Далеко не он один на Сосновке «заболел» новшествами. В горном цехе и на обогатительной фабрике прошли производственные совещания рабочих. Предложенная Михаилом Васильевичем перестройка была после бурных споров одобрена горняками. Обогатители тоже нашли возможным разработать новую технологическую схему, как только геологи дадут анализ проб по металлам-попутчикам.

Проблемы эти для Сосновского комбината уподоблялись технической революции. Поэтому директор создал две секции — горную и обогатительную, поручив им внести предложения по реконструкции обоих ведущих цехов. Горную возглавлял Галкин, обогатительную — Борисова.

Они по-прежнему пикировались, но в свободное время их теперь видели всегда вместе. Товарищи по работе открыто подтрунивали над ними, утверждая, что, дескать, милые бранятся — только тешатся.

Со дня на день ожидали приезда проектировщиков: они должны были первыми начать перестройку Сосновки.

Северцев остался верен себе — как только приехал из Москвы, немедленно приостановил проходку центральной шахты, сократил нарезные работы на границах дальнего крыла рудника: они станут лишними при открытых работах. К счастью, с дорогой все было давно покончено, и Михаил Васильевич много времени проводил на руднике. Обычно его рабочий день и начинался в шахте. Теперь он знал ее лучше любого горного мастера, даже руководители горного цеха частенько наводили у него справки о том, как идет работа в том или ином забое.

Сегодня утренний обход Северцев с Морозовым начали с дальнего крыла.

Темный, куполообразный свод штрека был низок, кое-где Северцев даже задевал фибровой каской за рваные выступы скальных пород. Штрек часто вилял, на его поворотах тускло мигали шахтные лампочки.

— Освещение плохое, — заметил Северцев.

Шедший позади него Морозов не ответил, он, видимо, не слышал его слов, звуки здесь глохли сразу, как в глубоком колодце. Северцев остановился, поджидая технорука. Кто-то мягко ткнулся в его сапог, и, осветив своей аккумуляторной лампочкой серую почву выработки, он увидел крысу, метнувшуюся от яркого света в журчащий ручеек подземной канавки. Пахло сыростью, дощатый настил покрылся желтовато-бархатной плесенью, подошвы скользили по ней.

Морозов прислонился к отпотевшей крепежной стойке и принялся стряхивать с брезентовой куртки облепивших ее мокриц.

— Усильте освещение штрека, — сказал Северцев.

— В преисподней света не нужно, здесь не танцевать, — возразил Морозов.

— Делайте, как вам сказано, — распорядился Северцев, и они пошли дальше.

В передовом забое проходчик Столбов с напарниками Дмитрием и Петькой укреплял на передвижной каретке буровые молотки. Все трое тяжело дышали, под фибровыми касками блестели потные лбы, брезентовые куртки были расстегнуты…

Северцев подошел, поздоровался:

— Ну, как дела, ребята?

Утирая рукавом лоб, Петька нехотя отозвался:

— Плохо. Простаиваем. Техснабовцы щекотят наше самолюбие, богатырями обзывают, а запчастей к перфораторам не дают. Моя бы воля — батогом бы разогнал всю их контору!

— Это, Петро, у тебя «чисто нервное», — передразнил его Морозов. — Вчера в техснабе мне обещали. Значит, дадут.

Столбов усмехнулся:

— Обещаний много слышим! Только работаем на старье. Знаешь, товарищ технорук, поговорку одну восточную? Я ее не так давно в интересной книге вычитал: «Хоть сто раз кричи: «халва, халва, халва!» — от этого во рту не станет слаще».

— Морозов с нас цикличность спрашивает. Умри, а цикл ему в смену давай! А как его дашь, когда нам-то ничего не дают? — не унимался Петр.

— Помнишь, Фрол, еще на перевале мы говорили с тобой о коммунистической бригаде? Где же она? — спросил Северцев.

— Помню. Да только шибко боязно за нее браться, когда условий нет. При коммунизме небось запчастей вдосталь будет… Комнаты семейным давать будут… Митрий все еще без комнаты мыкается, а у него наследник объявился! — укоризненно заметил Фрол.

— Позволь… комнату Барона я давно предлагал ему, — возразил Михаил Васильевич.

