На другой день Валерия Сергеевна пришла в партком и все рассказала Кругликову. Кругликов долго пытался разыскать Никандрова, но оказалось, что тот рано утром улетел в Москву.

Атмосфера на комбинате все более накалялась. Кругликов позвонил в обком партии, прося совета. На другой день в Сосновку прилетел Яблоков. За Северцевым на перевал послали нарочного: Яблоков мог пробыть здесь только один вечер.

Михаил Васильевич приехал на комбинат и прямо из гаража направился в контору. Окна ее ярко светились. В своем кабинете он застал Яблокова, Кругликова, Шишкина и Кокосова. Они давно поджидали его, занятые обсуждением выводов, которые сформулировала комиссия.

Грязный, заросший седой щетиной Северцев был необычно весел — днем строители закончили всю работу на химкомбинатовском участке дороги.

— Неплохой подарок к Октябрю, правда? А в ноябре закончим проходку тоннеля на перевале, и тогда вся дорога вступит в строй! — блестя красными усталыми глазами, объявил Северцев.

Все, кроме Кокосова, поздравили его с успехом. Яблоков, взглянув на часы, предложил послушать председателя комиссии: время приближалось к полуночи.

Теперь Северцев понял причину вызова. Насторожился.

Наступило молчание. Кокосов долго рылся в портфеле. Вытащив толстую папку бумаг, громко откашлялся.

— Наша комиссия, — начал он, — имела поручение проверить работу комбината и некоторые поступившие в главк сигналы. Комиссию интересовали только факты. — В подтверждение сказанного он мягко стукнул по толстой папке холеной своей рукой. И продолжал уже прокурорским тоном: — К сожалению, факты против товарища Северцева. Они дают основание сделать далеко не радующие нас, но необходимые с государственной точки зрения выводы. Правда, — тут холеная рука сделала в воздухе некий плавный, так сказать синусоидальный, жест, — план добычи металла выполняется регулярно. Но план горноподготовительных работ, — рука опять мягко опустилась на толстую папку, — сорван. И товарищ Северцев сделал это умышленно. Факт бесспорный. — Под мягким, но решительным нажимом руки папка даже несколько стиснулась. — Вопреки прямому запрещению министерства, шахтные деньги израсходованы на неплановые дорожные работы. Это тоже факт. — Рука чуть отпустила папку и снова придавила ее. — Больше того, после санкции Государственного банка, прекратившего финансирование незаконных работ, товарищ Северцев пошел на новое нарушение закона и, пользуясь особым своим влиянием, — рука оторвалась от папки и сначала сделала в воздухе кругообразное движение, а затем изобразила толчок, — толкнул на этот же путь главного геолога. Проходка дорожного тоннеля ведется за счет капитальной разведки. Тоже весьма прискорбный факт…

Рука не успела опуститься на папку, она изящно повисла в воздухе…

— Советую вам, товарищ Кокосов, не прибегать к намекам, очень похожим на сплетню, — прервал Кокосова Яблоков.

Кокосов извинился и сказал, что он, видимо, просто оговорился.

— За оговорки такого рода один член комиссии уже пострадал, — грубовато предостерег Кругликов.

Он вкратце передал Северцеву, каков был характер беседы Малининой с Никандровым. Северцев крепко выругался.

— Жаль, что меня не было. Тут лучше управилась бы мужская рука, — сказал он.

Кокосов поморщился. Не теряя самообладания, он вытащил из папки и прочитал вслух заявление рабочего-разведчика Цыганова об изгнании его из геологической партии за критику главного геолога Малининой. Что думают товарищи об этом документе?

— Как попало к вам это заявление? — спросил Северцев.

— По почте. Заявителя мы не смогли найти.

— И не найдете. Он скрывается. Его разыскивает прокуратура как соучастника растрат по нашему магазину и Каменушенской пекарне, — дал справку Кругликов.

— Возможно, — спокойно ответил Кокосов. — Но факт расправы над рабочим остается фактом. — Мягкая его ладошка наконец снова улеглась на папку.

— Ну, знаете ли, так можно насобирать любые «факты»! — возмутился Кругликов.

