Кругом была необыкновенная тишина, такая тишина всегда наступает сразу после стрельбы.

Отец шел, качаясь из стороны в сторону, как будто в поле был сильный ветер. Он шел так медленно, что расстояние между ним и Колей почти не уменьшалось…

Коля не мог больше ждать. У него не было сил ждать…

И Федор вдруг увидел, как впереди мелькает фигура продирающегося сквозь кусты мальчика.

- Стой! - крикнул Федор.

Но Коля уже ничего не слышал. Он бежал по полю. Бежал навстречу отцу.

Федор видел, как высокий человек вдруг остановился и стал медленно опускаться вниз, будто земля тянула его к себе. Мальчик бросился к нему и обхватил его руками, стараясь удержать на ногах.

Федор вдруг резко повернулся к Харитонову.

- Если что случится, прикрывай огнем! - крикнул он и устремился вперед к Коле и его отцу…

Час спустя весь партизанский лагерь уже знал, что группа пленных во главе с Алексеем Охотниковым вырвалась из фашистского концлагеря, что десять человек добрались благополучно, но Алексей Охотников тяжело ранен, что вместе с пленными бежали два полицая: один погиб на дороге, а другой, решив покончить с прошлым, явился к партизанам.

Прошло много тревожных дней, пока Алексей Охотников наконец стал поправляться. Тяжелое ранение в грудь особенно опасно для человека, измученного непосильным трудом и долгой голодовкой.

Каждый раз, когда сознание возвращалось к раненому и он вырывался из тяжелого забытья, Алексей Охотников видел возле себя девочку с косичками. Это была Мая, друг его сына. Много бессонных ночей провела Мая около койки больного и, верная приказу Михеева, не допускала к нему Колю: волнение могло повредить больному.

Однажды утром, осмотрев Алексея Охотникова, Михеев наконец облегченно вздохнул: кризис миновал, жизнь раненого вне опасности.

В тот же день Охотников попросил, чтобы к нему пришел командир партизан. Колесник пробыл у Охотникова недолго, столько, сколько разрешил фельдшер, но они успели поговорить об очень важных вещах. Неверной рукой Охотников еще раз начертил на карте план укрепрайона, рассказал о расположении дотов, о том, как будут установлены минные поля. Не все ему было известно, но то, что он знал и что дополнили бежавшие вместе с ним, имело значение не только для партизан, но и для армии.

Карту с пометками Алексея Охотникова Колесник теперь мог переправить через линию фронта. Он радировал, чтобы с Большой земли прислали самолет.

…С волнением в сердце впервые переступил Коля порог землянки, в которой лежал отец. У него стало тяжело на сердце, когда он увидел заострившиеся черты его лица, затаенную боль в глазах, почти совсем седые, поредевшие волосы.

Коля много раз представлял себе это свидание с отцом. Он думал, что сразу бросится к нему на шею, обнимет, прижмется к его груди. Теперь же робость охватила мальчика. Коля медленно подошел к койке и сел рядом на скамейку.

Отец взял его руку в свою.

- Чего же ты приуныл, сынок? Гляди веселей!..

Он улыбнулся, и Коля улыбнулся в ответ.

- Ну вот, а теперь садись поближе, дай мне на тебя поглядеть получше… Вон как вырос!..

Отец приподнялся на локте, притянул к себе Колю и крепко поцеловал. И тут Коля наконец прижался к нему, самому родному человеку, и затих. Исполнилось то, о чем он так долго мечтал…

Отец гладил сына по волосам и молчал. Только сейчас он понял, что возвращается к жизни. А потом он рассказал Коле то, о чем тот уже немного знал от товарищей отца.

Через несколько дней после того, как был убит Юренев, стало ясно, что Мейер не верит в несчастный случай. Он установил слежку и несколько раз строго допрашивал полицаев. Петька и Василий Дмитрич сообщили Охотникову, что со дня на день нужно ждать расправы.

Оставалось одно: пытаться бежать, хоть момент для этого был не очень благоприятный. Самое тяжелое - оторваться от лагеря…

Однажды темным осенним вечером группа заключенных возвращалась с работы. Нарочно задержались, чтобы стемнело. Все знали, что в лагерь уже не вернутся. Не смог с ними пойти лишь Еременко. Он понимал, что у него не хватит сил, и с утра не вышел на работу.