— Верно, предлагали. Только жилкомхозовцы отдали ее другому. Зинка моя все в общежитии мается. И я там торчу до поздней ночи. Пока что не до учебы мне. Обратно, тесть мой лютует: почитай, каждый день ругает меня, зачем его дочке собачью жизнь устроил! Как ворон крови, жаждет он развести нас с Зинкой. Какое же здесь коммунистическое житье? Погодить надо с этим, — со вздохом закончил Дмитрий.

Михаил Васильевич мысленно предъявил себе самый суровый счет за судьбы этих людей… Но где найти комнату?.. Стандартные дома все без него заселили, новые — закончат только месяца через три.

— Знаешь, Дмитрий? — надумал он. — Переезжай в соседи к нам с Фролом! Выгородим и тебе комнату. Семья у меня невелика, места всем хватит.

И увидел, какие, оказывается, теплые глаза у Дмитрия.

— Спасибо… Только Зинка временно поселилась у моих стариков. В декрете она пробудет еще три месяца. А вот уж к тому времени лучше вырешайте нам комнату в новом доме…

— Ну, как знаешь. Хозяин — барин… Какой метр проходите Митя?

— Двести сорок пятый, — ответил за Дмитрия Морозов.

— А я вам сказал остановиться на двухсотсороковом, — повернувшись к нему, напомнил Северцев.

— По проекту-то нужно идти до трехсотого! — оправдывался технорук.

Отводя Северцева в сторону, он тихо добавил:

— Рабочие просили прогнать забой подальше. Здесь порода мягкая, — значит, заработки крепкие…

— Ради личной выгоды ненужную работу делаете? Действительно, рановато вам о коммунистической бригаде думать, — заметил Северцев.

Петька слышал его замечание, но демонстративно предупредил напарника:

— Димка, бури не массив, а выбирай разные трещинки! В них бурить легче. Обратно — отрыв руды при отпалке большой.

Северцев подошел к Столбову:

— Ты разве не слышал, что я запретил дальше гнать этот забой? Откатывай буровую каретку в левое крыло, а здесь руду попозже возьмем, открытым способом. Ясно?

— Ясно. Откатывайте, братцы! — скомандовал Морозов.

— Ничего не ясно, — буркнул Петька, в сердцах швырнув наземь брезентовые рукавицы. — Вот вы мне объясните, за ради Христа, Михаил Васильевич: что вы за человек?.. Когда мы с вами на дороге полгода пластались, я вас понимал: для народа старались. Чтобы, значит, удобнее жилось… А теперь что вам надо? Рудник новый, хороший. Живи себе спокойно, получай премии за выполнение плана и нам давай заработать… Так я говорю? По справедливости?

— Нет. Так говорят люди, у которых все в прошлом. А у нас с тобой все впереди! Сосновский рудник был хорош раньше. Сегодня он уже — вчерашний день. Для нас с тобой нужны другие масштабы. И они будут! Вагоны — думпкары — заменят наши вагонетки, шагающие экскаваторы вытеснят погрузчик и лопату… — старался убедить его Михаил Васильевич. — Ты представляешь, что все это значит?.. Горняк сутулиться перестанет! Солнце ему будет светить… Страна в три раза больше получит очень нужного металла… Под это огромное дело нам всем надо подставить плечо, — убеждал Михаил Васильевич.

— Для страны, может, и так, а для нас не шибко складно получается, — угрюмо возразил Петька.

Северцев приметил, что от парня попахивает винцом. Обняв за плечи Дмитрия, сказал:

— Я понял, о чем загрустили, ребята! А на открытых работах ведь тоже бурят… Правда, там это дело подсобное.

— В этом вся и обида, что хотите превратить нас в подсобников при экскаваторном машинисте! — откровенно сознался Столбов.

— Амбиция, дорогой Фрол, в таком деле неуместна… К тому же мы с тобой коммунисты, — урезонивал проходчика Северцев.

— А коммунисты разве не люди? Они пить-есть не хотят? Может, у меня это чисто нервное, но одним энтузиазмом сыт не будешь, — разошелся Петька.

Столбов возмутился:

— Что ты плетешь? Заработка тебе мало? От жадности сдурел совсем. Одумайся, а то как бы мы тебя не выпихнули из бригады…

— Заработка-то? Конечно, мало. Хорошо, что напомнил: дай четвертной взаймы. Старый долг за мной. Из получки отдам.