Не зная, что делать, он бесцельно ходил из комнаты в кухню и обратно. «Что ты впал в хандру? — убеждал он себя, прихлёбывая кефир из широкого горлышка бутылки, — этого давно следовало ожидать. Теперь ты свободен. Теперь ты можешь открыться Ольге и даже предложить ей выйти за себя замуж…» Но услужливая память, вместо желанного лика возлюбленной, подсовывала ему греческий профиль Бориса Борисовича, его тело атлета, его красивые прыжки на сцене, его глубокий голос, очаровывающий несчастную Татьяну тонкостями художественного замысла либретто «Спартака». «Ненавижу! — взревел Герман. — Ненавижу этого балетного коня! Чтоб ему свалиться в оркестровую яму, чтоб он порвался на шпагате, чтоб ему набили морду поклонники, в конце концов!»

Пытаясь хоть как-то отвлечься и перевести дух, Поскотин позвонил Вениамину. «Это ты, сука?!» — услышал он на том конце провода злобный женский голос. Звонивший онемел. «Я тебе сказала, гнида, забудь этот телефон?!» — продолжала наступление Эльвира. «Элечка, это не сука, это я! — подал голос перепуганный абонент. — Эля, могу я услышать Вениамина?» Приняв устные извинения, несчастный рогоносец надолго замер у антивандального телефона. Через минуту на том конце послышался недовольный голос его друга.

— Да… У аппарата!

— Веничка, от меня жена ушла к «Спартаку»!

— Допрыгался!..

— Что делать?

— Что-что! Поезжай к Ольге, утешься… Ты же намекал, что у тебя с ней всё серьёзно.

— Да…

— Тогда радоваться надо, а не друзей в семь утра будить.

— Извини, Веник… Для меня это так неожиданно.

— А этот «Спартак» у тебя ночью жену увёл или поутру, пока ты спал?

— Не знаю… Я дома не ночевал.

— Японский городовой!.. Умеешь ты на ровном месте трудности создавать. Постарайся успокоиться, немного поспи, а мы с Шуриком скоро приедем.

Ещё не стихли последние фортепианные аккорды радиопередачи «Утренняя зарядка», а её ведущий ещё произносил сакраментальное«…занятия окончены, переходите к водным процедурам», как в дверь позвонили. Друзья молча входили, коротко пожимали руку безутешному супругу и также молча просачивались в комнату. Минуту не шелохнувшись сидели за обеденным столом, ожидая, когда докладчик справится с волнением. Последнее перед каникулами заседание «Бермудского треугольника» напоминало прощание членов Союза Писателей с угасающим коллегой по цеху. От пережитого у Поскотина поднялась температура. Он много курил, хандрил, капризничал, невпопад отвечал на вопросы и страдал навязчивой идеей набить морду разлучнику. «Ты определись, — увещевал его Сашка Дятлов, — кто тебе нужен?» Герман называл Ольгу, но чувство утраты пусть и нелюбимой, но законной супруги сводило на нет все попытки раскачать ещё недавно пылкие чувства к другой женщине. Веничка, которому игра на кухне в вопросы и ответы стала напоминать частные консультации его жены-психотерапевта, сделал предположение, что всему виной Эдипов комплекс, развившийся у его друга на почве разлада в интимной сфере.

— У тебя в детстве было сексуальное влечение к матушке? — начал он сеанс психоанализа.

— Веник, ты что, в морду захотел?! — возмутился пациент.

— А ты подумай… Зигмунд Фрейд говорит…

— Я и ему рыло начищу!

— А что тебе сегодня снилось? — не унимался психотерапевт-любитель.

— Я же вам с Шуриком рассказывал, что сегодня всю ночь шатался по Москве, дрался с хулиганами, катался в «канарейке» и гулял на комсомольской свадьбе.

— Хорошо-хорошо! Ты только не волнуйся. Лучше подумай, у тебя возникали мысли о кастрации?

— Кого кастрации?

— Себя, конечно!

Возмущённый Герман сорвал со стены кухонный топорик.

— Но-но! Полегче! — возмутился Вениамин, и, торжественно обернувшись к Дятлову, озвучил диагноз: — У пациента налицо все признаки тяжёлого душевного расстройства.

