Бару кивнула и направилась к выходу, но напоследок оглянулась.

— Конечно, ты бы и сама прекрасно справилась с задачей, — сказала Бару, побуждаемая какой–то гибельной, неразумной лояльностью. — Я не сомневаюсь в способностях вашей светлости.

Княгиня низко ей поклонилась. Броня ее вновь была тверда, а взгляд — насмешлив и незамутнен.

— Тогда поверь мне: я знаю, когда лучший способ помочь повелительнице — недеяние.

Стража Жениха Моря расступилась перед ней, освобождая проход, перешептываясь по–урунски и по–иолински: «Справедливость… Справедливость. К нам пожаловала сама Честная Рука».

Унузекоме завтракал в одиночестве, поеживаясь от утренней прохлады.

— Мне нужно попросить тебя об одолжении.

Он поднял взгляд от бумаг и карт. Хмурая озабоченность па его лице сменилась улыбкой.

— Все, что угодно, — ответил он вполне искренне. — Сколько же месяцев минуло с тех пор, как один из твоих замыслов едва не лишил меня жизни, и вот мы опять вдвоем! Что я могу сделать?

Бару объяснила, какие вести принес Зате Олаке, почему Наяуру и ее консорты станут для них балластом и что она решила предпринять. Унузекоме внимательно слушал ее, стиснув губы.

— Тебе скажут, что так в Ордвинне не принято поступать, — заявил князь, когда Бару закончила говорить. — Дескать, нельзя нарушать древний кодекс чести. Но я пережил Дурацкий Бунт и видел, чего стоит соблюдение кодекса чести во время междоусобных войн. Тогда земля в Ордвинне пропиталась кровью…

Как непохоже все это было на реакцию Тайн Ху.

— Ты согласен?

— Да. И, с твоего разрешения, попрошу кое о чем взамен.

Бару ухмыльнулась, отнюдь не разочарованная его прямотой.

— Попробуй.

Унузекоме отодвинул в сторону хлеб, бутыль с вином и резко подался вперед.

— Я организую убийство. А мы вместе поедем на юг, в Уэльтони!

Надо же!

Да, она не забывала о такой возможности и ожидала чего–то подобного — хотя, скорее, от Отсфира.

Унузекоме часто спрашивал ее, отчего Бару решилась на бунт, и добавлял: «на моих картах сказано: Тараноке». Он всегда держался любезно, был уважителен и терпелив, что не мешало ему оставаться князем, никогда не забывающим о власти.

А может, он услышал историю, закончившуюся чем–то еще более желанным, чем неизведанные моря.

— Погоди, дай сказать! — воскликнул он и протянул руки к Бару. Ссадины от канатов на его запястьях поблекли, превратившись в браслеты шрамов. — Просьба, конечно, своекорыстная. Каждый из нас думает о том, чем закончится наша игра, кто станет королем. Но послушай меня: у тебя есть настоящий дар управлять, а я могу предоставить тебе целый флот! Ты будешь повсюду, Бару! А муж и дети помогут получить признание народа! — Он невинно захлопал ресницами и простодушно улыбнулся, дескать: «А я что? Я здесь абсолютно ни при чем!» — В общем, ваше превосходительство, я считаю, что это — рациональное решение. Но я, разумеется, не счетовод.

Какую тайну открыл он жрице–иликари в храме масла и света? Какой секрет может уничтожить Жениха Моря?

Отчего ей сразу подумалось именно об этом? Ведь он — князь. Он с детства привык к политическим интригам. Кроме того, он даже не нападает на нее. По крайней мере, с его точки зрения.

Унузекоме уверенно смотрел на Бару. Ей захотелось отказаться немедленно — вот к чему толкал инстинкт, старый, как ее дружба с Аминатой.

Ох, Амината, дошли ли до нее вести о предательнице Бару Корморан?

Бару насупилась. Нет, она не позволит превратить собственное тело в орудие политики.

А на задворках ее сознания угнездилась мысль (до чего же Бару дошла, если приняла ее во внимание в последнюю очередь?), что это — совсем не то, чего ей хочется. И Унузекоме — совершенно не тот, кого ей хочется.

Однако Унузекоме ей необходим.

Пять минут назад она думала о нем как о друге, нежели как об орудии Честной Руки. Дурочка! Она вела себя глупо — ведь испытание так близко! Но, если она откажет и даст Унузекоме повод заподозрить ее в намерении отдать руку кому–то другому, как он поступит? Отсфир долго враждовал с Вультъяг после подобного отказа.

