— Да вы не просто Барон, а барон Мюнхгаузен… — смеялась Аня.

— Все было именно так, клянусь здоровьем! — уверял Яков Наумович.

Дорога свернула в горы и, петляя, стала взбираться к молочным облакам. И вот за последним поворотом показалась высокая белая башня, которую издали Северцев не раз видел с моря во время своих морских прогулок. Когда подъехали, Михаил Васильевич, шагая через ступеньку, стал подниматься по лестнице на самый верх, чтобы оттуда посмотреть на диковинно разыгравшийся сегодня закат. Аня задерживалась на каждой площадке, читая нацарапанные на стенах фамилии и имена. С ней останавливался и запыхавшийся Барон, с тоской посматривая на оставшиеся еще впереди, уходящие выше и выше ступени.

Когда Михаил Васильевич вышел на верхнюю площадку, огромный красный шар уже быстро опускался в море. Оно стало лиловым, а в той стороне, где было солнце, — розово-красным. Прошло несколько секунд, раскаленный шар утонул, и море сразу потускнело, насупилось. Зато вспыхнули тем же ало-розовым светом столпившиеся как бы на проводы солнца облака.

— Ну вот. Солнце село, пора и нам садиться за стол, — с облегчением сказал Барон и начал спускаться, придерживаясь рукой за стену, стараясь не глядеть вниз.

Михаил Васильевич и Аня шли за ним.

— Какой сюрприз!.. — услышал Михаил Васильевич восклицание Барона и в самом визу полутемной лестницы чуть не столкнулся с Валерией.

— Сколько сразу сибиряков! — радостно воскликнула она, протягивая руки Ане и Михаилу Васильевичу.

Теперь Северцев понял, о каком сюрпризе предупреждал его Барон!

— Какими судьбами здесь? Что нового? — спросил Михаил Васильевич, невольно избирая безличные грамматические формы: он не знал, как следует ему обращаться к Валерии при Ане. На «ты»? На «вы»? По имени?.. И тут же устыдился этой нерешительности. Ему почудилось в собственном поведении нечто подленькое…

— Что нового? Запасы утверждены, Шахов объявил приказом благодарность нашим геологам, — рассказывала Валерия. — Меня вот отправил отдыхать. Давали санаторную путевку, но я выбрала туристскую, это геологу как-то роднее…

— Виноват… — перебил ее Барон. — У меня есть конкретное деловое предложение: пойдемте с нами поужинать, Валерия Сергеевна?

— С удовольствием, если не помешаю вам, — сказала Валерия.

— Вы будете моей дамой, — галантно раскланявшись, заявил Барон и взял ее под руку.

Аня заметно помрачнела.

— Бывают же такие встречи… — удивленным тоном проговорил Барон, полуобернувшись к Ане.

Они шли широкой длинной аллеей, в конце которой виднелся ресторан.

— Яков Наумович шутит! — вмешалась Валерия. — Три дня тому назад мы с ним встретились около пляжа, мне очень захотелось повидать всех вас, и мы условились, что все приедем сегодня сюда. Разве он не предупредил вас? — Она перевела несколько удивленный взгляд с Ани и Михаила Васильевича на Барона.

— Я ничего не говорил: это мой сюрприз. А любой сюрприз есть тайна, — пояснил тот.

— Ну вот… — огорчилась Валерия. — Выходит, я явилась, как незваный гость…

Михаил Васильевич решил выручить ее из возникшего неловкого положения.

— Да все получилось как нельзя лучше! — сказал он. — Какие могут быть церемонии. Мы же еще в Москве говорили, что, наверно, встретимся здесь… Вот и встретились!

— Вы разве виделись в Москве? — спросила Аня, внимательно глядя на Валерию.

— Да, Михаил Васильевич заходил ко мне… — ответила Валерия и почувствовала, что нелепо, глупо краснеет. — Михаил Васильевич проводил меня в день, когда мне было очень трудно…

Зачем говорит она все это? Чтобы оберечь Михаила? Но почему, почему она должна что-то объяснять, оправдываться перед этой совсем чужой для нее женщиной? Она не сделала ничего, что было бы неприятно жене человека, которого любит. Хотя это было ей очень трудно… Почему она чувствует себя виноватой? В чем ее вина?.. Чему должна она подыскивать оправдания?

Аня молча перешла на другую сторону аллеи и пошла обратно.

— Аня! Куда? — крикнул Северцев.

Аня только ускорила шаг.

Барон хотел броситься за ней вдогонку, но Валерия жестом остановила его и сама пошла к Ане.

— Зря вы насчет… Москвы, — пробурчал Барон, с опаской поглядывая в их сторону.

