Пока корабль под парусами вставал на якорь, Бару наблюдала спор моря со скалами. Порой ее камергер брал свою госпожу за плечо и разворачивал ее лицом к «Неучтенному замку», напоминая о существовании резиденции.

«Увечная, я не пройду испытание, — думала она. — И все будет напрасно».

Внезапно в ее голове возникла крамольная мысль.

«А если пройду, значит, не напрасно? Ради Тараноке и Фалькреста, но сперва Тараноке».

Корабль под алыми парусами спустил шлюпку. Знаком велев подать ей подзорную трубу, Бару разглядела пассажиров. Гребцы. Морские пехотинцы. Человек, с головы до ног закутанный в черную шерсть, связанный по рукам и ногам. И Вестник под ослепительным знаменем рыжей шевелюры.

Вероятно, корабль прибыл из Ордвинна. Она мельком (ха!) предположила, что на борту может оказаться Амината.

Шлюпка приблизилась к берегу. Вестник с теплой улыбкой спрыгнул в воду, прошлепал по валунам и приветственно вскинул правую руку.

— Бару Корморан! — воскликнул он, перекрывая протестующие вопли чаек. — Ваши испытания близятся к концу. Мятежа уже нет и в помине! Страстная любовь госпожи Хейнгиль Ри к Белу Латеману подарила нам символ примирения. Госпожа Хейнгиль — или, лучше сказать, Оленья Княгиня — назначена губернатором, а Зате Ява отозвана в Фалькрест, и в Ордвинне наступил мир. Флаг Имперской Республики реет над ним невозбранно.

Бару стояла, повернувшись к нему левым боком, словно перед поединком.

— А что слышно о седобородом Зате Олаке, князе Лахтинском, главе моей разведки? — спокойно поинтересовалась она.

— Мертв, — отвечал Вестник. — Выкурен из своей берлоги и убит. Я лично выследил его в Зимних Гребнях. Мы, туземцы, знаем все их норы.

Бару вспомнила горло юного наложника под своими пальцами и внутренне затрепетала. Она невольно вообразила, как сжимает свою хватку, пока лживая глотка не хрустнет, и ее передернуло.

— Неплохо, — констатировала она, разглаживая штаны на бедрах. — Зате Олаке — проницательный тип.

— На деле все оказалось проще, чем я ожидал, — сказал посланец Трона и махнул пятерней, как будто отбрасывая память о старом мятежнике в соленую воду. — Но нам не терпится завершить ваше восхождение, вручить вам награду.

— Я подарила вам целую провинцию, и теперь вы передо мной в долгу, — высокомерно произнесла Бару.

Сейчас она втайне сгорала от желания отвернуться от него, чтобы этот надоедливый Вестник очутился справа и исчез.

— Разумеется, сделка в силе. Вы подняли и завершили восстание — взамен мы возведем вас на место за Безликим Троном, — согласился Вестник и кивнул в сторону шлюпки с замотанным в шерсть пленником. — Осталось лишь одно испытание. Нам надо убедиться, что вы не перестарались, играя свою роль.

Бару захотелось взглянуть на пленника и рассеять худшие свои опасения, но она не могла дать слабину и отвести взгляд от своего собеседника.

— Я не давала поводов усомниться во мне, — нагло заявила Бару.

Вестник расхохотался.

— Трон сомневается в каждом, Бару Корморан. Превыше всего Трону нужен контроль — вас же он пока не контролирует. Хотя ходят слухи…

Он подступил еще ближе. Бару почувствовала, как ее камергер и прочая свита отступили прочь, словно признавая настоящего хозяина.

— Болтают, что в Ордвинне у вас не было ни единого любовника, — прошептал посланец Трона, заговорщически ухмыляясь. — Люди говорят, что вы — дочь кузнеца, охотницы и щитоносца, и двое из этих троих — содомиты. Некоторые утверждают, что таким образом — от одной матери и множества отцов — и рождаются дети в ваших краях.

— Какое варварство! — громко возмутилась она. — Какая удача, что меня забрали в детстве, воспитали в школе и обучили всем именам порока!

Вестник шагнул к ней — его движения были резкими, точно у атакующей кобры, — и склонил голову.

В ту же секунду он преобразился и перестал быть посланцем Трона.

В его взгляде запылала отчаянная, порывистая откровенность, и Бару почти поверила в нее.

Но она пока не забыла о своей собственной откровенности перед Тайн Ху и о том, что скрывалось за ней.

