Не прошло и минуты, как послышался нарастающий шум моторов; из своего укрытия Коля и Витя увидели длинную колонну грузовых машин, которая появилась из-за поворота.

На передней машине, по четыре человека в ряд, в касках, надвинутых низко на глаза, сидели вооруженные немецкие солдаты. На других машинах ехали люди, одетые по-разному, но одинаково бедно: кто в ватниках, кто в старых шинелях, а кто и просто в гимнастерках. По бокам колонны, конвоируя ее, мчались мотоциклисты.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: в машинах - пленные. Их, очевидно, перебрасывают в район строительства.

Сидя за кустом, Геннадий Андреевич считал машины. Насчитал тридцать две. В них было не меньше четырехсот человек. Возможно, это не первая партия.

События обгоняли. Нужно было немедленно сообщить в партизанский отряд, что Мейер уже начал переброску пленных…

В это время Коля и Витя пристально рассматривали проезжавшие мимо машины.

- Отец! - вдруг вскрикнул Коля и вцепился руками в землю.

- Кто? - не понял Витя.

- Отца повезли!.. Вот он, в той машине!..

Витя взглянул - над длинным зеленым бортом возвышались головы людей: одни были обвязаны старыми бинтами, у других ветер развевал неприкрытые волосы. Давно небритые, изможденные лица казались схожими между собой.

Из-за деревьев показался Егоров.

- Ребята! - тихо позвал он. - Начальник зовет… Быстро!..

- Где он? - спросил Коля.

- В кустах у поворота дороги.

Машины прошли. Шоссе вновь опустело. Но отряд не двигался с места.

Ребята разыскали Геннадия Андреевича. Пристроив на коленях планшет, он что-то писал. Закончив, быстро перечитал, поправил и, сложив бумагу, поднялся с места.

- Вот что, Коля, - сказал он строго, - ты дальше с нами не пойдешь. И ты, Витя, тоже… Вам надо вернуться в отряд вот с этим донесением… - и, увидев растерянное и взволнованное лицо Коли, спросил: - Что с тобой?

- Я отца видел, Геннадий Андреевич.

- Отца? Ты не ошибся?

- Он сидел около борта… Смотрел в нашу сторону…

- Значит, ошибки нет, это действительно пленные… Тогда тем более торопитесь! Дорогу помните?…

- Помним, - ответил Коля, принимая из рук Геннадия Андреевича пакет.

- Спрячь подальше, - сказал Геннадий Андреевич. - Лучше всего на грудь… А в случае опасности изорви… Ну, идите, ребята. Передайте: через сутки-двое вернемся. Как позволит обстановка…

Коля и Витя добежали до Феди, сказали ему, что получили приказ. Федя огорчился, но не подал виду; ему не хотелось с ними расставаться.

- Ну, катите быстрее, - сказал он грубовато. - Да смотрите не заплутайтесь.

- Не заплутаемся, - ответил Коля и пошел по тропинке назад, к лагерю.

За ним вперевалку двинулся Витя.

К вечеру ребята уже были в отряде.

Вечером Блинов приехал к Курту Мейеру. По этому случаю хозяин дома открыл самую лучшую бутылку старого французского коньяка. Соглашение наконец было достигнуто - они объединились. Блинов обещал прекратить свою игру в демократию и больше с населением не заигрывать. Ответные обязательства были реализованы немедленно. Мейер тут же разорвал и сжег в большой серебряной пепельнице акт с описью картин. Отныне никто не сможет установить, какие ценности сохранялись в музее.

Блинов, прищурившись, наблюдал, как яркое пламя пожирает документ, который так обострил их отношения. Мейер концом сигары шевелил пепел, чтобы дать пламени уничтожить все до конца. Как опытный игрок, он знал: прежде всего нужно убедить противника в честности и искренности своих помыслов.

- Очень рад, Илья Ильич, - сказал он, разливая по рюмкам коньяк, - что вы оказались умным человеком, Зачем нам ссориться? - Он усмехнулся и покачал головой. - У нас чертовские характеры, не правда ли?…

- Да, - улыбнулся Блинов, - надо отдать должное нашим родителям…

- Хорошо сказано! - подхватил Мейер. - Выпьем в их память! Хотя вы и русский, Илья Ильич, но в вас есть что-то истинно немецкое. Я бы сказал - твердость и величие духа!.. - Он нагнулся к Блинову: - Признайтесь вы ведь немец!..

