Ормсмент внесла свой вклад в легендарное морское сражение.

Унузекоме разгадал ее ловушку — барабанная дробь, которая доносилась с княжеской «Девенины», служила тому реальным доказательством. Но с инерцией, набранной его сорока тремя голодными хищниками, было не совладать. И морские разбойники синдиката Эйоты налетели на вражеский строй.

В пиратской истории корабли Маскарада были добычей.

В планах Ормсмент — служили крепостной стеной.

На борту этих гигантов не было морской пехоты, зато имелись торпеды на деревянных стойках. Двухвостые медные яйца были неточны, ненадежны и склонны уходить в глубину вместо того, чтобы скользить по поверхности. Но обученные и дисциплинированные матросы стали выпускать по залпу из десяти торпед ежеминутно.

И торпеды устремились вперед, оставляя за собой шлейфы дыма и брызг.

Морские волки синдиката Эйоты держались начеку. Послышались крики:

— Торпеды! Торпеды!

Корабли синдиката свернули на юг и на восток и поплыли прочь от Порт–Рога, бросив тех, кто получил пробоины и дал течь.

Но уцелевшие пиратские суда тотчас встретились с очередной опасностью. Ослепительные вспышки пристрелочных ракет с фрегатов Ормсмент могли настичь их в любую секунду.

Между тем на севере подняли паруса «Кингсбейн» и «Эгалитария». Они устремились на запад, а потом свернули к югу, заходя в тыл флота Унузекоме. Отчаянное бегство Ормсмент оказалось лишь маневром, позволившим ей развести корабли так, чтобы окружить силы Унузекоме. Мышеловка захлопнулась. Огненосцы стали ее западной стеной, фрегаты — южной, а корабли, начиненные торпедами, — восточной. С севера же были бухта Порт–Рог и берег.

Когда несколько каперов[28] синдиката Эйоты достигли берега, их более невезучие собратья уже пылали. Фалькрестские корабли закружились в хороводе, приближаясь, выпуская зажигательные ракеты и вновь отдаляясь от противников. Ориати втрое превосходили врага числом, и это превосходство увеличилось, когда на новеньком, с иголочки «Доминере» вспыхнули паруса и он дал задний ход.

Они дрались свирепо, точно росомахи. Но ничего не помогало. На стороне Ормсмент было мастерство мореходов и корабелов Маскарада, дисциплина военно–морского флота и пресловутый «Нал».

Многие моряки синдиката Эйоты потеряли предков в Войне Армад. Теперь же они и сами попали под прицельный огонь.

Умело развернувшись, Унузекоме повел флот в славную безрассудную атаку на огненосцы. Корабли, которым удалось прорваться сквозь ракетный обстрел, и залпы хвачх[29] продолжали борьбу. Матросы не жалели песка и быстро затушили пожары, выполняя приказы своих капитанов.

Но ситуация накалилась до предела. Суда окутал едкий дым, а невыносимый визг тех, кто и тонул и горел одновременно, казалось, мог разорвать барабанные перепонки.

Но вскоре все стало еще хуже. Восставшие лицом к лицу столкнулись с проклятием Ориати Мбо. То был страшный вершитель судеб Войны Армад — «Морской пал» из сифонных машин огненосца «Эгалитария».

Ветер донес до толпы, сгрудившейся в гавани Пактимонта, предсмертный крик моряков, которые в один миг обратились в пепел.

Но тут произошло нечто непредвиденное: руль огненосца «Кингсбейн» отказал окончательно. «Кингсбейн» завертелся в дрейфе, раструбы его сифонных машин нацелились куда–то вбок, и яростно пылающая «Девенина» столкнулась с ним борт в борт. Последним знаком того, что Унузекоме еще жив, было его знамя, взвившееся над сигнальным мостиком. Морские пехотинцы Маскарада выстроились у борта, готовя врагу торжественную встречу. Стальные маски и острия копий грозно блестели в отсветах пламени.

На «Эгалитарии» затаили дух, ожидая, что огонь вот–вот перекинется на «Кингсбейн», доберется до трюмов с «Палом» и превратит судно в огненную могилу. Но суровая дисциплина и борьба за выживание вкупе с пропитанным мочой песком победили пламя.