— Вы правы, Бару Корморан, — произнес он. — Контроль любыми доступными Трону методами просто необходим! Не давать спуску никому! Содомитам положено каленое железо, а ножу, предназначенному трайбадисткам, мы не завидуем. Готовы ли вы провести остаток жизни под бременем такой угрозы?

В глубине души затеплилась искорка сочувствия, но Бару безжалостно затоптала ее. «Забавно, — подумала она. — Прислать его в качестве реального предостережения: ты станешь такой же».

— Это признание? — еле слышно прошептала она. — Сейчас вы находитесь в моих руках, под страхом каленого железа?

Он рассмеялся ей в лицо.

— Ваше испытание, госпожа! — воскликнул он и простер руку к шлюпке, где его солдаты разматывали ярды плотной шерстяной ткани. Они освобождали закованную в кандалы вультъягскую лесную воительницу, «стерву–разбойницу», княгиню Тайн Ху.

Ей полагалось быть в безопасности. Вне пределов досягаемости.

Но она, конечно, вернулась. Она решила спасти свой родной дом и не испугалась смерти. Иначе и быть не могло.

Бару опять запамятовала, что за доской, кроме нее, есть и другие игроки.

Спустившись в подвалы «Неучтенного замка», она ждала аудиенции со своим генералом.

Родители прокляли ее, одарив ненасытным, беспокойным умом, который годился для ведения счетов, для учета птиц, для измены.

В данный момент ее пытливый разум занялся полученным увечьем. Насколько оно серьезно? Станет ли хуже со временем? Наступит ли день, когда, стоя в волнах прибоя, левой стороной к морю, а правой — к берегу, она забудет, что в мире есть еще что–то, кроме волн?

Чтобы прогнать назойливые мысли, Бару прибегла к помощи подаренной Аминатой сабли и начала делать выпады. Она отрабатывала позицию за позицией: «вол», «глупец» и все остальные.

И всякий раз, переместившись направо, сабля исчезала. Она чувствовала рукоять, вес и баланс. И тело с правой стороны работало, как всегда. Но сабля делалась призрачной.

А если на самом деле никакого увечья нет? Если она просто заперла в слепой полусфере все, что сгублено ее предательством, все, что она любила в те годы?

Бару замотала головой. Ударила справа палево, вскрывая брюхо невидимого врага. Гак ее учила Амината.

— Ваше превосходительство! — Наложник с анисовым дыханием манил ее, стоя в проеме дверей. — Пленница готова.

Бару нетерпеливо взмахнула клинком.

— Освободить помещение. Я буду говорить с ней наедине.

За последний час шепотки и сплети в свите Бару умолкли.

Тишина, с которой все двинулись к выходу, красноречиво свидетельствовала о том, что дисциплина восстановлена.

Последним шел Вестник.

— Но вы не сделаете этого наедине, — предупредил он. — Не будет ни нежных речей, ни тайных милостей. Вы не подарите ей быструю смерть из собственных рук. Вы прикажете казнить ее. Ваши люди утонят ее в наступающем приливе, а тело ее будет отправлено в Фалькрест, дабы мы смогли убедиться, что смерть ее была мучительна и ничем не облегчена. — В его взгляде что–то дрогнуло, треснуло. В глубине души он понимал ее чувства. Возможно, в прошлом от тоже проходил через нечто подобное. — Сожалею, но иначе и быть не может.

— Она — враг Трона, — невозмутимо парировала Бару. — Зачем мне проявлять к ней милосердие?

Взгляд Вестника заледенел.

— Вы далеко пойдете благодаря такому хладнокровию, — заметил он.

Однако па похвалу это было совсем не похоже.

Вестник вышел, едва не растоптав своего соглядатая, юношу–наложника, который подвернулся ему под ноги.

Внешняя дверь затворилась. Тихо прошуршали петли, обильно смазанные рыбьим жиром.

Бару направилась к внутренней двери. Она волокла за собой саблю, точно охотничий пес — поводок.

Тайн Ху сидела за узким дубовым столом, прикованная к еловому креслу с высокой спинкой. Тюремщики сняли с нее просоленную кожаную одежду и облекли в шелк и железо. На ее лице, лице кречета — сломанный нос, бронзовые щеки, карие глаза — не было никаких следов. Однако из ее тела ушла вся сила — мускулы воина, привычного к доспехам, увяли. Ей явно пришлось голодать.