнархоза. Решение пришло не сразу — здоровьишко пугало, возраст… Однако после моего заявления в ЦК все уладилось: там помнят, что я был одним из первых председателей губсовнархозов. Конечно, я мог бы уйти на пенсию и остаться преспокойно в Москве, но на крутых поворотах истории нашей партии я никогда не был наблюдателем. Разве можно будет спокойно смотреть товарищам в глаза? — говорил он, поглаживая узловатыми пальцами серые, ежиком торчащие волосы.

— А не тяжело, Николай Федорович, вам будет на Севере? — мягко, стараясь не обидеть его, спросил Михаил Васильевич.

Шахов насупил седые брови.

— Будет трудно. Но я, брат, хочу умереть в строю, а не пенсионером на даче…

И, открыто улыбнувшись, добавил:

— Вызывали тебя неспроста. Ищу себе заместителя… Подучу тебя малость, подготовлю, как у нас говорят, достойную смену, а уж тогда и на покой уйду!

От неожиданности такого предложения Северцев растерялся. Но услышать это от Николая Федоровича ему было очень приятно.

— Спасибо, Николай Федорович, за доверие, — пробормотал он и замолчал, не зная, что еще нужно бы сказать…

Приметив его замешательство, Шахов предупредил:

— Ответа сейчас мне не давай, подумай хорошенько. Времени, правда, не слишком много, но маленький запас у тебя на размышление есть: Сашину сейчас не до нас.

Северцев не стал выяснять, почему Сашин отказывает ему в приеме. Раз так — видно, следует повременить…

— Я не против, но мне нужно посоветоваться. С Валерией Сергеевной. — И Михаил Васильевич решился спросить о том, что отнимало у него всякую возможность трезво решать какие бы то ни было вопросы и спокойно судить о чем бы то ни было… — Хочу знать, Николай Федорович, зачем вы ее вызывали и где она сейчас, — твердо сказал он. — Я обзвонил все гостиницы, ее нигде нет.

— Вызывал по ее личному делу. Она все объяснит тебе сама. Номер в гостинице достать не смогли — сам знаешь, Москва готовится к Всемирному фестивалю молодежи. Валерия Сергеевна живет в моей квартире, а мы со старухой — на даче… Друг другу не мешаем! Поговори с ней, — протянув ему трубку, предложил Шахов.

— Никто не подходит… Наверно, ушла куда-то. Мне очень странно, что за все это время она не написала ни строчки, а тут еще совсем непонятное назначение Стеклова… — Северцев положил трубку.

Шахову разговор был явно неприятен. Он встал со стула и надел пиджак, давая этим понять, что торопится.

— Поговоришь с ней и все поймешь. Адрес мой помнишь? — направляясь к двери, спросил он.

— Что-то вы загадками стали со мной разговаривать, — сухо ответил Северцев.

Шахов, чтобы пресечь объяснения, попрощался.

— Заходи завтра, а сейчас извини: бегу провожать министра, он сегодня улетает на восток. Тоже назначен председателем совнархоза. Машину тебе вызвать не могу — уже отправлена в совнархоз. Туда же отгружаем все наши пожитки. А может, зря суетимся, может придется вскорости перевозить свои пожитки обратно? — стараясь шуткой ослабить натянутость прощания, сказал он и удалился.

Северцев вышел во двор. Постоял, посмотрел на отъезжавшие грузовики, доверху набитые министерским добром. С тревогой вспомнил последнюю фразу Шахова, значит, он сомневается в долгосрочности принятых решений…

Михаил Васильевич спустился в прохладное метро и вскоре был у здания городского суда. Перед тем как войти в мрачный подъезд, он чуть задержался. Никогда прежде он не имел дела с судами… Даже с опаской поглядел по сторонам: не видит ли его кто-нибудь из знакомых? Что тогда подумают о нем?.. Но все обошлось. Больше того — решившись войти, он узнал, что городской суд развел Северцевых. Ему выдали на руки долгожданный документ.

