— Ну, что, принял?! — бросились к нему остальные.

— Забраковал! — упавшим голосом произнёс он.

— Покажи, что не так!

Намёткин бережно развернул большой носовой платок, в котором лежала дохлая птица.

— Дятел! — в изумлении воскликнул подбежавший Герман, — а как в него документы прятать?

«Элементарно!» — парировал заваливший зачёт слушатель. Капитан с усилием свернул на бок голову птице, у которой вдруг разверзся непомерно большой для пернатых анус с торчащим из него мятым червонецем. «Я этот контейнер знакомому таксидермисту заказывал. Для проверки надёжности на три дня в „Ботсаду“ у моста через Лихоборку оставлял. Ни то что прохожие, даже коты носы воротили. А этот Вазген… Не функционально, не функционально! — передразнил он руководителя, — посмотрим, что полковник скажет Дамиру. У того вообще бомба!»

В этот момент Дамир Малофеев демонстрировал своё изделие полковнику Геворкяну.

— Это что? — в изумлении подняв брови, спросил Вазген Григорьевич чадолюбивого таджика, открывшего перед ним баночку из-под детской присыпки.

— Тампон… Женский гигиенический, со следами…

— Про следы не надо… не слепой…

— Это ещё не всё, — продолжил Дамир. С этими словами он ловко разделил тампон на две половины, в одной из которых находилась гильза от охотничьего патрона двенадцатого калибра. — Абсолютно герметично, товарищ полковник!

— Да, но где… где эту дрянь можно оставить?.. В каком районе вы проводите тайниковую операцию?

— У роддома. Моя жена скоро ложится туда на сохранение… Там у забора весь двор этим усыпан, — предупредительно улыбнулся Дамир. — Шестой у нас… Файзуллой назовём, в честь Дзержинского.

— Причём тут Джержинский?

— По-таджикски Феликс — Файзулла! Можно сказать, Феликс Дамирович Малофеев. Разведчиком будет, иншалла!

— Зачёт! — приходя в себя, обессилено пробормотал полковник. — Следующий!

Следующим был Поскотин с ржавой консервной банкой, заполненной засохшим столярным клеем. Герман ловко вывернул дно, демонстрируя рабочую полость, после чего молча выставил своё изделие на стол преподавателю!

— Великолепно! — порывисто воскликнул Геворкян. — Порадовал, честное слово, порадовал, а то меня уже наизнанку выворачивает от шпионских реквизитов твоих друзей. Ты знаешь, Герман Николаевич, что там на Западе уже давно приметили, как кто из посольства начнёт скупать бутафорское дерьмо, — можно брать! Без вариантов — сотрудник КГБ. Да, кстати, кто там ещё из твоих пришёл ну… без этого…, зови скорей, чтоб я до обеда аппетит не испортил!

Однако слушатель даже не успел забрать свой контейнер, как дверь без стука отворилась и в кабинет прошествовал секретарь парткома. Вместе с полковником Фикусовым в помещение ворвался свежий воздух леса, запутавшийся в полах его дорогого драпового пальто. «Вазген, бросай своих золотарей, едем обедать в ресторан. Мне орден Дружбы народов вручили. Задним числом, за операцию в Джакарте». «Поздравляю, Владимир Александрович! — живо откликнулся Геворкян, крепко обнимая новоиспечённого кавалера. — Чтоб не последняя! И — многие ле?та!»

Всё время, что ветераны душили друг друга в объятиях, Поскотин стоял навытяжку по стойке «смирно». Он с возрастающим вниманием вглядывался сзади в статную фигуру партийного руководителя, даже не столько в фигуру, сколько в каракулевую папаху, её венчавшую. «Не может быть! — с суеверным ужасом думал Герман, — Мой „пирожок“! Вот и залом, на два пальца выше отворота…» Не выдержав, он крадучись подошёл к полковнику и задрал голову.

— Герман Николаевич, перестаньте паясничать, что вы себе позволяете?! — воскликнул Геворкян, высвобождаясь из объятий секретаря парткома.

— Мех афганский! — отпрянув в сторону, ответил слушатель. — Такой у нас в провинции Джелалабад выделывали. Каракульча называется… Шьют на заказ для Политбюро.

— Верно говоришь, майор! — повернувшись к нему всем корпусом, подтвердил догадку полковник Фикусов. — Каракульча, настоящая афганская каракульча. Случайно в «Военторге» из-под прилавка за триста рублей приобрёл.

