Пробираясь к реке, где стояла машина, Михаил Васильевич наткнулся в зарослях лозняка на целовавшуюся пару. Северцев узнал по бакенбардам Галкина и услышал задорный вопрос Борисовой:

— Благословляете, Михаил Васильевич?

— Давно пора, — откликнулся Северцев…

Через полчаса газик был у цели.

Там, где река промыла широкую пойму с песчаным островом посредине, было излюбленное место окрестных рыболовов. Под самым берегом в зарослях осоки стояла плоскодонная лодка-долбленка, наполовину залитая водой. В ней плавала жестяная консервная банка.

Михаил Васильевич и Валерия принялись перетаскивать из машины к берегу свои пожитки.

— Привет, соседушка! — внезапно услышал Северцев.

Оглядевшись по сторонам, он никого не заметил.

— Не видишь — разуй глаза! — донеслось из-под большого куста черемухи.

И Михаил Васильевич увидел лежащего на животе Пнева. Солдатская рубаха и закатанные до колен брюки были измяты, измазаны глиной. В косматых волосах торчали соломинки.

Пнев приподнялся на руках и сел, подогнув под себя голые волосатые ноги. Михаил Васильевич положил на землю скрученный бредень, присел рядом.

— Рыбачить? А я уже, — Пнев кивнул на корзинку, где под свежими листьями можно было разглядеть трех больших тайменей. — Жду машину.

Поискав глазами снасть, Северцев спросил, как поймана рыба.

Пнев сощурил глаза.

— Взрывчаткой глушил. — И в свою очередь поинтересовался: — Что это за краля с тобой по рыбу ездит?

— Жена, — холодно ответил Северцев.

— А-а… Слыхал, слыхал! Водка есть?

— Нет.

— Тоже рыбак… Мы за ночь два пол-литра спирту вылакали, и не хватило: послал шофера в сельпо за добавкой. Что уставился на меня?.. Ну, пьяный… Пьяный сегодня. Поминки справляю по всесоюзному директору Пневу. Не желаю подчиняться совнархозам, райисполкомам и прочим сельсоветам! Я знаю: они мне припомнят все мои прегрешения… Поэтому не хочу здесь больше оставаться. «Перестраиваться» не желаю! — зло бормотал Пнев. Помолчав и тупо уставясь на корзинку, он снова заговорил: — Очковтирателя из меня расписали: дескать, отчитался, а не сделал того, в чем отчитывался… Доделаю! Что важно? В срок отрапортовать и получить приветствие. Это воо… воо… душевляет…

Доканчивал он свою тираду, уже лежа на боку, удобно свернувшись калачиком. Громкий храп оборвал его признание.

Взвалив на плечи бредень, Северцев зашагал к лодке.

Он рассказал Валерии, кто этот человек, о чем шел разговор, и принялся вычерпывать консервной банкой из лодки воду. Валерия, расстелив брезентовую палатку, складывала на нее вещи.

Шум мотора заставил их поднять головы. Они увидели маленький самолет, летящий вдоль реки в сторону поселка. Быстрая тень самолета легко обгоняла ползущие по тайге тени облаков.

— Кто это может быть? — вслух подумал Михаил Васильевич.

Переплыли на остров. Начали с живцов: за какие-нибудь четверть часа удочками натаскали мелкой рыбешки. Размотан веревки, нанизали живцов на крючки, и Михаил Васильевич полез в воду ставить переметы.

Валерия занялась палаткой: от безжалостного солнца можно было спастись только в ее тени. Да и ночевка предстояла здесь.

Надсадный голос кричал с берега:

— Эй, там, на острове!.. Давайте лодку… лодку давайте!.. Слышите?..

Михаил Васильевич выполз из палатки, озираясь вокруг, никак не мог спросонья понять, кто кричит. Наконец различил в сумерках рядом с газиком комбинатскую синюю «Победу». узнал силуэт своего шофера. Но кричал, конечно, не шофер. А стоявшего там же другого мужчину Михаил Васильевич разглядеть так и не смог.

— Кого-то принесла нелегкая. Одевайся, Валерия, — отгибая полог, сказал он.

Нехотя сел в лодку и заработал веслами. Уткнув долбленку в песчаный берег, поднял весла, повернулся и только теперь увидел, кто приехал.

— Яблоков! Петр Иванович! — обрадованно выкрикнул он и, шагнув на берег, крепко обнял гостя.

