Всё это Герман и его друзья-первокурсники изучали в теории. Однако, настало время применить полученные знания на практике. В задачу слушателей входили поиск и отработка маршрутов передвижения по городу, позволявшие естественным образом выявлять за собой наружное наблюдение. Второй задачей после обнаружения слежки был отрыв от преследователей, и только после этого можно было переходить к исполнению последней задачи. Собственно в ней и заключалась суть конспиративной деятельности. Слушателям надлежало заложить или проверить тайник, встретиться с условным агентом, осуществить визуальную или техническую разведку режимного объекта и ещё многое, что только могло прийти на ум их наставникам. И всё это — за забором, на свежем воздухе, с отрывом от основной учёбы и без выматывающих домашних заданий.

Герман Поскотин в связи с началом городских занятий строил обширные планы. За предстоящий месяц он намеревался разобраться со своими чувствами, посетить немногочисленных московских родственников, на чём категорически настаивали его родители, и, наконец, понять что ему делать с женой, приезд которой он ждал с трепетом застарелого грешника, отсчитывающего последние минуты перед погружением в котёл с кипящей серой.

В выходные, ранним морозным утром, собрав заранее подготовленный реквизит, Герман вышел в город для поиска проверочного маршрута. Словно арктический первопроходец, он был облачён в толстый панцирь всевозможных одежд, включая два комплекта офицерских кальсон, байковую клетчатую рубаху, грубой вязки свитер и видавшее виды зимнее пальто с накладными карманами и мутоновым воротником. Его ноги утопали в старых отцовских унтах из собачьей кожи, а голову венчала шапка-пирожок из номенклатурного каракуля, в котором любили появляться на люди все члены Политбюро. «Пирожок» ему подарил сослуживец по Афганистану, выбрав из не прошедших ОТК изделий шапку с еле заметной проплешиной на сгибе. На плече Поскотина висела холщовая сумка с полинявшим от стирок изображением Винни-Пуха. Из вещей, необходимых для выполнения задания, он выбрал две карты Москвы, компас, курвиметр, сработанные его руками солнцезащитные очки с зеркалом заднего вида, фотоаппарат «Ломо-компакт», старенький театральный бинокль в черепаховом футляре — подарок соседки по даче и, наконец, трофейный карманный хронограф «Генри Мозер» с секундомером и боем, который его дед привёз с Первой империалистической. Всё это, по его мнению, как нельзя лучше подходило к образу советского разведчика, вступившего в схватку с невидимым противником.

Торить маршрут Поскотин решил из центра с тем расчётом, чтобы к вечеру поспеть в гости к двоюродной сестре Ирине. Проверочный маршрут, помимо разведывательной функции, был обязан нести смысловую нагрузку. Как правило, выбирались маршруты из серии «от магазина к магазину». Его друг, Мочалин, ещё не оправившийся от стресса, предпочёл торговым сетям аптеки, где с упорством маньяка выспрашивал входивший в моду феназепам, который принимала его супруга после вводного курса «Камасутры». Дятлов не стал заморачиваться с выбором и остановился на прокладке троп среди столичного изобилия книжных магазинов. Последнему из «Бермудов» смысловое содержание его будущего проверочного маршрута подсказал старый разведчик Владимир Баркасов, с которым он познакомился в кабинете у полковника Геворкяна. Баркасов, некогда отличившийся в краже атомных секретов у американцев, скандалил с полковником, когда Герман зашёл в кабинет куратора для визирования увольнительных.

— Нас сколько было?! — шумел заслуженный разведчик, — раз, два — и обчёлся! А сейчас?.. Штампуем разведчиков, как болты для гаек! Где индивидуальная работа? Где ситуационные игры? Да и что они вообще в этой жизни могут? — распалялся атомный воришка.

— Многое… — меланхолично ответил Вазген Григорьевич, аккуратно выводя свою подпись на клочках казённой бумаги.

— Мно-о-огое!.. — передразнил его Баркасов. — Мы универсалами были. Языками владели, профессиями: от дояра до слесаря, а нынешние?.. Вот ты!.. — разведчик указал пальцем на слушателя, — корову доить умеешь?

— Нет ещё…

— Небесный создатель! Да где ты таких подбираешь, Вазген?!.. Корову подоить не может, а туда же метит, в разведчики! Ты же моего друга знаешь, Вильку Фишмана?

— Знаю, — нехотя ответил полковник Геворкян.

— Так вот, Вилька был гением разведки! Всё умел делать: столяр-краснодеревщик, слесарь-лекальщик, фотограф-универсал, художник и поэт…

— А коров он доил? — улыбнувшись, перебил Баркасова хитрый армянин.

