Сделать так, чтоб это было похоже на Извещение о несчастном случае, не получается, ну и черт с ним. По крайней мере, я могу записать это, пока помню.
Перед посадкой я выключила двигатель и подачу топлива, согласно бортовому журналу и руководству по вынужденным посадкам, поэтому все прошло тихо-мирно — несколько скрипов, парочка стонов да и только. Трое мужчин из приемной комиссии, один из которых был англичанином (агент УСО, организатор этой миссии с позывным Пол), вскрыли навес и вытащили меня из кабины наружу. Мы вчетвером кучей повалились на землю. Первыми моими словами на французской земле были:
— Извините, простите, мне так жаль!
Я извинялась снова и снова, думая о той злополучной паре беженцев, которых я должна была перевезти в Англию во время возвращения. И вдобавок я вспомнила, как извиниться по-французски: «Je suis désolée!». Ох, ну и кутерьма.
Они помогли мне сесть и попытались отряхнуть с меня грязь.
— Должно быть, это наша Верити, — сказал по-английски агент УСО Пол.
— Я не Верити! — Информация не слишком полезная, но я не сдержалась.
Воцарились смятение и хаос, а у моей головы оказался пистолет. Простите, но пистолет — это было уже слишком, чтобы справится с первым в жизни рапортом, особенно если учесть, что я вообще не должна была лететь, поэтому я разрыдалась.
— Не Верити! Кто вы, черт подери?
— Киттихок64, — всхлипнула я. — Позывной Киттихок. Второй пилот Вспомогательного Воздушного Транспорта.
— Киттихок! Господи! — воскликнул английский агент. — Вы перевозили меня к управлению спецоперациями КВС в ту ночь, когда я отправился во Францию! — Пол по-французски объяснил своим товарищам, кто я, после чего повернулся ко мне и сказал: — Но мы ждали Питера!
— Сегодня днем он попал в автоаварию. Я не должна была...
Он закрыл мне рот грязной рукой и скомандовал:
— Не говорите ничего, что могло бы вас скомпрометировать.
Я снова начала реветь.
— Что произошло? — спросил он.
— Зенитные установки над Анже, — всхлипнула я. Это была моя нормальная реакция на оружие и бомбы, хоть и пришедшая на полтора часа позже обычного. — Попали в хвост и повредили кабель регулировки хвостовой планки и, думаю, один из рулевых кабелей тоже. Пришлось нырнуть вниз, чтобы потушить огонь, сбив с ног бедную Джу... Верити, а потом изо всех сил бороться с самолетом, а я не могла даже взглянуть на карту...
И еще больше ужасно постыдных рыданий.
— Вас подбили?
Они все были поражены. Как я узнала позже, не потому, что нас подбили, а из-за того, что мне удалось не упасть в Анже и успешно доставить им пятьсот футов взрывчатки. С того момента они все были крайне добры ко мне. Хоть я и не заслужила. Единственная причина, по которой я не посадила пылающий самолет в Анже, — Джули. Мне никогда бы и в голову не пришло тушить огонь, если бы я не пыталась спасти ей жизнь.
— Боюсь, придется уничтожить ваш самолет, — сказал Пол следом.
Я не сразу поняла, что он имел в виду, особенно если учесть, что я блестяще справилась с разрушением сама.
— Больше нельзя использовать это поле, — сказал он. — Жаль. Однако...
Они застрелили немецкого постового. Не следовало мне этого писать. Но как-то все равно. Потом сожгу. Не могу мыслить здраво, пока пишу.
Они застрелили немецкого постового. Он оказался не в то время не в том месте — проезжал мимо на велосипеде, пока они прокладывали посадочную полосу. Какое-то время он просто наблюдал за происходящим и, как выяснилось, делал заметки, но когда они его заметили, то начал крутить педали что есть сил. Они не могли догнать его бегом, времени, чтоб добраться до своих велосипедов, тоже не было, поэтому англичанин пристрелил его. Вот так просто. Они были довольны образовавшимся велосипедом, но мысль о том, что им куда-то нужно девать тело, ужасала.