В запасе у узников концлагеря было часа три. За это время их, может быть, не хватятся. Решили, пока есть силы, держаться вместе. Всего бежало двадцать семь человек. На всех - два автомата, принадлежавших полицаям. Несколько с трудом сэкономленных буханок хлеба лежали в вещевом мешке за спиной Кравцова.

Трудно пришлось, что и говорить! Из двадцати семи дошли лишь десять. Остальные погибли или были схвачены во время организованной Мейером погони. По всем дорогам на мотоциклах разъезжали патрули. В деревнях полицаи придирались к каждому новому человеку, а ведь бежавшим нужно было добывать продовольствие.

В глубине души Охотников боялся, что Петька и Василий Дмитрич дрогнут, струсят, предадут. Но Василий Дмитрич был на другой же день убит во время перестрелки, когда их невдалеке от шоссейной дороги обнаружил патруль. Петька же после этого сильно переменился. Теперь он изо всех сил стремился загладить свою вину. Несколько раз беглецов выручала его немецкая форма. Как-то он остановил на дороге машину с продовольствием и выпросил у шофера несколько банок консервов. Нападать на машину было опасно: в кузове сидели пять вооруженных солдат.

Несколько раз группу обстреливали из засад. Подали убитые. Те, кто остался в живых, шли по ночам, избегая дороги, неся на себе раненых.

В последний раз эсэсовцы нагнали беглецов, когда они уже приближались к тому лесу, где ждали их партизаны. Тогда Алексей Охотников с товарищем решили прикрыть собой отход группы.

- Я уже думал, что смерти мне не миновать, - сказал отец и вздохнул.

Отец и сын долго разговаривали в маленькой землянке в глубине леса. Но о том, что пришлось пережить ему самому, Коля рассказал отцу лишь тогда, когда тот совсем выздоровел и стал одним из помощников Колесника…

Ранним утром 28 июня 1942 года на одной из военных дорог западнее Воронежа от серенькой, неприглядной хатки, затененной пыльными ветлами, отъехала грузовая машина. Только немногие знали, что здесь, в этом приземистом трехоконном домике, размещалась полевая касса Госбанка. Обычно она находилась рядом со штабом дивизии. Но несколько дней назад по указанию командования ее в числе других тыловых учреждений переместили дальше от линии фронта. В кузове машины под серым брезентом стоял большой железный сундук, наглухо запертый и запечатанный. Много, видно, потрудился когда-то над этим сундуком хитроумный мастер. Для прочности он оковал его железными полосами, а для красоты сверху донизу усыпал узорчатыми бляхами и медными заклепками самой разнообразной формы. Никакой пожар не способен был расплавить толстые стенки сундука, никакой даже опытный взломщик не смог бы открыть замок.

Надо сказать правду: сундуку этому гораздо более пристало бы стоять в каком-нибудь укромном уголке помещичьей усадьбы, купеческого дома или даже попросту комиссионного магазина, где его, может быть, приметил бы пристрастный взгляд завзятого любителя старины.

В походной канцелярии управления дивизии он был не очень-то на месте. Но случилось так, что прежний денежный ящик, многие годы стоявший в штабе дивизии и служивший верой и правдой, месяца три назад вдруг ни с того ни с сего перестал открываться, и его пришлось сломать

Однако начфин штаба дивизии капитан интендантской службы Соколов был не из тех, кого легко озадачить такими пустяками.

Он наведался к начальнику тыла своей дивизии, побывал у соседей, и через два дня на месте старого, такого обычного на вид денежного ящика уже стоял этот узорчатый кованый сундук с хитроумным замком и таким толстым дном, что ему мог бы позавидовать самый солидный из современных несгораемых шкафов.

Так как новый сундук был очень тяжел, то его редко снимали с машины. В последние недели штаб часто менял местоположение, и капитан Соколов во избежание лишних хлопот предпочитал всю свою походную бухгалтерию держать на колесах.