Вернер уже выздоровел и выписался из госпиталя. Он был хорошо знаком с местностью и мог довести дело до конца, заменив собой Шварцкопфа.
Только теперь наконец Мейер решил связаться с Юреневым. Результат был неожиданный. Юренев обещал скоро сообщить о чем-то очень важном. Но о чем именно, в донесении не говорилось. Это еще больше встревожило Мейера. На другое же утро он отправился в лагерь, чтобы встретиться там со своим агентом.
А между тем дела у Юренева шли совсем не так успешно, как ему это представлялось. Одну из партий мобилизованных горожан сопровождал Никита Борзов. Проходя мимо Алексея, он бросил фразу: «Берегитесь Юренева - это предатель!» Конечно, Никита Кузьмич ничего не знал о заговоре военнопленных, но его слова упали на уже подготовленную почву.
Никита Кузьмич должен был оказать Охотникову нечто еще более важное: Колесник поручал Алексею собрать сведения об укрепрайоне. Но, как Борзов ни старался, он не смог ни на мгновение остаться с Охотниковым наедине.
Алексей понимал, что, если Борзов решил предупредить его, значит, он имеет серьезные основания. В то же время Юренев рассказывал, что «банщик» продался гитлеровцам. Кто же из них друг, а кто предатель?
Чем упорнее Охотников думал над предупреждением Никиты Кузьмича, тем больше чувствовал, что к нему надо прислушаться. И все же в нем боролись сомнения. Похоже на то, что кто-то хочет вбить клин между участниками их группы. Ведь знай гитлеровцы о готовящемся побеге, они бы давно всех арестовали. А если Юренев - предатель, то они должны это знать! Почему же они тогда бездействуют? Чего ждут? Нет, можно голову сломать и ничего не понять в этой страшной путанице!
У Алексея была своя тайна. Под полом в избе, которую отвели их группе, он нашел обрывок желтой оберточной бумаги и огрызком карандаша начертил на нем расположение всех дотов, какие ему удалось установить, А их было немало.
Алексей не знал, каких размеров достигнет весь укрепрайон, но и тех сведений, которыми он уже располагал, было достаточно, чтобы значительно облегчить задачу наступающим советским войскам. Как передать этот план через линию фронта? Алексей твердо решил захватить его с собой в случае побега. Если их поймают, он порвет бумагу, а если даже она и попадет в руки врагов, навряд ли кому-нибудь придет в голову, что путаные, словно детской рукой нанесенные линии имеют какой-то скрытый смысл.
Утаив это от Еременко, он, к счастью, не доверил своего секрета и Юреневу. А ведь, признаться, он думал сделать это на случай, если его самого ранят или убьют.
Огромная тяжесть навалилась на Охотникова после встречи с Борзовым. «Как поступить? - думал он. - Сказать товарищам, что Юренев предатель? Но это может вызвать панику. Кто-нибудь сгоряча возьмет да и выскажет ему все, что о нем думает, а уж тогда Юренев, если он действительно провокатор, пойдет в открытую. Обратится за содействием к охране, и всех их тут же арестуют!..» Остается одно: делать вид, что ничего не случилось. Ни в коем случае не давать Юреневу основания заподозрить, что ему перестали доверять. В то же время взять инициативу в свои руки и внезапным ходом смешать все его карты.
Надо проверить, почему Юренев сам рвется ходить за обедом. Ведь идти нужно больше километра. Может быть, он через кухню связывается с тем, кто им руководит?…
Нагнувшись над рвом, Алексей выбрасывал землю на бруствер. Давно бы нужно передохнуть, но полицаи, собравшись в кучку, о чем-то оживленно разговаривают, смеются, и им нет дела до того, что уже перевалило за полдень.
Неподалеку от Алексея работал Юренев. Раздетый до пояса, он высоко взмахивал киркой, разбивая большой валун, мешавший копать дальше. Взглянув на его крепкие, мускулистые руки, на потное лицо, на усталую складку плотно сжатых губ, Алексей невольно подумал: может ли этот человек, который живет с ним рядом, который делит с заключенными все тяготы, оказаться предателем? Как высоко взлетает в его руках кирка! С какой силой она обрушивается на камень - даже искры летят! А вот Еременко, он помогает Юреневу, поддевает большие осколки валуна ломом. Неужели рядом с ними человек, который может вонзить им нож в спину? Не ошибся ли Борзов? Может быть, предатель - он сам? Хочет выслужиться перед начальством, внести смуту, поссорить.