Блинов шутливо поднял руки:

- Хотел бы, но не могу!.. Я истинно русский, господин Мейер.

Мейер пожал плечами, отставил рюмку и поднялся:

- Вы так же таинственны, черт подери, как ваш кованый сундук. Где вы только его достали?

- О, это давняя история, - ответил Блинов, - когда-нибудь я вам расскажу.

Мейер снова сел в кресло и долго раскуривал потухшую сигару, испытующим взглядом ощупывая Блинова.

- Вот видите, - сказал Мейер, - вы сами возбуждаете во мне интерес. А уж если я чем-нибудь заинтригован, то иду по следу, словно борзая… Иногда я думаю: на кой дьявол я трачу столько сил? Какая от этого польза?… Но не могу удержаться. Натура!.. - И он весело засмеялся.

Блинов положил руку на его колено.

- Дорогой друг, - сказал он с той подкупающей простотой, которая всегда настораживала Мейера, - мы ведь собрались сегодня, чтобы отпраздновать наш союз… Признаюсь, я доставил вам некоторые неприятности. Мне казалось, что вы чрезмерно пристально интересуетесь моими делами. А между тем мои полномочия несколько иные, чем у обычного бургомистра. Вы это, наверное, поняли?…

- Я убедился в этом, - серьезно сказал Мейер.

- Почему я приехал сюда, в этот город? Таскать из музея картины? А может быть, с целью интриговать против вас?

По тени, которая прошла по лицу Мейера, Блинов понял, что попал в цель. Мейер откинулся к спинке кресла и не мигая, пристально смотрел в глаза своему собеседнику.

Блинов отпил из рюмки.

- Да, - сказал он тихо, и голос его доверительно прозвучал в этой небольшой комнате, слабо освещенной лампой под синим абажуром, - вы думали обо мне очень плохо, Мейер. Но, к сожалению, я не могу вам пока многого раскрыть… Не знаю, что будет со мной дальше, ведь моя судьба решается не здесь.

- Где же? - подался вперед Мейер.

- В Берлине, - оказал Блинов. - Ни о чем больше меня не спрашивайте. Поверьте, интересы дела требуют, чтобы мы шли к общей цели, но каждый своим путем. Необходимо, чтобы жители города мне доверяли. - Он нагнулся к Мейеру и понизил голос до шепота: - Была идея создать партизанский отряд. Я должен был вместе с ним уйти в лес…

Мейер понимающе кивнул.

- Ну, и что же? - быстро спросил он.

- Сейчас уже некогда: назревают события на Дону.

Мейер глубоко затянулся дымом сигары. Он был разочарован - бургомистр не сказал ничего лишнего.

Ночью Колеснику не спалось: болела поясница, одолевали нелегкие мысли. Что будет с отрядом, если Геннадий Андреевич не достанет продовольствия?

Крестьяне сообщили, что в Малиновке спрятан хлеб. Он зарыт в яме. Но подобраться к нему трудно. Яма находится рядом с домом, где раньше был сельсовет, а теперь обосновались полицаи. Без боя хлеб не взять. Ну и что ж? В конце концов, полицаев там не так уж много. Важно только внезапно напасть на них.

Колесник с благодарностью подумал о тех многих простых людях, которые, пренебрегая опасностью и пробираясь дальними тропами, приносят партизанам важные вести. Их глазами партизаны следят за каждым шагом гитлеровцев в самых отдаленных деревнях и селах…

Именно благодаря доставленным сведениям партизаны за последние недели трижды громили обозы, которые гитлеровцы направляли к фронту. Они сожгли и взорвали больше тридцати груженных минами и снарядами «Круппов»…

Колесник понимал, что это не может не вызвать ответные действия со стороны гитлеровцев. Надо ждать карательных отрядов. Сейчас, после удачной диверсии на станции, гитлеровцы особенно обозлены. Придется партизанскому отряду перебазироваться на новое место.

Но главное, что тревожило Колесника, - это как разведать район, в котором фашисты будут строить систему укреплений. Уже несколько раз штаб фронта по радио запрашивал об этом партизан. До сих пор, по сути, сообщить нечего…