Ох, я частенько забываю, что пишу вовсе не личный дневник, но понимаю это слишком поздно, чтобы суметь что-то исправить. Злюка Энгель всегда все отбирает и поднимает тревогу, когда замечает, что я пытаюсь что-нибудь припрятать. Вчера я попыталась оторвать низ страницы и съесть его, но она сумела перехватить лист. (Это было после того, как я поняла, что бездумно упомянула завод в Свинли. Но редкая борьба с ней подбадривает. Ее преимущество — свобода действий, но я немного более творчески подхожу к ситуации. К тому же, я прибегаю к использованию зубов, а она этим брезгует.)

На чем я остановилась? Гауптштурмфюрер фон Линден забрал все, что я написала вчера. Это твоя вина, холодный бездушный немецкий ублюдок, твердила я мысленно.

Мне напомнила мисс Энгель.

— Прозвучала воздушная тревога.

Умница, она была внимательной.

Она заставляет меня отдавать ей страницы, как только я их дописываю. Нам весело делать предписания. Интересно, её накажут, если я упомяну, что она сожгла несколько листов, чтобы избавится от них? Это будет тебе хорошим уроком, дежурная Энгель, тебе стоит со мной подружиться.

Я уже накликала на нее беду, пусть и неосознанно, упомянув о её сигаретах. Теперь ей не дозволено курить во время службы. Определенно, у Адольфа Гитлера зуб наточен на табак, мерзкий и отвратительный, и его военная полиция с помощниками не должны курить на работе. Не думаю, что это правило строго соблюдается, за исключением тех мест, которыми управляют такие навязчивые солдафоны, как Амадей фон Линден. На самом деле, это его большущая ошибка, потому что зажженная сигарета — очень удобный аксессуар, когда твоя работа заключается в выбивании сведений из вражеских шпионов.

До тех пор, пока преступления Энгель настолько незначительны, они не будут вредить ей, потому что ее талантам было бы проблематично найти замену (как и в моем случае). Но её проступки все еще попадают под гриф «неподчинения».

Противовоздушное оружие

Прозвучала воздушная тревога. Головы присутствующих в комнате с тревогой взлетели к картонному потолку столовой, словно они могли видеть сквозь него. После чего все сорвались с деревянных скамей, одолженных в церкви, навстречу очередной битве.

Мэдди стояла лицом к лицу с новой подругой у стола, а люди рядом с ней кружились в действии. Она чувствовала себя так, словно находилась в эпицентре тропического шторма. Нерушимая точка, вокруг которой вращается мир.

— Ну же! — закричала Квини, прямо как Красная Королева из «Зазеркалья», и, схватив Мэдди за руку, потянула ее наружу. — Тебе нужно на пост, — она бросила взгляд на часы, — через час? Ты успеешь вздремнуть, прежде чем понадобишься им в радиорубке... Жаль, что ты не прихватила свой зонт. Ладно, я пойду с тобой.

Пилоты уже побежали к Спитфайрам, и Мэдди попыталась настроиться на проблему насущную — как лучше взлететь с наполовину разрушенной полосы, потому что из-за высокого носа маленьких боевых самолетов будет сложно выруливать: не видно ям. Она старалась не думать о том, как через час будет бежать по обстреливаемому аэродрому к радиорубке.

Но она сумела. Потому что так было нужно. Страшно представить, на что ты становишься способна, когда понимаешь, что это необходимо. Немного меньше, чем через час — оставили себе дополнительное время, чтобы уворачиваться от бомб, — две девушки снова оказались снаружи, на изрытом кратерами поле, подобно поверхности луны, коим теперь был Майдсенд.

Квини подгоняла Мэдди, согнувшись вдвое, прижимаясь к бокам зданий и петляя на открытых пространствах. Они слышали, как во время отступления во Франции низко летящие самолеты Люфтваффе обстреливали людей на земле пулеметными очередями, чтобы усугубить ситуацию, и сейчас два или три немецких самолета низко жужжали над взлетной полосой, сверкая крыльями под солнцем, словно осы, и простреливали дыры в окнах и стоящих самолетах.

— Сюда! Сюда! — кто-то отчаянно кричал. — Эй, вы двое! Помогите!