Герману стало дурно. «Какой же я болван! — думал он. — Да за свой „пирожок“ я мог бы три Ольги прикупить: две из бронзы и одну — из чугуна!» Однако его мысли перебил командирский голос секретаря парткома.

— Да, Вазген, ты слышал, что учудил мой «слуша?к» из партнабора?.. Тайник у Ленина устроил.

— В мавзолее?

— Нет же… засунул в него капсулу…

— В Ленина?

— О чём ты говоришь!..

— Мой тоже дятлу в задницу воткнул…

— Вазген, шутки у вас национальные…, ну, прямо скажем…

— Какие шутки, Володя! Рассверлил дятлу очко и…

— Прекрати! Ты меня послушай… Мой взял том полного собрания сочинения классика, измазал в грязи и вырезал внутри дырку. А страницы склеил. Так и принёс на зачёт. Всё равно, говорит, его никто у нас не читает, а в утильсырьё сдать побоятся.

— Мда-а-а, — протянул полковник Геворкян, — ничего святого не осталось. Догорает костёр революции… Чем дальше страну греть будем?..

Накануне выезда на «Виллу» Герман тепло попрощался с женой, гулко пробежал вниз по ступеням к двери подъезда, потом на цыпочках вернулся и позвонил в соседнюю дверь. Его уже ждали. Ольга бросилась ему на шею и запечатала поцелуем губы. Сзади стояли смущённые Миша и Лида. Они лишь недавно были посвящены в тайны любовных отношений соседа-инженера и воспитательницы детского сада. «Это стоит обмыть!» — неуверенно предложил хозяин квартиры и тут же пригласил всех к столу. Лида была менее радушна. Она косилась на Ольгу и, улучив момент, шёпотом высказала жильцу своё мнение: «А твоя натурально не хуже будет!»

Конспиративность свидания придала вечеру дополнительную интригу, которая быстро растворялась в алкоголе и дружном скандировании «Горько!» Любовники целовались, наперебой рассказывали историю своего знакомства, искренне аплодировали артистам домашнего театра, исполнявшим сценки из комедий Мольера и вскоре, радостные и утомлённые уединились в гостиной.

В четыре утра Поскотин проснулся на полу. Рядом, раскинув руки, ничком спала Ольга. «Боже мой! — в отчаянии вскричал герой-любовник, — Я проспал автобус на „Виллу“!» Ситуация усугублялась тем, что он не знал ни адреса, ни даже места, где расположена эта сверхсекретная «Вилла». Старшекурсники рассказывали, будто бы — где-то в районе «Речного вокзала». Поскотин был в отчаянии. «Давай спать, — пропела разбуженная Ольга, — утро вечера мудренее», но возбуждённый разведчик уже метался по комнате в поисках разбросанной по всем углам одежды.

Тихонько скрипнув дверью, он вышел на улицу. В отстоявшейся тишине ночи пахло весной. Ни души. Панельные стены одноликих многоэтажек надёжно скрадывали звуки, рождаемые их дремлющими обитателями. В уютных квартирах спального района скрипели панцирные кровати, дребезжали пружины старых диванов, сопели, храпели и стонали жители индустриальной столицы в то время как одинокий разведчик стоял в тишине посредине проезжей части дороги в надежде поймать запоздалое такси. Ни одной машины! Ни пешехода, ни даже дворового пса. Всё вымерло. Трудовой народ отдыхал и лишь где-то вдалеке ухал пресс оборонного завода и слышались гудки маневровых электровозов. Завывая, как истребитель на взлёте, промчался горбатый «Запорожец», далеко объезжая одинокого путника.

Через полчаса Поскотину удалось поймать такси, возвращавшееся со свадьбы.

— Шеф, помоги! — приветствовал водителя изрядно продрогший путник. — До Речного вокзала подбросишь?

— А там куда?

— Не знаю… — забравшийся в салон пассажир надсадно ворочал мозгами в надежде на спасительное озарение. — Здание должно быть… жёлтого кирпича… — начал выстраивать аналогии со своим Институтом одинокий разведчик.

— Адрес какой?

— Забыл!

— Этажей сколько?

— Не много… три-четыре… Да, ещё занавески…

— Какие?

— Белые, простые, как в медучреждениях… Но не больница…