— Не спрашивал… Но, если бы партия сказала «надо», он бы всех коров…

— Понятно, — резюмировал Геворкян, подписывая последнюю увольнительную.

— Да что ты понимаешь в разведке! — снова взвился ветеран. — Мы другое поколение были. На что Вилька был начитан, а на улице мимо гвоздя пройти не мог. Настоящим барахольщиком был! Рассказывал, в Бруклине на свалки, как на вернисаж, хаживал. Всякую железяку домой волок. Его в Нью-Йорке все евреи-антиквары знали. Он им и светильник к меноре припаяет, и оклад старинной иконы выправит. Всё мог! А дома у него: и токарный станок и фрезерный… Жаль, рассеянный был, за что чуть не поплатился… Помнишь эту историю с пятицентовой монеткой?

— Помню… — устало ответил полковник, указывая посетителю рукой на дверь.

— За два вечера выточил из неё контейнер для микроплёнки, а на следующий день, снарядив его шифрованным донесением, им же расплатился на блошином рынке. В тот раз только чудо спасло его от рук ФБР.

— Герман Николаевич, что стоите? — обратился к посетителю недовольный куратор. — Вы свободны!

— Извините, товарищ полковник, — затараторил слушатель, — разрешите обратиться к товарищу…

— Полковнику Баркасову…

— Товарищ полковник, а кто такой Вилька Фишман?

— Рудольф Абель! — еле сдерживая гнев, ответил Баркасов, и, обернувшись к Геворкяну, добавил, — Я же говорил, что они у тебя пусты, как африканские барабаны!

С того памятного эпизода Рудольф Абель, обретя живительную плоть человеческих слабостей, стал для Поскотина кумиром. Прежде он тщетно пытался подогнать себя под образы легендарных героев, работавших за кордоном. Он перечитывал их биографии, воспоминания современников, дважды пересматривал «Семнадцать мгновений весны», но всякий раз с огорчением убеждался, что эти суровые рыцари «без страха и упрёка» столь же далеки от его пластилиновой натуры, сколь далеко счастливое будущее от уныло-серого настоящего. Теперь он, нисколько не стесняясь перед сослуживцами, подбирал на улицах побитые временем артефакты в надежде использовать их в своих будущих поделках, необходимых, как ему казалось, для предстоящей командировки в Афганистан.

Перво-наперво ему нужен был телескоп, а во вторую очередь — старинная карданная фотокамера с гофрированным мехом и кассетами для листовой плёнки. С помощью телескопа он намеревался изучать комету Галлея, которая через три года должна была появиться в афганском небе, а раритетный фотоаппарат — для детальной, недоступной обычным камерам, фиксации сказочных ландшафтов этой забытой Богом страны. Столь необходимые на войне предметы должны были стать логичным обоснованием его посещения столичных антикварных и комиссионных магазинов, а также блошиного рынка и развалов кочующих по московским неугодьям старьёвщиков.

Исходной точкой маршрута было здание бывшей «шарашки» на Яузе, в которой Туполев сконструировал фронтовой бомбардировщик «Ту-2». Во время городских занятий слушателю надлежало в урочный час потоптаться на площадке напротив полукруглого эркера этого здания, где его должны были скрытно опознать сотрудники наружного наблюдения и затем «вести» до места встречи с условным агентом или точки закладки тайника.

Насвистывая «Марш энтузиастов», Поскотин вышел со двора. Лёгкий морозец и яркий солнечный свет погожего дня придавали бодрости. Трудности начались уже при входе в метро, где молоденький сержант милиции долго выяснял откуда на голове у этого «пугала» взялся номенклатурный «пирожок». На выходе с «Бауманской» он предусмотрительно спрятал каракулевый головной убор в сумку и, лишь убедившись, что в дверях нет милиции, вновь натянул его на голову. Потоптавшись у точки опознания, нажал головку запуска таймера на своём раритетном хронометре и быстро пошёл в сторону горбатого моста через Яузу. Поиск проверочных мест оказался непростым занятием. Настоящий разведчик, ведя контрнаблюдение, не имел права оборачиваться, выглядывать из-за угла и вообще вести себя неестественно. Допускалось выявлять слежку при повороте на сто восемьдесят градусов при входе в подземный переход или метро. Не возбранялось обнаруживать «хвост», глядя в витрины или зеркала. Помня перечень инструкций, Герман нацепил пляжные солнцезащитные очки с самодельным зеркалом заднего вида и, обдавая себя морозными парами, вышел к Яузе.