— Не слушай ты его, Герка! — вмешался Саша Дятлов, — Давай завтра с утра махнём на рыбалку! Электричкой до Пушкино, а там по лесопосадкам до Учинского водохранилища. Щуки не обещаю, но подлещиков на уху надёргаем.

Выслушав все рекомендации, Поскотин поблагодарил друзей и, распрощавшись, наконец уснул сном праведника.

Вечером Поскотина разбудил авральный зуммер наркомовской связи. На проводе щебетала Надежда.

— Герочка, мы тут все за тебя переживаем… Какое коварство!.. Но ты не падай духом!..

Поражённый Герман поинтересовался откуда ей стало обо всём известно? Но Надежда, преисполненная глубоким чувством сопереживания, даже не сочла нужным ответить на столь пустячный на фоне трагических обстоятельств вопрос.

— Только не вздумай топить горе в вине!

— Да что ж я, на алкаша похож?! — возмутилась жертва обстоятельств. — И о каком горе идёт речь? Всё одно, рано или поздно этим должно было закончиться!

— Ты не волнуйся… Может, ещё вернётся. Всякое бывает. Было бы куда проще, если бы ушёл ты, но что поделать — опередила! Такой удар! Мы тебя понимаем. Даже Ольга вот тут рядом шепчет, что убьёт всякую, кто позарится на её Мишу.

Последние слова больно задели Германа, он даже хотел сказать что-нибудь едкое, но его опередила ревнивая любовница, перехватившая трубку.

— Герочка, не хандри. Приезжай сегодня ко мне, мы всё обсудим. Миша на выходные уехал с дочерью на дачу, а мне надо минеральной подкормки для помидоров и огурцов купить.

Поскотин, умиротворённый переходом на привычную с детства садово-огородную тематику, не долго думая, согласился, а Ольга уже развивала тему предстоящей встречи с присущей только женщине обстоятельностью.

— Зайдёшь к Вероничке, попросишь у неё взаймы «Мартини», ей Василий с круиза по Чёрному морю привёз. Купи баночку паштета из шпрот, немного сыра, но только с заветренной стороны, для еврейского салата, и, если увидишь, — конскую копчёную колбаску, грамм сто, не больше.

Герман неуверенно шагнул за порог Ольгиной квартиры. Хозяйка провела его на небольшую кухню и для того чтобы гость пришёл в себя, на несколько минут оставила одного. Поскотин вежливо вертел головой, останавливая взгляд на расставленные среди посуды спортивные кубки, грозди свисающих медалей на атласных лентах, вывешенные на стенах журнальные снимки советских футболистов с их автографами. Не будучи болельщиком, он даже не мог придумать, о чём можно было бы спросить, чтобы выйти на непринуждённый разговор.

— Это прошлогодние чемпионы из Минского «Динамо»? — наконец решился на вопрос всё ещё скованный гость, указывая на групповой снимок.

— Нет, это Мишина заводская команда, — с оттенком гордости, ответила вернувшаяся Ольга. — А это он! Видишь, в центре стоит. Капитан команды!

— А майоров у них не дают? — съязвил гость, с завистью рассматривая тренированные ноги своего соперника.

Ольга, за перезвоном посуды не уловившая суть вопроса, весело рассмеялась.

— Майоров — это бывший капитан команды СССР по хоккею. Вон посмотри — его автограф, там в углу слева.

Поскотин было дёрнулся к дарственной фотографии, но, вдруг спохватившись, скинул с себя личину вежливости и привлёк к себе женщину.

— Что будем делать?

— Жить, Герочка! Жить и любить!

— А тебе не страшно?!

— Чего бояться? Сегодня все, как в последний день жить стали. У каждой по любовнику, а то и по два, семьи трещат. Никто не хочет ждать счастливого будущего. Нам теперь подавай всё, сразу и сейчас!

— Я как-то об этом не размышлял.

— Ещё бы! Мужики вообще примитивный народ, думают, думают, лбы морщат, будто, и на самом деле умные. Только куда их логике до женской интуиции.

— И что твоя интуиция о нас думает?

— Боюсь её спрашивать… Только знаю, что лучше было твою любовь стороной обойти. Зыбко у тебя всё. Сам в облаках, а те кто рядом — того и гляди, вниз сорвутся.

Герман был обескуражен. Не зная, что ответить, он схватился за сигарету. Ольга ласково потрепала его за волосы и прижала к своему упругому животу.

— Слышишь?