Да, нужно прежде всего проверить Юренева. Так проверить, чтобы он хоть на мгновение раскрыл свою настоящую сущность?
Во время небольшого перерыва, когда, отложив лопаты и ломы, пленные присели на траву отдохнуть, Алексей подошел к Юреневу и попросил табачку.
Юренев охотно поделился. У него нашелся даже обрывок старой газеты. Через минуту голубой дымок от цигарки пополз над темной, осенней травой.
- Я решил…
- Что решил? - скосил на Алексея глаза Юренев.
- Видишь ли, у меня несколько изменилось положение, - проговорил Алексей. - Я не могу… Одним словом, я должен остаться. Я не могу бежать с вами…
Он увидел, как дрогнули губы Михаила.
- Струсил? - зло усмехнулся Юренев.
- Нет, это дело не по мне. Я не имею права рисковать. У меня ведь маленький сын.
Михаил оглянулся, не подслушивают ли их конвойные.
- Это предательство, - тихо сказал он.
- Почему? - возразил Алексей. - Каждый волен действовать, как он хочет.
- Но ведь за тобой идут люди! Что же станет с ними, подумал? Сначала всех уговаривал, а теперь на попятную!.. Нет, так не пойдет!..
Это было сказано так внушительно, с такой убежденностью в том, что всякое отступление теперь не просто малодушие, а уже предательство, и такой жесткий блеск был в темных глазах, смотревших не мигая, в упор, словно стремившихся пронзить его, что Алексей невольно поддался, почувствовал себя виноватым. Нет, нет! Такие глаза не могут лгать!
- Ладно, - сказал он смущенно. - Я еще подумаю…
Если бы он только знал, что пережил за эти минуты Юренев! С таким трудом воздвигнутая им постройка вдруг рухнула. Ведь самым важным звеном в его планах была поимка Алексея Охотникова с его чертежом. Он давно подсмотрел, где тот прячет свою бумагу, и по его поведению понял, что таится за этими, казалось бы, невинными линиями и черточками. Он наметил уже и день побега. Их скоро будут перегонять на соседний участок, в деревню Кузнецовку. Обычно конвоировать партию пленных назначались два-три солдата. Ведь изнуренным, безоружным людям бежать некуда. Обсуждая план действий, Юренев предложил напасть в поле на конвойных, убить их, отобрать оружие и, разбившись на мелкие группы, по три-четыре человека, самостоятельно пробираться к фронту.
Конечно, конвойные были бы предупреждены заранее - оказав сопротивление, они откроют стрельбу. Тут же из-за укрытия среди холмов внезапно подоспеет подмога. А дальнейшее интересовало Юренева только с точки зрения его отношений с Мейером.
Вот этот-то неподдельный страх и помог Юреневу еще раз обмануть Алексея.
Охотников отошел и присел в сторонке, совершенно сбитый с толку. Не хватало еще, чтобы Юренев стал теперь порочить его имя. Только раз потеряй доверие товарищей, и сразу окажешься в полном одиночестве, все станут презирать тебя, так и будешь до последнего часа жизни нести на себе тавро труса и негодяя.
Вдруг издалека раздался пронзительный голос полицая:
- Встать!..
Это означало, что участок обходит какое-то начальство, которое заключенные должны приветствовать.
Алексей оглянулся. От соседнего, уже почти законченного дота к ним направлялась небольшая группа немецких офицеров.
Первым шел высокий худощавый полковник с надменным злым лицом. Слушая начальника строительства Шварцкопфа, коротенького плотного человека, он бросал на него недовольные взгляды. Высокого полковника Алексей знал хорошо - это был начальник гестапо Курт Мейер. Несколько раз он приезжал к ним в лагерь, и всегда после этого на них обрушивались еще большие строгости.
- Сюда идет! - услышал Алексей встревоженный шепот Еременко.
Юренев продолжал стоять на куче земли, опершись о лопату и возвышаясь над всеми. Алексей невольно взглянул на него и поразился той напряженности, которая исказила его лицо. Юренев смотрел на приближающегося Мейера пристально, но без страха, словно в ожидании чего-то очень для себя важного.