Не прекращая гореть, «Девенина» дала крен на нос и скользнула ко дну. Таков был конец легенды о князе Унузекоме.

А вот история о хитроумной Ормсмент оказалась немного длиннее, поскольку внезапно выяснилось, что на некоторых ее судах вовсе не было морской пехоты.

И маневр удался: «настоящие» корабли с пехотинцами тем же вечером вошли в гавань Уэльтони, откуда до долины Зирох было меньше двух дней пути. Мины они миновали без сучка и задоринки — словно кто–то из ныряльщиц–иликари отметил для них безопасный путь.

Сверкая сталью масок, на берег ступили отборные войска Фалькреста.

Последний совет перед битвой. Пиньягата. Игуаке. Лизаксу. Отсфир. Дзиранси. Зате Олаке. Вультъяг.

И Честная Рука.

Пока мятежники обсуждали очередную катастрофу, Бару хранила гробовое молчание. Подводила итог своим жертвам. Унузекоме. Мер Ло. Наяуру, Сахауле и Отр. Жители Имадиффа, Хараерода, княжества Наяуру — все они любили ее, Бару Рыбачку, а она швырнула их в пасть войны. А человек, случайно убитый ее дружинниками, — как его звали? Ола… Ола Хаероден? Он бросил что–то в колодец. Что? Теперь никто не узнает. Бару перехватила нить его истории и оборвала ее.

Всех смолола ее машина. Она создала этот жуткий механизм и сама же превратилась в автомат.

А еще был отец Сальм. Безымянные имперские вояки поймали его как преступника. Наверное, они казнили его предписанным способом или увели в какой–нибудь подвал — для «коррекции и излечения».

Отца Сальма раздавили колеса другой машины — империи, управляемой по воле Кердина Фарьера.

Но Бару должна изменить ход истории. Подмять Маскарад под себя, какие бы винтики и гайки для этого ни потребовались. «Зюйдвард», — прозвучало в ее голове.

А ведь про нее говорили, что она стала символом, означающим: «Ордвинн, ты наш!»

Но Тараноке переименовали в Зюйдвард.

От страха у нее скрутило живот, как будто она падала с огромной высоты. Вспомнился ее родной Тараноке, жерло вулкана, огонь, спящий в его глубине. В бездне.

Все пойдет дальше, как и должно.

— Выступаем с рассветом, — произнесла она. — Движемся на запад через долину Зирох.

Остальные спорили о том, как отразить атаку морской пехоты со стороны Уэльтони и обезопасить южный фланг.

Тайн Ху поняла ее первой.

— Идем в атаку?

— Мы ударим по Каттлсону прежде, чем морпехи успеют соединиться с его армией. Будем действовать неожиданно. — Бару взглянула на измотанного князя Пиньягату, славного дисциплиной своих воинов. — Только это и сможет спасти нас.

— Ты ничего не слышала?! — прорычал Лизаксу. Его злость удивила Бару: неужто старый лис в панике? — Они знали о нападении Унузекоме! Заранее. И подготовились. Кто–то выдал его Маскараду и провел их корабли через минное заграждение, чтобы морпехи высадились у нас на южном фланге. Среди нас — шпион, а то и целая шпионская сеть.

— Я знаю, кто это. И я приняла меры.

Бару сказала правду. Где–то далеко Чистый Лист сиял от счастья повиновения, охотясь за жертвой, а может, вспоминая ее смерть. Унузекоме предали его собственные иликари, но Бару распознала шпионку еще в Хараероде и отправила за ней своего человека.

Ни в чем нельзя полагаться на случай.

А затем Бару занялась князьями.

— Мы должны разбить Каттлсона и Хейнгиля на Зирохской равнине и развернуться навстречу морской пехоте, идущей на нас по Инирейну. Возможно, это лучшие солдаты Фалькреста. Но у них нет кавалерии. Понимаете? Если завтра мы победим Каттлсона до их прибытия, наша армия успеет отдохнуть.

— Она никогда не вела нас к поражению, — вымолвил Отсфир, буравя взглядом лампу в центре столе. — Таково мое мнение.

В его голосе прозвучала новая сила, появившаяся и возросшая по весне. С недавних пор он стал истово верить Честной Руке, хотя, возможно, он просто имел на то веские основания.

Бару сообразила, что мысли о собственном положении отошли для него на второй план.