Сестра выразительно качнула головой — Северцеву пора уходить. И у него вырвались слова, за которые он тут же мысленно выругал себя самым жестоким образом.

— Николай Федорович! Я бы хотел, чтобы вы мне дали свою карточку на память, — попросил он.

И не потому выругал он себя за эту просьбу, что обратился с ней к человеку, под началом которого работал. Ничто унижающее кого-нибудь из них не могло и тенью промелькнуть между двумя этими людьми.

Бледные губы Шахова тронула горькая усмешка.

— А ты что же, думаешь, что мы с тобой уже…

— Что вы, что вы, Николай Федорович! — побагровев, поспешил перебить его Северцев. — Как только вы могли подумать…

Сестра наклонилась к Шахову:

— Нашему гостю пора идти, — мягким, но не оставляющим никакой возможности для возражений голосом сказала она.

Аня в душе хранила надежду, что Михаила Васильевича оставят в Москве. Ведь хорошие работники все-таки нужны и в столице… Купленный сегодня в городской кассе билет на самолет отнял эту надежду.

Вот и подошла совсем близко казавшаяся такой невозможной долгая разлука.

— Да зачем нам разлучаться, Анюта?.. Едем вместе! Это Никандров боится радикулита, а у нас он застарелый, — сначала полувсерьез-полушутя не то уговаривал, не то утешал жену Северцев.

И вдруг невольно вспомнил или понял: он едет к Валерии…

— Поедем со мной, Аня! Я не хочу туда ехать один… Поедем… — уже тревожно, настойчиво упрашивал он.

— Очень сожалею о твоем решении, — ответила Аня. — Хотя, сказать откровенно, и не рассчитывала на благоразумие с твоей стороны. Такой уж ты есть, Михаил… Но я люблю тебя и такого… Ехать сейчас вместе просто невозможно, ты должен это понять. Поживи на Сосновке пока один, мы с Виктором приедем к тебе летом, после школьных экзаменов: не срывать же мальчику учебу и не бросать его одного в такое время! Квартиру московскую отдавать пока нельзя, торопливость в таких делах совсем неуместна…

И Михаил Васильевич почувствовал, что все его тревоги, все его стремление обезопасить в общем мирную жизнь их семьи бессильны перед этим твердым и ясным решением. Может быть, оно поколебалось бы, если б он сказал открыто о серьезной опасности. Но этого сделать он не смог. Да и о какой опасности идет речь?.. Валерия не пришла на вокзал. Она не придет никуда. И он был рад, что она не пришла. Он едет не к Валерии, а всего-навсего туда, где живет Валерия. Это разные вещи…

Компромиссный план, выработанный Аней, конечно, был принят без особого обсуждения. А Виктора этот план привел в восторг: опять предстоит лето в тайге — ловля на спиннинг хариусов и тайменей, охота с отцом на уток и тетеревов…

Аня постирала нужное в дорогу белье, выгладила дорожный костюм — защитные брюки-галифе и френч, достала из сундука яловые сапоги, полевую сумку, брезентовый плащ.

Все-таки было решено отпраздновать новоселье. Неважно, что оно совпадает с проводами, другого времени нет. Аня поручила Михаилу Васильевичу купить только вино: на столе не должно быть закусок из магазина. И занялась стряпней.

Наступил день отъезда. С утра впервые этой весной лил дождь. Аня, глядя на серое, словно дрожащее от водяных струек стекло, тихо сказала:

— Видишь, Миша, как наш дом плачет?

Михаил Васильевич поцеловал ее.

— Поехали вместе!.. Куда иголка, туда и ниточка… Ну… и, понимаешь… это очень нужно!.. — волнуясь, убеждал он.

Анна тяжело вздохнула, смахнула слезы, потом через силу улыбнулась, сняла с себя передник и накинула на мужа. Стараясь ни о чем больше не думать, Михаил Васильевич пошел за ней на кухню.

Он старательно чистил картошку, резал на кружки репчатый лук. Когда пришел из школы Виктор, они вместе накрыли на стол — разумеется, под неослабным контролем Ани, метавшейся между кухней и столовой.

Гости начали съезжаться только к восьми часам вместо семи, а в двенадцать надо было ехать на аэродром.

Приглашены были немногие — люди, наиболее близкие по работе, товарищи по учебе, жены сотрудников, уехавших на Сосновку.

