— С чем пришёл? — полюбопытствовал отец «Валькирии».

— С немощью, товарищ полковник, — выдавил из себя первое, что пришло на ум, пациент. — Вторые сутки не могу… — Поскотин запнулся, подбирая приличный для себя диагноз.

— Понимаю, — шутливо отреагировал Фикусов. — Даже у меня случается…

— Папа! — вспыхнула молодая врачиха.

— …руку не могу поднять, — продолжил пациент. — Вот смотрите… И боль такая, будто в плечо гвоздь вогнали.

— Ладно, это всё ты моей дочери расскажешь, а пока ответь: ты ещё не раздумал поступать к нам в адъюнктуру? Есть подходящая тема «Освободительное движение на Ближнем и Среднем Востоке в условиях усиления капиталистической интеграции». Защитишь кандидатскую — поедешь стажироваться в Иран, потом для докторской что-нибудь выберем.

— Разрешите подумать, товарищ полковник!

— Что тут думать? Через полгода — квартира, пяток лет в посольстве поотираешься, затем — кафедра, к пенсии — «папаха»!

— М-м-м…

— Что мычишь?.. Людочка, ты когда-нибудь видела, чтобы человек от блестящей карьеры отказывался?

— Видела…

— Кого?

— Тебя! Ты нас с мамой по всей Африке и Азии за собой таскал, хотя тебе дважды предлагали кафедру возглавить.

— Ну ты сравнила! Мы же другое поколение. Креме?нь! Одними лозунгами жили. Без портков светлое будущее возводили. Теперь уже можно и поостыть.

— А я, товарищ полковник, весь горю?!

— Температура что ли поднялась?

— Хуже! Родину защищать хочется!.. Так сказать, на передовых рубежах… Вчера, как поужинал, опять в Афганистан потянуло.

— Тьфу на тебя, балабол! Людочка, как уйду, поставь этому патриоту клизму, чтобы дурь из мозгов вымыло!.. Надо же, после ужина потянуло…

Чертыхаясь, полковник вышел из кабинета. Люда укоризненно взглянула на пациента.

— Что ты отца завёл? Он ведь шуток про Родину не понимает. Ему бы в гражданскую на коне скакать, а не штаны по кабинетам просиживать. Зря ты так!..

— Поверь, не по злобе? сказал… Только я и вправду на войну собрался. Там год за три засчитывается. Оклады чеками выдают. Опять же орден-другой на груди лишним не будет.

— Не коси под убогого. Не поверю, чтобы ты по доброй воле на вторую ходку решился. Что стряслось?.. Молчишь… Ну, да ладно, потом расскажешь. А пока же ответь — пойдёшь со мной в горы?

— Мне сына к родителям отвезти надо.

— Отвезёшь, и приезжай в Нальчик. Как встретимся, вертолётом вылетим в Безенги? потом — в горы. На пятитысячники не полезем, но какую-нибудь сопку точно оседлаем. Ну, решайся!

— Подумаю…

— Что-то ты стал много думать в последнее время. Настораживает…

Герману самому не нравилось всё, что с ним происходило. Он не понимал, почему его извращённая натура выбрала замужнюю Ольгу, а не эту волевую и умную женщину. Леший бы с ним, с её отцом… Она сама была личностью. Недавно сообщила, что со следующего года будет брать уроки каратэ… Казалось бы, куда ей больше?.. К тому же и друзья у неё ей подстать, не дедсадовские хохотушки, как у Ольги. Поскотин тяжело вздохнул.

— Да ты, как я посмотрю, и впрямь расхворался, — заметила Людмила. — Прими аспирин и ложись сегодня пораньше. Завтра надумаешь — заходи.

Расстроенный Поскотин промычал что-то невнятное, поблагодарил доктора и вышел из кабинета. «Ладно, после экзаменов попробую объясниться», — успокоил он себя, направляясь в жилой корпус. Но ничего объяснять не пришлось. Во время его экзаменов «Валькирия» неожиданно взяла отпуск и вылетела в Кабардино-Балкарию, а Герман, выжатый после сессии, как лимон, снова уехал отдыхать к родителям. Его каникулы прошли бездарно. Встречаясь по выходным с друзьями, он целыми днями ковырялся с отцом на огороде или выгуливал сына по аттракционам в городских парках. Вернувшись с гулянок смотрел с ним на ночь глядя «Спокойной ночи малыши» с новой пластилиновой заставкой. Татьяна пару недель крепилась, отражая покорностью мелочные придирки свекрови, но вскоре не выдержала и вернулась в Новосибирск, где вновь устроилась на авиационный завод. Накануне сентября она позвонила мужу с просьбой привезти сына, мотивируя тем, что пора обустраиваться и пускать корни, а не мотаться по съёмным квартирам, пока он будет доучиваться в Институте. Герман не возражал; собрал сына, закатил прощальную пирушку с друзьями, а уже через день был дома, где без раскачки затеял ремонт. Внешне всё было как и прежде: житейские хлопоты, привычные устоявшиеся отношения, лишённые испепеляющих чувств, но ещё не подёрнутые льдом неприязни. «Дорогая…, милый…, зайка…» — гулко неслось с потолка, где супруги ловко орудовали пеньковыми кистями, нанося свежую побелку. Также буднично они объяснились, когда муж, перебирая книжные полки, случайно обнаружил в семейном альбоме несколько контрамарок на предстоящие спектакли в театр оперы и балета. Оба были готовы к переменам и оба понимали, что их совместная жизнь близится к концу.