Несколько секунд Мэдди, упрямо борясь с рациональными и не очень страхами, даже не замечала, как Квини сменила направление и направилась в сторону криков о помощи. К Мэдди тут же вернулось осознание происходящего, и она поняла, что Квини тянет ее к ближайшей зенитной точке.

Или к тому, что от нее осталось. Большая часть защитного бетонного ограждения и мешков с песком вокруг были разбомблены в пух и прах, вместе с двумя пулеметчиками, которые доблестно пытались сохранить взлетную полосу, на которую после боя должна была приземлиться эскадрилья Спитфайров. Один из погибших артиллеристов был едва ли старше Мэдди. Третий мужчина, все еще на ногах, выглядел как мясник, только без фартука, с ног до головы вымоченный в крови. Он повернулся и устало произнес: «Спасибо за помощь. Я так устал», после чего сел на разрушенную платформу и закрыл глаза. Мэдди сжалась рядом с ним, прикрывая голову руками и с ужасом слушая свист воздуха в наполненных кровью легких наводчика. Квини дала ей пощечину.

— Поднимайся, девочка! — приказала она. — Нет времени. Я старше тебя по званию и отдаю приказ. Вставай, Бродэтт. Если тебе страшно, сделай что-нибудь. Нужно заставить эту пушку работать. Двигайся!

— Сначала нужно загрузить снаряд, — прошептал наводчик, указывая пальцем на зенитку. — Премьер-министру не нравится, когда стреляют девушки.

— Плевать на Премьер-министра! — воскликнула старший офицер. — Заряжай пушку, Бродэтт.

Мэдди, первым делом наученная подчиняться старшим, двинулась к установке.

— Эта дюймовочка никогда не поднимет снаряд, — прохрипел наводчик. — Он весит около тридцати фунтов²⁶.

Но Мэдди не слушала. Она думала. Спустя минуту размышлений и с неведомо откуда взявшейся силой, которой позднее она не смогла найти объяснения, девушка зарядила оружие.

Квини лихорадочно работала с павшим наводчиком, пытаясь заткнуть раны в его груди и животе. Мэдди не смотрела в их сторону. Через некоторое время Квини взяла ее за плечи и показала, как целиться.

— Ты должна просчитывать наперед, будто стреляешь в птиц, и целиться туда, где они должны оказаться в следующую секунду...

— Говоришь, будто в птиц? — ахнула Мэдди, ярость и страх заставляли ее сомневаться в девушке, у которой, кажется, были неиссякаемые умения.

— Я родилась посреди глухого болота в день открытия охотничьего сезона! Да я стрелять научилась быстрее, чем читать! Но эта чертовщина немного больше, чем пневматическая винтовка, и я не знаю, как она работает, поэтому мне нужна твоя помощь. Как вчера, понимаешь? — Она резко вздохнула и с тревогой спросила: — Это же не один из наших самолетов, верно?

— Ты уверена?

— Не совсем.

Мэдди смягчилась:

— Это Мессершмит-109.

— Тогда разнеси его в клочья! Прицелься, не жди, пока он повернет обратно, он не знает, что эта огневая точка все еще на что-то способна... просто подожди.

Мэдди ждала. Квини была права: какие-то действия, сосредоточенность, заставляли забыть о собственных страхах.

— Стреляй! — Взрыв на мгновение ослепил их обеих. Они не видели, что произошло. В итоге Мэдди выругалась, потому что самолет успел сделать еще два круга над взлетной полосой, прежде чем вспыхнуть пламенем. Но никто другой никогда не утверждал, что сбил Ме-109 (ох, как же много самолетов я знаю, оказывается!), а Бог знает, что все боевые пилоты ведут счет сбитых самолетов. Поэтому это убийство — надеюсь, Люфтваффе также называют убийством ситуацию, когда кого-то подстреливают, словно оленя на охоте — было засчитано двум не дежурным офицерам ЖВВС, работающим сообща на безлюдной зенитной станции.

— Не думаю, что это дело наших рук, — сказала Мэдди своей подруге с поблекшим лицом, пока от упавшего на поле с брюквой самолета вздымался черный дым. — Должно быть, это кто-то из наших с воздуха. А даже если и из этой пушки, то это не ты.

Дела обстояли достаточно плохо, раз Квини покинула свой пост у раненного солдата и присоединилась к ней. Очень плохо. Но в этом коконе огня так же был пилот, живой молодой мужчина, немногим опытнее самой Мэдди.