— Да, только не на Сосновке, а по соседству — на Каменушке, — ответил Северцев и подумал: «Сватовство началось!..»

— Так мне и говорили. А еще звонили товарищи из Министерства черной металлургии. Они предлагают вам должность заместителя начальника главка по горным предприятиям. Тоже просили поддержать их.

— И что вы решили? — помедлив, спросил Северцев.

— Посоветоваться с вами, Михаил Васильевич. Ведь жить-то и работать вам.

Северцев сидел, сосредоточенно уставившись на старинные часы, только что глухо пробившие один раз.

— Честно говоря, в Сибирь больше ехать не хочу. Думал много, от этих дум у меня даже мозги набекрень сдвинулись…

— И, конечно, не без помощи супруги, — снова усаживаясь за стол, с понимающей улыбкой заметил Сашин. — Жена по-своему тоже права: и театры не те, что в столице, выбор товаров в магазинах поменьше… Все это пока действительно так. — Сашин закурил новую папиросу, бросил спичку в забитую окурками пепельницу. — Давайте подумаем вместе о вашей работе. Первый вариант ясен: вас ждут на Сосновке, как я понимаю, друзья, ждет интересная, но трудная работа. Рассмотрим второй вариант: другая, новая для вас система, незнакомый коллектив, малоинтересная аппаратная работа, но, правда, куда более легкая. Вас это прельщает?

— Я не искал легких путей в жизни. Не нужно было тащить меня в Москву! — возразил Северцев.

— Вы правы, теперь мы постараемся не перетаскивать лучших производственников в центральный аппарат. Наоборот, решили укреплять производство лучшими кадрами из аппарата. Дается это не просто, вы по себе знаете… — Сашин выдержал паузу.

Северцев поглядывал на собеседника и ждал продолжения.

— У нас много хороших работников отвлечено в сферу управления. Нужно направить их в сферу производства, где в них огромная нужда. Мы начали с собственного партийного дома: партийный аппарат в течение последних лет резко сокращен, от ЦК до райкомов и парткомов включительно. Сокращен аппарат советских органов. Нужно приводить в соответствие и аппарат управления народным хозяйством… Не так ли?

Северцев не ответил. Он думал сейчас о том, что ничего, кроме личных интересов, не может противопоставить этим доводам.

— Сокращение управленческого аппарата в промышленности лишь одна сторона проблемы — важная, первоочередная, но всего-навсего количественная. Мы не сомневаемся, что решим ее, однако есть другая сторона этой же проблемы — качественная. К ней мы пока только приступаем. Правительство расширило права министров, начальников главков, директоров предприятий, и ряд вопросов, что раньше решались только в правительстве — и, естественно, подолгу, — будет теперь решаться министрами. Это один путь. Но он не единственный. Почитайте Ленина: как он говорит о руководстве народным хозяйством. Вспомните тогдашние формы управления промышленностью… Подумайте: какими они должны быть в наши дни? И посоветуйте нам… Так где же вы думаете работать? — неожиданно повторил свой вопрос Сашин. Положив вытянутые руки на край стола, он выжидающе забарабанил пальцами.

— Я уже сказал, что ехать в Сибирь не хочу. Но если партия велит — опускаю руки по швам и направляюсь в сферу производства, — невесело пошутил Северцев.

— За честный ответ спасибо. На Восток ехали добровольно немногие, больше — по долгу. Помните, как было в первые пятилетки? Наша индустриальная революция породила у нас великое переселение народов. Это естественный процесс для нашего времени. Впрочем, что я вас агитирую, попусту трачу время. — Сашин встал, поднялся со стула и Северцев. — Словом, вам будет тяжело, дорогой, но я думаю, что вы-то не согнетесь под ношей: вон какой гренадер!.. А в тайге сейчас благодать, перелет уток скоро начнется… А весенняя рыбалка! Уж больно хорошо! Или потому, что это было в молодости, — с легкой грустью сказал Сашин, провожая Михаила Васильевича до двери.

Так кончились для Северцева мучительные раздумья. Он даже повеселел и стал готовиться к скорому отъезду. Все дела главка передал Птицыну, утвержденному в качестве заместителя Шахова.