Михаил Васильевич взял такси, чтобы поскорее увидеть Валерию.

Ехали медленно. Было самое время разъездов, и перед светофорами выстраивались вереницы машин. Северцев нетерпеливо поглядывал на автомобильные часы. Стиснутое со всех сторон машинами такси ползло за светло-зеленым «Москвичом», поминутно тормозя. Наконец проскочили перекресток и подъехали к магазину, где Северцев смог купить торт, бутылку вина, фрукты. Надо же было отметить такое событие!

Наверно, Валерия будет рада предложению Шахова! Они уедут из Сосновки, а на новом месте и вправду все будет по-новому…

Он вылез из такси, нагруженный покупками, быстро взбежал на второй этаж. С трудом дотянувшись, локтем надавил кнопку звонка.

За дверью послышались шаги. Голос Валерии спросил: «Кто там?»

— Это я! Открывай скорее! — громко крикнул он, и дверь мгновенно открылась.

На пороге стояла Валерия. Но Михаил Васильевич путь отшатнулся назад.

— Ты больна, что с тобой? — с тревогой спросил он, вглядываясь в вытянувшееся лицо, в синие круги под воспаленно блестевшими глазами.

Она растерянно посмотрела на него, ссутулившись, прошла в глубь квартиры.

Бросив на столике покупки, Михаил Васильевич поспешил за ней. Валерия сидела на диване, запрокинув голову, прикрыв глаза.

Михаил Васильевич сел рядом, обнял ее.

— Что с тобой? Я не узнаю тебя… Ты, кажется, недовольна, что я появился тут? Чем я провинился? Скажи же, ради бога! Уехала, и ни слова… Душу мне всю перевернула! Разве так можно…

Валерия потянулась к нему и, положив голову ему на грудь, заплакала. Думая только о прошлых бедах, Михаил Васильевич осторожно, чтобы не обидеть ее неловким движением, пролез рукой во внутренний карман пиджака, достал оттуда судебную бумагу.

— Успокойся, дорогая… — шепнул он. — Теперь все будет хорошо! Читай… — он поднес бумагу к заплаканным глазам Валерии.

Она прочла и, судорожно вцепившись в его руку, заплакала еще громче.

— Теперь я свободен!.. Мы завтра же идем в загс… Теперь все сразу уладится!.. — твердил он.

— Павел вернулся, — прошептала она, отстраняясь от него.

— Как вернулся?.. Ты же говорила, что его нет в живых…

Он произносил эти слова почти механически, все еще не понимая смысла того, что произошло.

— Да, мне самой говорили так… Ужасно все это! Я, наверно, сойду с ума… — Валерия рыдала, зарывшись головой в диванные подушки.

Михаил Васильевич встал.

— А как же мы?.. — в совершенной растерянности задал он детски глупый вопрос.

Валерия подняла горящее лицо:

— Откуда я знаю! Ему я все рассказала. Павел сейчас приедет, он уезжает сегодня…

— Что ты решила, Валерия? — беря ее за руку, спросил он.

— Пока ничего. Ждала тебя.

— А что думает он? Чего он хочет от нас?

Михаил Васильевич чувствовал, что его начинает душить прежняя ненависть к этому человеку.

— Павел? Ничего. Ему жить-то осталось…

Звонок в передней не дал Валерии договорить. А может быть, она и сама не решилась бы. Поднявшись с дивана, она, вытирая слезы на лице, вышла.

Михаил Васильевич прошел в столовую. На столе уже стояли три прибора, бутылка вина. В фарфоровой вазе красовался большой букет роз. Это укололо Северцева: Павел оказался внимательнее его.

Пожилой худощавый мужчина робко вошел, виновато улыбнулся. Подавая руку, представился:

— Павел Александрович. Впрочем, мы с вами встречались — еще на Орлином руднике…