Бару не могла позволить себе ошибаться. Нельзя оставлять без контроля ни единой детали, как бы любезна и симпатична та ни была.

Чем ближе развязка, тем бессовестнее и бесчеловечнее она должна действовать.

Бару мило улыбнулась, опустила взор.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я выслушаю и остальных. Мне нужно подумать, — тихо произнесла она.

— На большее я и не надеялся.

Надо бы пошутить. Гортанно рассмеяться. Поднять подбородок, взглянуть ему в глаза, без слов сказать: «Не теряй надежды»…

— Они должны умереть, — добавила она. — Сегодня ночью.

Второй день совета закончился полной победой Наяуру. Бару не пыталась одолеть ее. Вероятно, у нее бы и не вышло, даже если бы она пустила в ход все, на что способна. Отр с Сахауле надежно прикрывали фланги ее риторики!

Да, Строительница Плотин убедительно доказала, что Маскарад не победить, а терпение и молчание Пактимонта нужно понимать как милосердие — ведь именно таким образом мятежным князьям дают шанс повиниться и заслужить снисхождение.

Естественно, снисхождение могла обеспечить только выдача Бару Рыбачки Зате Яве с Каттлсоном.

Зная, что произойдет ночью, Бару не смогла удержаться от последнего довода:

— Отчего ты хранишь им верность? Твои связи для них — проклятие! — Указывая на Отра и Сахауле, она не отрывала взгляд от Наяуру — юной женщины, чья внешность, притязания и воля были столь похожи на ее собственные. — Княгиня, зачем ты отдаешь в руки инкрастов свой будущий род? Зачем тебе лояльность на рабских условиях?

— Затем, что — с моей лояльностью или без нее — Маскарад останется жив и здоров! — Жаркая, искренняя ненависть к «шакалам» Бару звучала в каждом ее слове. — Я не хочу зайти в тупик, и у меня есть все шансы на успех! Никому в мире не одолеть стен Фалькреста извне. Пусть мы победим и сбросим врагов в море, но они вернутся с кнутом и пряником. А с ними мы станем сильнее и научимся вести с ними переговоры! К нам будут прислушиваться!

Значит, сходство Наяуру с матерью Пиньон — всего лишь в выборе партнеров. И Отр с Сахауле вовсе не похожи на Сальма и Солита! Мысль об этом буквально обожгла ее, однако самым ужасным стал последний довод самой Бару — строгие рамки наследования, «одна мать, один отец»…

Находить в нем утешение было противно, но удержаться она не смогла.

Махнув на все рукой, она молча таращилась на Наяуру.

«Ты горда, горяча и благородна — и поэтому тебе конец. Я отыскала твои «слепые пятна» так же, как и ты — мои. Мы помечены одинаково. Ты тоже не чувствуешь власти крови. Правда, ты — знатного рода, я — нет. Зато я не связана законами древней чести. Но сейчас мы уважаем друг друга, хоть ты и не веришь, что я способна на нечто подобное. Но я способна», — думала Бару.

Тем временем иликари разнесли приказы по лагерям и домам — саперам, лучникам, кавалеристам, и дальше — в лес, где спрятались «шакалы». Те сразу же оживились и начали смыкать кольцо.

Приказы гласили: «Ночью они должны умереть».

Совет завершился.

Бару покинула зал с пересохшей глоткой и натянутыми, точно струны, нервами. Снаружи ждали дружинники с оседланными лошадьми для Бару и Тайн Ху.

Неуверенно держась в седле, Бару двинулась к лагерю но улицам, изрытым ямами. Тайн Ху присоединилась к ней. По дороге Тайн Ху дважды заговаривала с Бару: в первый раз посоветовала свернуть с тропы в лес, второй — вызвать подкрепление, например, ягату Дзиранси в сверкающих латах и с длинными копьями. Но Бару отрицательно качала головой: все должно было выглядеть как обычно.

На совете она не обменялась с Унузекоме даже взглядом. Все, что касалось резни, было целиком предоставлено Жениху Моря.

Из лагеря «шакалов» навстречу им вышла Аке Сентиамут.

— К вам прибыли верховые. Княгиня Наяуру просит о личной встрече. Они надеются поскорее получить ваш ответ.