Птицын, первым узнав о назначении Михаила Васильевича, явился его поздравить. Заявил, что обид от старых друзей не помнит, тем более что оскорбила его женщина… Северцев поступил по-товарищески: без скандала согласился ехать и этим очень облегчил участь Птицына. Это очень благородно, и Птицын не забудет такой дружеской услуги. В нынешнее, смутное время должность зама его волей-неволей вполне устраивает. Разница в окладе будет снивелирована персональной надбавкой, он уже переговорил с кем следует. Кроме того, у него сейчас солидная пенсия. Так что все в порядке. Правда, одному будет тяжеловато и за коренника и за пристяжную: Шахов, видимо, выпрягся надолго. Но что же, нам не привыкать!

И через час Михаилу Васильевичу секретарша Шахова принесла подписанное Птицыным направление на Сосновский комбинат. В направлении был указан и срок выезда: послезавтра. Северцев измазал непросохшими чернилами палец, удивленно поглядел на бумагу и спросил:

— Что за оперативность? Даже чернила не успели высохнуть! Правда, подпись довольно жирная, но все-таки… Вы что, Лидочка, бежали так, словно собирались ставить рекорд?

— Товарищ Птицын распорядился вручить немедленно, — пожав плечиками, ответила Лидочка. — Звонила жена Николая Федоровича, просила передать вам, чтобы непременно зашли до отъезда, он хочет попрощаться. Скоро вернется дежурная машина, она ушла за доктором… Машина замминистра теперь возит мадам Птицыну.

— За передачу приглашения — большое спасибо. А машины не нужно, доеду на троллейбусе. Не велика теперь я птица: не Птицына! — скаламбурил Северцев.

Он спросил, не известно ли чего-нибудь нового о бывших сослуживцах, где и как кто из них устроился.

— Все рассосались кто куда. А вот вашей секретарше, Милочке, не повезло, — разглядывая длинные, покрытые кроваво-красным лаком ногти, непринужденно болтала миловидная чернявенькая Лидочка.

— Что же с ней?

— Работать на производстве не захотела. Сходила замуж за старика профессора, дядю этого пижона Никандрова. Помните его? А потом вернулся в Москву племянничек, и произошла небольшая сексуальная катастрофка. Теперь она опять в девицах, потому что соблазнитель не хочет жениться на своей тете…

Шахова Михаил Васильевич застал спящим. Дежурившая у кровати медицинская сестра шепотом предупредила, что больной только что заснул после тяжелой, бессонной ночи. Северцев посмотрел на Николая Федоровича и испугался: перед ним лежала восковая мумия, отдаленно напоминавшая Шахова. Растерянно пробормотав извинение, Михаил Васильевич присел на стул у стены, машинально обвел взглядом комнату.

Железная кровать, этажерка с книгами, письменный стол, диван, три стула составляли обстановку. Над столом, покосившись, висел пожелтевший от времени портрет молодого Николая Федоровича в матросской бескозырке. Всматриваясь в размашистые штрихи угольного карандаша, Михаил Васильевич разобрал и подпись художника: Владимир Маяковский… Он вспомнил, что Шахов как-то рассказывал ему о встрече с поэтом на митинге в первые дни Октября в Петрограде. Вот тогда-то Маяковский и набросал этот портрет, прямо там, на митинге… Рядом, в узкой дубовой рамке, висела фотография… Стараясь ступать неслышно, Михаил Васильевич подошел поближе. Снимок запечатлел делегатов Десятого съезда партии, отправляющихся на подавление кронштадтского мятежа. В центре Северцев увидел Ленина. Неподалеку в черном бушлате стоял Николай Федорович.

Шахов застонал, открыл глаза.

— Клаша приехала? — слабым голосом спросил он.

Сестра кивнула Михаилу Васильевичу, уступила ему свой стул у постели, стала рядом.

— Как чувствуете себя, Николай Федорович? — насколько мог веселее задал шаблонный вопрос Северцев.

Николай Федорович протянул ему исхудавшую руку:

— Слышал… Поздравляю… Жаль отпускать тебя, но так надо… Если выкарабкаюсь, мы с тобой еще поработаем… Возле Сосновского живет Никита-партизан, передашь ему низкий поклон… Жизнь мне спас, по его вине до сих пор копчу белый свет…