Первого сентября Герман прилетел в Москву. «Ты хотя бы иногда сообщай, как у тебя дела, и Пашке позванивай. Он без тебя скучать будет… — напутствовала Татьяна, провожая мужа, — А там, как сложится. Не будем ничего загадывать». Влетев в московскую квартиру и разложив вещи, он немедленно позвонил Ольге. Телефон молчал. После двух бесплодных попыток набрал номер Надежды. Трубку поднял великан Виктор, который бесцеремонно пресёк поток его вежливых слов и коротко спросил: «Тебе Ольгу или Надежду?» «Ольгу…» — в растерянности произнёс Поскотин. «Сейчас, погоди…» Вскоре он услышал знакомый голос.«…развелась… на прошлой неделе… Живу у Надюши… Где Лена? — со мной, конечно… Да, Миша остался на той квартире… Что делает? — пьёт… Счастлива ли я?.. Не знаю, не думала ещё об этом?.. Семью привёз?.. Что? Один будешь жить. Так не бывает… Переезжай к своей „скалолазочке“… С чего это ты решил, что я дура?» «Не дура, а дурочка, — перебил её Герман, — за это я тебя и люблю!» На том конце провода повисла тишина. «Что молчишь?» «Приезжай!» — всхлипнула Ольга и повесила трубку.

Герман, расположившись на кухне в квартире Надежды, проводил инструктаж. Надеждин ухажёр только что уехал на завод. Обе женщины сидели напротив и как прилежные ученицы внимали изложению конспиративных основ семейной жизни советского разведчика.

— Никаких контактов с незнакомыми людьми! Только с моего разрешения, — вещал молодой майор. — Для всех я работаю… — и он повторил легенду, под которой почти два года выступал перед ними. — …Словом, обыкновенный инженер без каких-либо перспектив карьерного роста.

— Мне такое не подходит, — возразила Ольга, — Что скажут подруги? Поменяла, мол, спортсмена и красавца на неудачника и голодранца?

— Никакого бахвальства! Нынче ни за кого нельзя поручиться. Среди твоего окружения могут быть агенты зарубежных спецслужб!

— В детском саду, что ли?!

— Не исключено… Западная разведка живо интересуется любыми проявлениями жизнедеятельности подрастающего поколения!

— Это какими проявлениями? — переспросила перепуганная Надежда, знакомая с жизнедеятельностью подрастающего поколения в основном по содержимому детских ночных горшков.

Поскотин, поражаясь бестолковости молодых воспитательниц в вопросах обеспечения государственной безопасности, тем не менее продолжал.

— Ольга будет жить со мной. Перед теми, кого она знает, таиться не имеет смысла…

— Как же так?! — перебила докладчика его возлюбленная, — Рассказать Альбине? Да через год о тебе будут знать все её родственники в Тель-Авиве!

— Согласен. Альбину исключаем из числа доверенных лиц!

— И Наташке Ращупкиной тоже нельзя. Она худая, отчего дюже завистлива, а уж если какой секрет узнает…

Объяснить, почему нельзя доверять Ращупкиной, ей не удалось. Зазвонил телефон. Надежда подняла трубку и немного погодя передала её подруге. «Твоя мама», — пояснила она. Ольга минут пять общалась с матерью, периодически повторяя, «ты не беспокойся, у нас всё хорошо». Вскоре, судя по репликам, разговор зашёл о «разлучнике». «Он не виноват, — объясняла ситуацию дочь, — я сама так решила… Нет, не подлец… Ну что ты мама говоришь, какие интимные отношения?! Ты же меня знаешь!.. Познакомиться?.. Зачем?.. Хорошо, передаю ему трубку…» Герман от неожиданности онемел. «Что говорить?», — зажав микрофон рукой, прошептал он. «Для начала поздоровайся», — порекомендовала Ольга. Поскотин безропотно последовал совету. Говорили не долго. Ни намёка на задушевность. «Вы можете приехать к нам в гарнизон?» — спросила его Ольгина мать. «Когда?» «Немедленно!» Он кивнул головой, забыв сказать «да». «Буду ждать вас на платформе!» — коротко сообщила женщина на том конце и повесила трубку.