— Да тут совершенно нечего — понимаете, нечего — скрывать, Яков Наумович! — ответил Северцев. Но посмотрел в ту же сторону.

— Я это понимаю. Но понимает ли ваша жена?..

Северцев видел, как Валерия догнала Аню, они остановились и о чем-то заговорили. Потом пошли рядом дальше, к башне. Северцев вопросительно взглянул на Барона, и тот, смешно выпятив животик, побежал за ними.

Вскоре он вернулся и, тяжело отдуваясь, сообщил:

— Наши дамы решили пройтись. Они пожалуют прямо в ресторан. Надо занять места!

Свободных столиков не оказалось. Пришлось ждать. Спасаясь от шашлычных запахов и надсадной музыки, Северцев и Барон ушли на террасу. Облокотись о парапет, закурили.

— Шашлыки преследуют меня здесь на каждом шагу, хотя я лично предпочитаю фаршированную щуку! Но такой шашлык, какой мы ели с Семой, вам никогда даже не приснится… — по возможности беззаботно заговорил Барон.

Ему нужно было отвлечь внимание Северцева, и он пустился во все тяжкие, стараясь не замечать, что Михаил Васильевич все больше хмурится и мрачнеет.

— Наш Сема решил устроить себе и Мусе проводы. И где, вы думаете? На самой верхушке Кавказских гор. Чтобы уже выше не было! Когда мы туда приехали, нас встретил высокий старик в серой бараньей папахе и черном бешмете. «Гамарджоба, генацвале!» — сказал он. Но как сказал! И, знаете ли, отвесил поклон. Это надо было видеть! И удалился. Кузина Семы решила, что это Мефистофель. Что я говорю!.. Я, знаете ли, не всегда разбираюсь в этой так называемой нечистой силе… Конечно, она сказала: «Мы в гостях у Демона», — торопясь балагурил Яков Наумович. — На что Сема ответил, что это не Демон, а Гоги — настоящий кавказский князь, притом его закадычный кунак и ближайший потомок Шамиля. Он имел стада баранов, в гареме полный комплект прелестных жен, и, кажется, гора Казбек принадлежала лично ему. А теперь он — духанщик-любитель. Кормит только друзей… Кстати, пойду посмотрю, может быть, какой-нибудь столик освободился, — прервал сам себя Барон, тревожно поглядывая на Михаила Васильевича.

«Пора пойти за Анной и Валерией, привести их сюда, — думал Северцев. — Если нужно, что-то объяснить, успокоить… Ведь в конце концов Валерия ни в чем не виновна перед Анной! Наоборот…»

Возвратившийся Барон, заметив, что Северцев слишком решительно выпрямился, умоляюще зачастил:

— Не мешайте им! Они придут! Места все равно еще заняты… Лучше слушайте дальше! Этот лермонтовский Фауст опять вышел из-за своей кирпичной сакли. Он тянул на веревке молодого, нежного, такого в завиточках, барашка. Это он нам показывал наш шашлык еще в виде, так сказать, полуфабриката. Потом ушел с барашком в сарайчик. В сарае был такой крик этого барашка, что я подошел и посмотрел в щелку. И что, вы думаете, я увидел? Я увидел, что князь Гоги сидит на земле и, зажав барашка между ног, крутит ему хвостик. Как шарманщик. Нет, он его не резал. Но барашек кричал, как это говорится, как зарезанный. Я вернулся на место и сохранил эту тайну… Потом, когда крик прекратился, прибежала женщина. Седая. Вся в черном. Она вынесла из сарайчика медный таз с мясом. Гоги-Фауст развел огонь, и началось, как писали в Библии, священнодействие… Вы спросите: а что делала старуха? Она выносила закуски и вино.

Барон с трудом перевел дыхание и продолжал:

— Князь ушел в свою саклю. Мы терпеливо ждали. Так терпеливо, как вы меня сейчас слушаете. — Это краткое отступление нужно было для того, чтобы фантазия взяла новый разбег. — Потом он вышел. Это уже не был какой-нибудь Мефистофель Врубеля или Гоголя… Это был князь! Он был уже в красной черкеске, обшитой серебром. Возможно, даже платиной. На боку — кинжал. Вот такой, — Барон развел руки, насколько мог. — На голове черная папаха. Я даже несколько испугался. А что? На груди у него было много патронов, шесть георгиевских крестов и значок Осоавиахима. Я точно знал, что полный георгиевский кавалер имел всего четыре креста… Больше не давали… Что мы стоим? Так мы уже окончательно пропустим наши места! — И Барон потянул Северцева за рукав в зал.