Кокосов понял настроение своих собеседников и удержался от реплики. Он заговорил, отбросив прокурорский тон, обращаясь к Яблокову:

— Теперь о кадрах… Михаил Васильевич, как это ни грустно признать, разгоняет старые кадры: снял Орехова, назначил на его место желторотого птенца Галкина. И неизвестно откуда выкопал Морозова…

Теперь его перебил молчавший до сих пор Шишкин:

— Орехов сам давно просил освободить его.

— Возможно, — столь же спокойно, сколь и прежде, согласился Кокосов, — но… факт остается фактом. — И, снисходительно улыбаясь, обвел всех почти веселым взглядом. — А Барон?

— После смерти начальника техснаба я сразу же написал в главк, просил прислать нового, а мне ответили: подбирайте на месте, — сказал Шишкин.

— Подобрали блатягу. Скажите: куда дел Барон три тонны бензина? — обратился к Северцеву Кокосов.

— Передал взаймы химкомбинату, с моего личного разрешения, — подчеркнул Северцев.

Порывшись в папке, Кокосов вытащил еще одну бумагу.

— А дутые наряды на работу, которая никогда не выполнялась, выписывались тоже с вашего личного разрешения?

— Да, я сам их утверждал, — с вызовом ответил Северцев. И рассказал Яблокову о своих «преступлениях».

Кокосов только снисходительно пожимал плечами. Взрослый человек, а прикидывается каким-то несмышленышем. Его поступки, о которых он рассказывает, может быть, логичны, но противозаконны! Их можно объяснить, но не оправдать.

К удивлению Кокосова, Шишкин с Кругликовым стали дополнять то, о чем говорил Северцев, — у каждого из них были припасены примеры путаницы в расценках и зарплате, неизбежно порождавшей нарушения инструкций и правил.

Такой поворот испугал Кокосова, и он счел необходимым произнести речь, направленную против любого нарушения руководящих указаний. Он говорил о недопустимости попустительства по отношению к нарушителям установленного порядка, подрывающим самые устои планового социалистического хозяйства. Он отдал должное государственной мудрости товарища Птицына, своевременно пославшего сюда комиссию, которая предотвратила грубейшие нарушения государственной дисциплины. Намекнул на притупление бдительности областных организаций: им должно было быть известно о беззакониях на Сосновском комбинате. Обещал подробно доложить главку результаты работы комиссии. Выводы будет делать руководство. В заключение он заверил Северцева в своей всегдашней объективности, неуклонном стремлении к правде и справедливости.

Открылась дверь, и на пороге показалась целая компания — Морозов, Столбов, Серегин.

— Вы ко мне? — недоуменно спросил их Северцев.

— Нет, к секретарю обкома. Можно? — осведомился Морозов.

Яблоков переглянулся с Кругликовым.

— Проходите, садитесь. Слушаю вас, — сказал он.

Пришедшие уселись. Наступило неловкое молчание.

Яблоков подсел к ним.

— Что же вы хотели мне сказать?

— Мы хотим знать, когда перестанут мешать нам работать, — чеканя каждое слово, объяснил Морозов.

Яблоков догадался, о чем идет речь, усмехнулся:

— Комиссия закончила работу, теперь вас отвлекать не будут.

— А зачем она приезжала? — подал голос Серегин.

— Проверить работу комбината. С тобой ведь беседовали? — спросил Кругликов.

— Как же, беседовали. Проверяльщик все пытал меня: как, дескать, директор над вами изгаляется? А я его: как он такие узкие портки натягивает — небось ноги мылит? — под общий смех ответил Серегин.

— Разве так проверяют! Так ключи подбирают! — возмущался Морозов.

— Как вести проверку — дело комиссии, а не ваше, — решительно заявил Кокосов.

— Нет, наше. Мы рабочие Сосновки. Как говорится, ее хозяева. Нам до всего дело. Понятно, гражданин хороший? — Столбов, уже не сдерживаясь, кричал на Кокосова: — Директора обмарать хотите? Смету он вам нарушил, — значит, грош ей цена, этой вашей смете. Не ради своего удовольствия Северцев пластается вместе с нами на перевале, клопов кормит в заезжих домах, — небось в директорском доме проживать спокойнее. За что вы к нему прискребаетесь?