Аня хлопотала на кухне, и показывать гостям квартиру пришлось Михаилу Васильевичу.

— Пошли осматривать резиденцию семейства Северцевых, — обратился он к гостям, шутливо добавив: — Мы люди двадцать второго века, нас ведут по залам мемориального музея.

— Я буду гидом, — объявил Виктор и, выбежав вперед, громко пояснял: — Вы на пороге опочивальни младшего Северцева. Здесь жил и трудился над уроками этот скромный юноша, который впоследствии достойно проявил себя на том же поприще, что и его отец…

Гости пересмеивались, поощряя гида. Пояснения продолжались:

— А в этой комнате, за этим вот столом глава дома вечерами читал докладные записки и сочинял приказы по главку…

— Пока его самого не сократили по главковскому приказу, — перебил Северцев.

Около ванной комнаты Виктор остановился:

— В этой, комфортабельной по тем временам, ванной комнате инженер Северцев, возвратись из главка, конечно еще до своего сокращения, ежедневно летом и зимой принимал холодный душ, чем укреплял свое здоровье…

— Здесь, в сияющей чистоте, готовились любимые кушанья инженера Северцева… — войдя на кухню, объявил Михаил Васильевич. — Давайте-ка лучше вернемся в пятидесятые годы двадцатого века. Не пора ли, Анюта, угостить нас любимыми блюдами инженера Северцева? — закончил он.

Гости, как принято, шумно выражали новоселам свою зависть. Они принесли подарки: цветы, чайный сервиз, хрустальные рюмки, мраморную лампу — сову.

Когда уже усаживались за стол, раздался новый звонок. Никого больше не ожидали. Подойдя к двери, Анна удивленно спросила: «Кто там?» — «Откройте, не бойтесь…» — послышался старческий голос. Аня открыла и увидела Шахову.

— Клавдия Ивановна, дорогая, заходите! — воскликнула Аня. — Вот сюрприз!.. Вот уж это сюрприз… — повторяла она, помогая старушке раздеться.

Клавдия Ивановна отчитала Северцева за то, что не позвал на новоселье, и вручила ему подарок от Николая Федоровича. Северцев развернул бумагу и ахнул: там был тот самый портрет, что висел у Шаховых в комнате.

— Зачем же?.. Зачем он это сделал?.. Я ведь хотел простую карточку… Я знаю, как Николай Федорович дорожит…

— Значит, дорожит и тобой, — просто сказала Клавдия Ивановна.

Ужинали поневоле второпях, но шума и веселья за столом от этого не было меньше. Произносили тосты, пели песни, высказывали самые добрые пожелания.

Без четверти двенадцать приехал Капитоныч, который теперь возил Птицына. Он передал, что Александр Иванович очень занят, но обязательно прибудет на аэродром.

По обычаю все молча посидели перед дальней дорогой.

Машины пересекли уже засыпающий город, оставив в стороне алые огни на башне нового здания университета, свернули на темное шоссе и помчались к Внукову.

Приехали за час до вылета. Около газетного киоска степенно прохаживался Птицын. Он встретил Северцева и компанию провожающих с веселым радушием. Был очень любезен, просил Анну Петровну в случае нужды обращаться прямо К нему, лично, непосредственно. Любая ее просьба будет выполнена. Предложил всем «посошок».

Гости, отягощенные обильной дозой выпитого за ужином, спасовали. Северцеву пришлось идти с ним одному.

У буфетной стойки Михаила Васильевича окликнул толстячок в меховой шубе. Северцев оглянулся, но кто этот человек, вспомнить не мог.

— Что же вы не пришли распить выигрыш? — спросил толстячок. — Вагонный сосед… партнер по преферансу.

— Куда летите? — из вежливости осведомился Северцев.

— Согласен хоть на луну. Я устал ходить по грани закона, как акробат по проволоке под куполом цирка. Другое дело Немой: ему дорога одна — за решетку. А я, клянусь здоровьем, как-то легче живу без нее. Вы в командировку?

— Нет, на постоянную работу. — Северцев отвернулся.

Но отделаться от толстячка было не так-то просто. Он схватил Михаила Васильевича за пуговицу.

— А сколько там платят?.. Вам не нужен опытный начальник снабжения? Я всю жизнь трудился в кооперации и снабжал людей, начиная еще с Церабкоопа…