Разрушенный Лиззи с выжившим пилотом был даром свыше. Так или иначе, им нужно было уничтожить самолет, чтоб произошедшее было похоже на аварию, а не на запланированную посадку. Поэтому, хотите верьте, хотите нет, они усадили мертвого патрульного в кабину пилота, надев на него мою форму ВВТ. Им пришлось разрезать брюки по боковым швам, чтобы те налезли на бедолагу, но даже так застегнуть их не удалось, поскольку он был гораздо крупнее меня. Все это заняло некоторое время, а я ничем не могла помочь, ошеломленно сидя в стороне в одних трусах, сорочке и наброшенных сверху позаимствованных свитере и пальто. Митрайет — девушка, отдавшая мне свитер — должно быть, мерзла в одной оборчатой блузе под пальто. Они забрали еще и мои ботинки — как же мне было их жаль! Но вся моя форма британского пилота вместе со шлемом и парашютом подлежала уничтожению, за исключением летной сумки. Даже противогаз. За ним я скучать, конечно же, не буду. Все четыре года он только место зря занимал, бесполезно болтаясь на плече подобно бескрылому альбатросу цвета хаки. Не думаю, что помимо тренировок он мне еще когда-то пригодится.
Жаль, что я так и не прошла курсы машинистки — научилась бы стенографии. Я сумела написать все это мельчайшим шрифтом на трех страницах бортового журнала. Если бы еще прочитать можно было.
Подготовка самолета ко взрыву заняла много времени — и много беготни вокруг под бликами лунного света. Думаю, они были достаточно организованы, я же понятия не имела, что происходит, посему не была ни полезной, ни нужной. От беспокойства за Джули разболелась голова, и я задавалась вопросом, почему бы им просто не поджечь самолет и не покончить с этим. Как оказалось, у них было достаточно много оборудования, от которого они хотели избавиться в дополнении к треклятому трупу — полдюжины нерабочих радиоприемников, разобранных на части, плюс несколько устаревших, которыми никто не хотел пользоваться, — они отправили кого-то забрать их из укрытия и, сев на велосипеды, вернулись уже с тачками. Сейчас я прячусь в сарае, который они использовали для укрытия. Его владелец — фермер — выбросил сюда старый граммофон без трубы, сломанную пишущую машинку в картонной коробке, инкубатор для цыплят, наполненный обрывками проводов, слишком коротких, чтобы соединить что-либо — все для того, чтобы сделать вид, что самолет перевозил кучу радио-оборудования! Митрайет, старшая дочь фермера, единственная девушка среди всех них, помимо меня, веселилась, заполняя самолет мусором.
— Onze radios! — бормотала она себе под нос и хихикала. — Onze radios!
Одиннадцать радио. Это была шутка, потому что перевозить одиннадцать радиоприемников за раз — неправдоподобно. Каждый аппарат прикреплен к его радисту, а каждый радист закреплен за определенным кодом, кристаллами и набором частот.
Это озадачит немцев, когда они осмотрят обломки.
Пятьсот футов взрывчатки утащили прочь на повозке, запряженной лошадью. Потребовалось время, чтоб найти все ящики, поскольку несколько выпали из разрушенного фюзеляжа и задней кабины, которую Джули, естественно, оставила открытой. Она отлично справилась, связав большую часть груза. Все это происходило в свете луны, потому что никто не рискнул включать фонари — был установлен комендантский час, и все очень нервничали, — я приземлилась около часа ночи, и еще около часа мы возились, подготавливая Лиззи к уничтожению.
Не могу сказать, что чувствовала себя в безопасности в руках Сопротивления, но они безусловно очень изобретательны. Когда радиоприемники были загружены, а мертвый немец усажен на место, они открыли топливные баки, а поскольку самолет стоял практически вертикально, топливо просто вылилось, осталось лишь использовать немного взрывчатки, чтоб поджечь его. Легче простого. Огонек получился что нужно.
Должно быть, было около трех утра, когда мы выбрались с поля, а Лизандер Питера вспыхнул пламенем. Пришлось ехать в одной из телег, так как у меня не было ни брюк, ни обуви — они спрятали меня под той же мешковиной, воняющей гнилым луком и коровами, которую использовали, чтоб накрыть радиоприемники. Далее последовал ряд лестниц с одного чердака на другой в сарай, где я сейчас и нахожусь. Это небольшой тайник прям под пиком крыши. Если подлезть под вершину, можно спокойно сидеть. Меня еще не накрыл приступ клаустрофобии только потому, что большую часть жизни я провела в замкнутых пространствах. Места предостаточно, чтобы растянуться, если лечь. Делаю вид, что это хвост Фокс Мота — здесь так же холодно. Неудобнее всего мыться и стирать — всю воду и тазы передают по лестницам снизу или сверху.