— Здорово, рыбак! Дрыхнешь ты крепко: минут пятнадцать тебе кричал. Ну как, ухой угостишь? — усаживаясь в лодку, напросился Яблоков.

— Переметы еще не смотрели, но на худой конец Валерия Сергеевна прихватила, как полагается заправским рыбакам, рыбных консервов… Значит, вместе порыбачим?

— Дело хозяйское! В воскресный день можно и порыбачить.

Шофер передал Михаилу Васильевичу телеграмму и оттолкнул лодку от берега. Телеграмма была от Шахова. Директору Сосновского комбината предлагалось срочно командировать в Москву геолога Малинину.

— Валерию Сергеевну Шахов вызывает. Не знаешь зачем? — спросил Северцев.

— Малинину? А-а… Нет, не знаю, — как-то странно ответил Яблоков. И, меняя тему разговора, представился: — Прибыл к тебе в новой роли председателя совнархоза. Прошу любить и жаловать! Знаю — у нас тоже не все довольны переменами. Встретил неподалеку еще одного рыбака. Такое мне наплел, что обидно за него стало. Знаешь, бывает орех с виду ядреный, а раскусишь его — одна плесень и труха…

— А я-то обрадовался безвластию, на рыбалку подался, а новый надзиратель тут как тут, — иронизировал Северцев.

Валерия встретила их в спортивных брюках и майке. В руке она держала ведро с вымытой картошкой.

— Привет рыбачке! Слышал, что у вас есть рыбные консервы, — значит, будет уха? — пожимая ей руку, балагурил Яблоков. И внимательно присматривался к ней.

Северцев показал Валерии телеграмму.

— Ничего не понимаю, — удивилась она.

— Зря в столицу не вызывают. Нужно ехать. Начальству виднее, оно газеты курит! — пошутил Яблоков.

Михаил Васильевич молчал. Ему был совершенно неясен смысл этой поездки.

Валерия оставила мужчин одних, поскольку гость хотел с дороги искупаться. После купанья Северцев и Яблоков поплыли на лодке проверять переметы.

— Как хорошо у вас! Лучше курорта всякого, — глубоко вдыхая воздух, настоянный на пряных запахах прибрежных трав, восхищался Яблоков.

С первого перемета сняли трех стерлядок, со второго — пудового тайменя, на третьем плескалась нельма.

Похвалив рыболовов за удачный лов, Валерия принялась хозяйничать. Из стерлядок была извлечена и тут же посолена черная икра. Началась разделка рыбы для ухи.

Мужчины насобирали сучьев, развели костер, на толстой палке подвесили над ним ведро. Хворост подкладывали непрерывно. Налетевший ветерок заставлял разгоравшееся пламя горбиться и вытягиваться длинными языками. Уха урчала, от нее распространялся такой аппетитный аромат, что Яблоков не выдержал и, взяв ложку, воткнул ее в бурлящее варево, — ложка оставалась торчать колом. Яблоков причмокнул языком от предвкушаемого удовольствия и галантно высказался в том смысле, что если рыбаки оказались на высоте, то повариха даже их перещеголяла.

— Через несколько минут все будет готово. Накрывай, Миша, на стол, — распорядилась Валерия, захватив алюминиевые миски и уходя с ними к речке.

Мужчины расстелили на песке газеты, нарезали хлеб и колбасу. Михаил Васильевич, подмигнув гостю, слазил в палатку и вытащил оттуда бутылку спирта и два стакана.

Валерия, вернувшись с вымытыми мисками, удивленно посмотрела на бутылку, потом на Михаила Васильевича:

— Я этой отравы не брала!

— В последний момент я исправил твою оплошность, — объяснил он, наполняя стаканы.

Когда все было съедено, решили перед отъездом напиться чаю. Ведь после такого ужина что может быть лучше стаканчика чая у костра… С дымком!

Взяв чайник, Валерия пошла в глубь острова — там она знала один родничок, в котором вода куда вкуснее речной. Набрав воды, вышла к реке, подошла к лодке и присела на борт, залюбовавшись вечерним покоем реки, леса и неба.

У костра разговаривали. Невольно прислушавшись, Валерия различила слова Михаила Васильевича:

— …Мы счастливы, но счастье наше пока трудное… А что делать? С разводом дело затянулось… Анне тоже не слаще…

Наступила тишина.

Валерия сидела, обхватив голову обеими руками, машинально покачиваясь, и почему-то напряженно вглядывалась в огонь костра, в искры, снопами взлетающие над ним, яркие, как звезды, но так быстро гаснущие в темном и широком небе.